Наша встреча с Михаилом Петровичем, как написали бы в будущем, прошла на высшем уровне, в приятной и дружеской атмосфере. Общий язык нашли быстро. Я ввел его в курс дела, рассказал о своем видении ситуации и планах на будущее. И главное предложил ему руководство войсками. Договорились обо всем практически сразу. Михаилу Петровичу я передавал все свои заботы связанные с военнопленными, штабом и населением.

Штабными жителями эта новость была принята с восторгом. Они тут же сварганили приказ по группировке и акт передачи дел. Согласовывать я этот вопрос с Москвой не стал. Надеюсь, они там меня поняли. Константинов великодушно предлагал мне должность своего заместителя. Но я отказался. Не нагулялся еще. Шило в одном месте играло. В качестве отступного я оставил Михаил Петровичу связные самолеты, комендантскую роту, особый отдел, часть роты связи, радиоузел, шифрокнигу.

После подписания всех необходимых документов, забрав своих бойцов (не связанных с передачей дел), убыл на фронт в Старые Дороги. Еще днем туда были отправлены ремонтники и тыловая колонна, часть комендантской роты. А после взятия Уречья — танковая рота, штурмовой батальон и "панцерная" пехота. Наша штабная колонна представляла собой довольно интересное зрелище. Два десятка тяжелых грузовиков с прицепами, десяток трофейных гусеничных бронетранспортеров набитых личным составом, три штабных автобуса, радиостанция и взвод связи, шесть самоходных зенитных установок смонтированных на шасси Т-26, противотанковый дивизион, разведрота на колесных бронетранспортерах, два десятка мотоциклистов, несколько легковых автомобилей, шесть бензовозов, несколько ремонтных составляли ее.

Ночью с 22 на 23 июля по моей просьбе наша авиация наносила бомбовые удары по Осиповичам и Бобруйску. На обратном пути бомбардировщики делали посадку на аэродроме Н. Гутков и эвакуировали оттуда раненых. Дальнейший путь самолетов лежал в Шайковку и Гомель.

Наш путь лежал как раз мимо аэродрома, и я решил туда заехать, посмотреть, что к чему. Как раз перед нашим приездом оттуда взлетело несколько ТБ-3. С трассы было видно как эти гиганты, натужено гудя моторами, медленно поднимались в небо. Мы попали во время паузы. Самолетов кроме двух дежурных "Чаек" не было. Меня встречал комендант, назначенный из "моих" пограничников и РПшник из числа раненых летчиков освобожденных из лагеря военнопленных.

Радиосвязь аэродром поддерживал с Шайковкой, Гомелем и аэродромом в Слуцке. Охрану аэродрома несли взвод пограничников и рота десантников. Все они были из числа бывших военнопленных. Претензий к охране у меня не было. Все было сделано разумно. ПВО осуществляли 4 расчета 20мм трофейных орудия, еще 5 орудий были повреждены в ходе боя за аэродром и над ними колдовали механики. Колдовали они, несмотря на позднее время и над авиационной свалкой, пытаясь найти запчасти и восстановить еще несколько самолетов.

Тут же на аэродроме я встретился с Могилевичем. Он еще прошлой ночью на "Шторьхе" перелетел из под Каменца. Но вырваться с аэродрома ко мне, без пропуска и разрешения комендатуры, не смог. Связь со Слуцком наладили только вечером. Поэтому информация о прибытии Могилевича до меня не дошла. Комендант молодец. Все сделал правильно. Еще в Слуцке при инструктаже я просил на это обратить особое внимание на режим безопасности. Сержант меня не подвел, ввел на аэродроме "драконовские" меры. Покинуть или попасть на аэродром без решения коменданта никто не мог. Поговорить с Могилевичем нам удалось только по пути в Старые Дороги. Я просто физически не мог уделить ему того времени что он заслужил. А поговорить нужно было обязательно. Были у меня на него планы...

Раненые, подготовленные к эвакуации, размещались в палатках на краю аэродрома и в Рыжице. Места эвакуированных тут же занимали раненые, доставленные из Слуцка и Старых Дорог. За ночь на 20 самолетах 1-го тяжелого бомбардировочного полка было вывезено почти полтысячи раненых. Наша авиагруппа на Ю-52 вывезла 250 человек. До рассвета она должна была успеть сделать еще один рейс до Гомеля. Из-за линии фронта они нам доставили продовольствие и боеприпасы. Раненые из моего отряда отправлялись в тыл в первую очередь. Парни это заслужили. Галя с Петровичем это своевременно отслеживали, обеспечивая ребят необходимыми документами, вещами, денежным довольствием и первоочередное отправление.

