Хорн ухмыльнулся:
— Представляю, какой фурор завтра она произведет в школе, когда выгрузится из флипа.
* * *
Из флипа с высоты метров пятьсот обзор превосходный. К счастью, в этом году и погода не подкачала: сухой август плавно перетек в столь же сухое начало сентября. Любое расстояние в пределах города флипу на пять минут лету; много — семь. Только развезти требовалось человек двадцать: новички-программисты, которым все внове, все интересно, хором отпросились у родителей “до утра”. Родители, на радостях, что ребенок хоть один вечер не проведет за монитором, тоже разрешили, не сговариваясь. Подумаешь, на линейку опоздает! И без того заучка.
Флип четырехместный, и на правое кресло Змей сразу посадил Снежану — штурманом. Не то, чтобы Змей не знал собственный город. Но, если девочке так уж загорелось быть рядом, почему, собственно, нет?
Ах, да. Ювенальная же юстиция, педофилия, вот это вот все... Вон, в Екатеринбурге владелец фитнесс-клуба посидел полчаса на одной лавке с девочкой — теперь на нарах восемь лет отсидит, за развратные действия. Что малолетка, со слов которой слепили обвинение, по чистой случайности оказалась дочкой конкурента — ну, особенности национальной юстиции, местный колорит. Бывает...
Развозку начали рано-рано, еще по холоднющему рассветному небу, еще под слабыми звездами. Получалось двенадцать рейсов — и Змей уже видел, получается хорошо. Чисто. Как и не гремела бессонная праздничная ночь. От папы Змей слышал: если встать пораньше, тараканы в голове подхватиться не успеют — они, как всякая богема, просыпаются едва к полудню. А потому раннее утро — лучшее время что-нибудь обдумать, чтобы переживания с толку не сбивали.
Особенно, если обдумывать приходится эти самые переживания. Чувства, то есть. Вон, Сумрак поутру встал помятый и довольный. Марк на кубиках пресса засосы закрашивал... А на Змея повесилась мелкая девчонка, с которой даже не поцеловаться толком...
От мамы Змей слышал, что в любом сколько-нибудь устойчивом сообществе девочки быстро взвешивают и расставляют мальчиков по ранжиру. Просто не делятся этими знаниями, а потому и кажется, что все само собой. Как бы случайно засмотрелся на силуэт, как бы небрежно подсел к столу и как бы удачно завел разговор...
Но Снежану-то ему буквально в руки воткнули. Причем все одновременно. Друзья ближние в лице Шарка и дальние в лице космошахтера Винни, родители самой девочки в лице грозного куратора Петра Васильевича... Змей усмехнулся: а теперь мы попаданцы в то самое “боярЪ-аниме”. Вот вам кланы, вот вам дележка женихов — и, как водится, самого жениха никто не спрашивал. А ты что, еще и недоволен? Дурень, счастья своего не понимаешь!
Даже магия налицо: Хорн одним фаерболлом сто пятьдесят зомби остановил...
Взлет, ровная деловитая скороговорка Снежаны: курс, адрес, дальность, заходи слева, внимание, провода... Касание. Посадка. “До встречи-и-и...” — сквозь богатырский зевок. Ответное: “Бывай!” Змея. Взлет. Ледяной ветер в приоткрытую форточку. Город внизу — картинка!
Только здание той самой ювенальной юстиции все еще черное, закопченое — хотя свисающие из окон тела уже, конечно, убрали... Змей отчетливо увидел, как бело-желтая четырехэтажная коробка ложится в квадратные скобки прицела, и слева, прямо на лобовом бронестекле, вспыхивает зеленый маркер: фиксатор стволов снят. А потом пальцы вжимают клавишу, и в квадрат прицельной марки уходят розоватые полосы: шестиствольный “гатлинг” молотит кирпичную стену, размывая ее как гидромонитором. Сыплются стекла, черными, жирными клубами дымят пластиковые рамы, вслед за потоком снарядов рыжими опахалами загибается кирпичная пыль...
Поежился, вздрогнул. Вот оно, то самое, что впервые глянуло из прищуренных поросячьих глазок Васькиного папаши. Оказывается, и у него, Змея, теперь есть люди, которых очень хочется увидеть на треугольничке прицела.
Или он просто в “Ил-2: штурмовик” перегонял на радостях?
Тут Змей вздрогнул уже серьезно: а ведь целых два года он так и не запустил ни единой игры! И не то, чтобы не хотел — а некогда, ведь реально некогда же стало!
Покосился на девочку — та смотрела в окно... По крайней мере, только что. И Змей тоже посмотрел: не то, чтобы привык, но город с высоты он уже видел. Улицы чистые, все туристы это отмечают... Утро, машин совсем чуть-чуть; и вон областные гаишники, полные отморозки, выходящие на добычу часто еще до рассвета, заняли привычное уловистое место у проходной спичечного комбината... Все как в прошлую осень, как в прошлый сезон, как в прошлый месяц.
Только все дворы многоэтажек лихорадочно затягиваются в заборы: где красивые, ковано-литые, с завитушками-решетками, на каменных столбах. Где попроще, подешевле: профнастил на квадратных металлических трубах или круглых асбестовых. Дешевые ограды выделяются строчками желтых и белых пятен: вокруг столбов засыпано свежим песком, не затянуло еще грязью, не вмазало еще в окружающую среду...
И никого совсем не интересует — спал он со Снежаной, или просто на звезды смотрел. Хер имеется? Значит — мог переспать. А раз мог, то переспал. И ничье мнение тут не важно, и никакая правда-истина никому не интересна... Как обстояло в Советском Союзе, Змей слышал только с папиных слов; да и застал папа уже самый конец, “Беловежскую капитуляцию”. Но вот что Змея из тех рассказов неизменно удивляло — в Советском Союзе людей могло связывать что-то еще.
Взрослые — народ простой: хоть падай, хоть стой. Все шутки про секс. Вся реклама — сладко изогнувшиеся девушки, сиськи-ляжки наружу. Все, что написано-снято — “вечная тема!”, с придыханием. Фанфики, мультики, даже, блин, кино про войну — и там, обязательно! Герои “обретают свою любовь.” Ага. В штрафбате, блин. Самое же место!
Если по улице идет пара, так не коллеги, не заказчик-подрядчик, не продавец-покупатель, не случайные прохожие, не мужчина помогает женщине сумку нести — нет, ни в коем же разе. Только любовники!
Неужели в мире взрослых больше ничего нет?
В Союзе, отец говорил, если бы мужчина похвалил фигуру друга — никто бы не подумал, что гомики, что спят вместе. А сейчас любой парад — либо военный, либо сексуальных меньшинств, “третьего не дано”.
И почему, интересно, при таком-то внимании к сексу, столько разводов?
Да хрен с ними, со взрослыми. Ему-то что делать? Надо, наверное, с отцом посоветоваться. Маму из реанимации уже перевели в общее отделение, но волновать ее все-таки пока не хочется. Не хватало еще, чтобы родители поругались, выбирая имена для внуков: им-то Змеевы рефлексии трижды пройденный этап, с их точки зрения, наверное, несерьезны эти сопли.
Особенно на фоне погрома всего пол-зарплаты назад.
После августовских “событий” — ни одна газета, ни один сайт не осмеливался назвать кошку кошкой, все так и подавали стыдливо: “события” — дети по городу в одиночку не ходили совсем. Либо со старшими братьями, либо с родителями. На всех углах, наконец-то, появились обещанные камеры. Во всех отгороженных дворах — а в частном секторе при начале каждой улицы — появились будки, а в будках сторожа; людей предпенсионного возраста, которых никуда больше на работу не брали, набежало с избытком. Змей не раз думал — да и в сети писали — что, найми всех этих людей на работу до “событий”, так те самые “события” и не состоялись бы. Первое, сторожа на всех углах, а второе — топлива для кошмара, самих безработных, собралось бы меньше в разы... Но говорил же Шарк: “Хорошо быть умным сразу, как моя жена потом”...
— Блик, следующий адрес?
— Список пустой, все.
— Ага... Так... Сейчас на клуб, вещи заберем. Тебя в школу, а я потом к больнице, как раз обход заканчивается в пол-десятого... Блик, у тебя проблем не будет, что тебя в школу привез посторонний? Староста ваша ничего... такого... Не скажет?
— Пусть скажет, мне все равно. Инь-Янь говорит, у тебя сейчас никого нет, поэтому...
Последние слова Снежана выговорила чуть слышно. Змей поднял руку и девочка вообще умолкла, только покраснела по самую макушку. Блин, даже до “Восьмиклассницы” Цоя еще два года!
— Есть пять минут времени, — Змей тоже произнес тихо. — Поднимусь метров на семьсот, на город посмотрим?
Снежана кивнула. Парень закрыл форточку — холодный ветер перестал свистеть — и заложил широкую восходящую спираль.
Пять минут прошли в молчании. Змей двинул флип на посадку и сказал — опять негромко:
— В школе так сделаем, слушай. Ждем, пока все построятся на линейку, за пять минут перед началом садимся ровно в середине подковы. Я обхожу флип, открываю дверь, подаю руку. Ты выходишь, прощаешься милостивым наклонением головы — Инь-Янь показывала же? — и спокойно идешь на свое место. И пусть хоть захлебнутся слюной.