Петрович, пользуясь "правом первой ночи", сразу наложил свои загребущие лапы на трофейные склады и утащил из них все самое ценное. Но не жадничал, обеспечивал всех по высшему классу. У каждого бойца были новая плащ — накидка, несколько комплектов обмундирования, маскхалат, хорошие сапоги и иное имущество. В Слуцке он, наконец, реализовал свою давнюю мечту. Свиснув мой рюкзак (пошитый по моим лекалам в Бресте), в качестве образца, договорился с местными портными и к нашему выходу успел изготовить почти четыре сотни таких же для личного состава. Снабдил он нас и новыми маскхалатами, разгрузками, чехлами и запасными частями к глушителям. Если с глушителями все было понятно резину и даже каучук были на заводе и МТС, то вот как он справился с остальным, для меня было сначала загадкой. Но потом Горохов признался. В городе, в котором две трети населения составляла еврейская диаспора, найти портных не составило труда. Практически в каждом доме была швейная машинка и умелые женские руки. Дальше было дело техники. Переговорив с одним из освобожденных в гетто, он через него сорганизовал народ и разместил заказы. На производство пошли запасы трофейного имущества. В итоге практически каждый боец получил себе тактический рюкзак большой емкости и новый маскхалат. Рассчитывался Петрович с народом немецкими марками, запас, которых, у нас был огромным.

С Бреста все трофеи собирались у Горохова. До каждого бойца было доведено мое требование : обязательно собирать на поле боя — оружие, боеприпасы, документы, награды, часы и иные ценности, в том числе и деньги. Сначала в отношении ценностей требование не выполнялось. Некоторые считали это мародерством и т.д. и т.п. Пришлось собирать народ и объяснять, почему я это требую. Во первых мертвым они уже были не нужны, а вот нам вполне могли пригодиться. Хотя бы покупать продовольствие у местного населения. Во вторых. Пришлось объяснять, что для ведения войны стране нужны деньги для расчета за поставки. Немцы, захватив наши дензнаки, могли использовать их в своих целях — снабжать свою агентуру в нашем тылу. Их деньги вполне пригодятся нашим разведчикам. После моих разъяснений бойцы старались выполнять данное требование. Все ценности складировались в одном из грузовиков Петровича. Для учета финансов он нашел одного специалиста — бывшего студента финансового техникума. Вот тот и вел учет трофеев. Чего только бойцы не находили в немецких ранцах — пачки советских денег, столовое серебро и ювелирные украшения. Довольно быстро у нас набралась достаточно большая сумма в наших и немецких деньгах и драгметалле. После захвата аэродрома в Пружанах на первом же самолете за линии фронта нами с Акимовым было отправлено полтора миллиона советских рублей и около трехсот тысяч рейхсмарок. Аналогичный подарок был направлен и после Березовки. При разгроме немецких трофейщиков среди вещей был найдено несколько вещмешков с советскими дензнаками на сумму более чем три с половиной миллиона рублей. Вот они и были направлены в Москву. После этого изъятием ценностей мы стали заниматься более организованно. В составе отрядов направленных в Ганцевичи, Ляховичи, Клецк и Копыль действовали группы пограничников изымавших в отделения Госбанка оставленных нашими денежные средства. В Слуцке в отделении Госбанка нами была захвачена очень крупная сумма советских денег и драгоценностей, да и немцы нам оставили немаленькое наследство. Вот Петрович из немецких запасов и рассчитался с народом. Остатки денег и драгоценности должны были быть снова, отправиться за линию фронта. О чем я и предупредил коменданта аэродрома. Под его ответственность оставлялись ценности и несколько раненых бойцов батальона для сопровождения груза. Оставлял я и пакеты для Паршина и Москвы.

О том, что мы теперь все сотрудники НКВД, что мы проходим по учетам Особой группы Наркомата и о присвоении мне звания лейтенант ГБ я был извещен давно, но документального подтверждения так и не получил. Связной из Центра на связь так и не вышел. Самолет, перевозивший представителя из Москвы на наш аэродром так и не сел. Летчики авиагруппы с собой ничего не привезли. Поэтому я и просил Паршина уточнить, что к чему. Ну, а рапорты это святое, как и захваченные штабные документы, шифры и т.п.