Снежана кивнула:
— Мама учила, если сплетню нельзя остановить, ее надо возглавить.
— Ну да, она же у тебя главный врач третьей городской, грамотная насчет управления серпентарием... А вообще, я думаю, переживать не стоит. Сегодня в школу всех привезут, никто в одиночку не придет. Вряд ли твое появление вызовет какой-то исключительный фурор...
* * *
Исключительный фурор в шестых классах Снежана вызвала вовсе не схождением с небес на середину парадного квадрата учеников, учителей и родителей. Если бы даже Змей вынес ее из флипа на руках и поставил на ноги с поцелуем — и это приняли бы, как должное.
А все потому, что какой-то неполживый сукин сын, какой-то, мать его асусовую, недохакер-переюзер, нашел запись видеокамер спичечного комбината. Тот самый легендарный проход Снежаны по грузовому двору, забег на зависть всем паркурщикам... Кадровый сотрудник подобные вещи держит в себе. Но множество кадровых сотрудников, знающих по службе настоящий масштаб “событий”, поспешили сбежать кто куда сумел — не все даже увольнение оформили. На их места принимали без особенной переборчивости: во-первых, особо некого. Это деду-дворнику даже на Варшаву не дают визу, а молодого компьютерщика-немусульманина и в Монреале оторвут с руками. Во-вторых, некогда: расследование шло полным ходом; даже без увольнений прокуратура бы не справилась.
Вот почему брали, кто под руку попался. И один из новонанятых мальчиков, дорвавшийся до великой тайны, до реальных, в натуре! Документов следствия! — не утерпел и ознакомил мировую общественность — сразу всю, а чего стесняться?
Мировая общественность вполне предсказуемо заорала, что ролик суть “фальшыука, зробленая у Польшчы!”
Но местные-то прекрасно узнали сам спичечный комбинат, окружающую обстановку, цвет неба, направление теней — а главное, родная школа узнала Снежану Сахалинцеву, пятый... То есть, уже шестой “А”.
За три дня в платиново-белый цвет перекрасились все шестиклассницы без единого исключения. Мальчики научились завязывать галстук и собирать букеты — а чего там учиться, главное, чтобы нечетное число цветов! — но те же шестиклассницы тактично подсказали всем и каждому, что дверцу флипа перед Снежаной открывал не старший брат, не средний брат, не младший, не папа и не дядя. И, следовательно, ваши цветы лучше подарить, например, мне. У Снежаны парень уже имеется — судя по росту, десятиклассник, если вообще не первокурсник.
Авторитет Снежаны в два дня пробил крышу, а через неделю вышел на геостационарную орбиту, и в ее школу потянулись паломничества изо всех школ города.
Взрослые — особенно те, кто по службе имел доступ к материалам расследования “событий” — наблюдали за поднятой шумихой с откровенной радостью, подыгрывая изо всех сил. Неполживого недохакера даже не наказали за разглашение. На Снежану натравили корреспондентов; ее братья остались этим недовольны и кого-то настырного спустили с лестницы — этот скандал тоже раздули до небес.
А все потому, что через неделю, когда на орбиту для вступительного экзамена вышел уже и сам Змей, назначили первое слушание суда над зачинщиками и главными участниками “событий”. Так что лучше пускай детишки обсуждают любовь-морковь и крутят вечную подростковую “санта-барбару” — кто, с кем, когда? — чем проникаются подробностями показаний или деталями отчетов судебно-медицинской экспертизы. От подробностей тех взрослые блюют строем...
Изначально суд планировали закрытым. Выступил премьер по телевидению, комментаторы на сайтах новостей написали, что все, в общем-то, хорошо, и хорошо заканчивается... Отличившимся бойцам ОМОН торжественно вручили награды за спасение десятка цистерн со сжиженным пропан-бутаном...
Количество беглецов за одну ночь выросло на треть — и столица поняла, что замазывать не выйдет. Что эффект от скрытности ровно противоположный, и что телеящику больше даже те не верят, кто до сих пор верил.
Журналисты главной государственной газеты, правда, не успели притормозить маховик, и несколько трескучих пустышек о доблести-чести все же напечатали. Но какие-то подлецы насрали в форменную фуражку советского НКВД и положили благодарность перед входом в редакцию. Причем патрульно-постовая служба, даже сильно мотивированная секретными словами, клялась тринадцатой зарплатой, что никого всю ночь не видала. Камеры же видеонаблюдения, как назло, ветер залепил пожелтевшим кленовым листом — вот прямо все девятнадцать. Ну так осень же, чего вы хотите?