Забрал же я с аэродрома группу освобожденных "сталинских соколов" и их наземных помощников. Честно говоря, сначала пристрелить их всех хотелось, но, да пришлось сдержаться. В Слуцке нами была освобождена большая группа летного и технического состава. После проведения проверки они все были отправлены на аэродромы для подготовки их к приему самолетов и ремонта техники. Для них были выделены дополнительные пайки и форма. Вроде бы поступил правильно. Да и результат положительный был. Бой в Уречье и над Слуцком это показал. А тут на аэродроме вскрылись совсем уж неприятные моменты. Пока часть "темной силы" и летчиков впахивала на благо Родины, остальные в количестве трехсот двадцати человек помывшись в бане, переодевшись в новую военную форму, поев немецких пайков, почувствовала свою незаменимость и устроила попойку. Эвакуации они не подлежали, вооружению тоже. Вот и расслабились. Достали самогона в селе и надрались как свиньи. Мое посещение их казармы вылилось в застройку личного состава и создание нового штрафбата. Вот его — то я и забрал с собой. Нечего народу прохлаждаться, когда война идет.

Пока колонна двигалась в сторону районного поселка мы переговорили с Могилевичем . О его рейде по тылам немцев я знал по докладам. Меня очень интересовали события после того как немцы прижали отряд к болотам. Из Сашиного рассказа выходило, что немцы заслали в отряд предателя. Благодаря чему немцы смогли сесть отряду на хвост и загнать в болота. Предателя удалось выявить слишком поздно. Вырваться из кольца удалось ударом через позиции украинских полицейских и благодаря героизму раненых, оставшихся прикрывать прорыв. Выследив, где остановились предатели, отряд Могилевича напал на него и полностью уничтожил. Правда, и отряд понес серьезные потери. На ногах осталось всего двадцать человек. Пришлось отходить к аэродрому и располагаться там, на стоянку, для лечения раненых. Парень был серьезно расстроен, что не смог выполнить мои планы. Пришлось его успокаивать и поздравлять с присвоением воинского звания сержанта ГБ.

Москва утвердила представления о награждении и присвоение новых званий для бойцов отряда. Номер и дату приказа сообщили сразу же после Березовки, но возможности документально оформить не было. Теперь такая возможность у нас появилась. В Слуцке и Уречье нами были захвачены штабные документы охранной дивизии. Среди них нашлись и несколько десятков мешков с собранными немцами наших документов, печатей, штампов и гос. наград. В одной из комнат были складированы чистые бланки различного назначения, в том числе красноармейские книжки, удостоверения командного и начальствующего состава как армейские, так и органов НКВД. Вот ими я и решил воспользоваться, не оставлять же это богатство врагу, когда у меня личный состав вообще без документов ходит. Поэтому в колонне шел грузовик набитый документами, спецчернилами, печатными машинками, а среди бойцов штабной группы ехало несколько человек с каллиграфическим подчерком знающих как заполнять такие документы. Если на себя я оформить документы не мог, то вот остальным свободно.

Тогда же в бронетранспортере я ознакомил Александра с планами на будущее. Ему я решил поручить провести разведку в сторону Минска, точнее изучить подходы к самому крупному на территории СССР лагерю для военнопленных — шталаге 352 в Масюковщине. В свое время приходилось читать о нем. Там с июня содержалось порядка ста тысяч наших окруженцев и сорока тысяч минчан. Возможность рейда для освобождения пленных мы обсуждали с Константиновым, но с бух ты барах ты провести его было нельзя. Нужна была разведка и силы способные провести рейд, отбить пленных и обеспечить их выход на Свободную землю. Как местный Могилевич лучше всего подходил для проведения разведки в том районе. Я разрешал ему отобрать необходимых для этого бойцов, в том числе и из "старой гвардии". Так с некоторых пор стали называть бойцов, с кем мы были в Бресте. Вечером того же дня Александр с собранной им группой на трофейных грузовиках убыл в сторону Минска.

Дорога до районного поселка много времени не заняла. Разместились мы на территории военного городка в помещении немецкой комендатуры. Сюрпризом для меня стало наличие в южной части районного поселка еще одного немецкого аэродрома, захваченного еще вчера. Козлов, замученный делами и заботами о бронегруппе и пленных, забыл сообщить о нем. На аэродроме боя как такового не было. С началом боя за железнодорожную станцию техники и строители что здесь располагались, поспешили на помощь гарнизону. За что и поплатились, нарвавшись на танковый взвод, с десантом, двигавшийся в объезд станции. Оставшиеся на аэродроме солдаты благоразумно отступили в сторону Бобруйска. Они были так любезны, что оставили нам несколько неисправных самолетов и авиасвалку с нашими битыми самолетами. Вот и нашлась первая задача для вновь созданного штрафбата — привести технику в порядок и подготовить аэродром к приему самолетов. Тем более что горючее и склад боеприпасов немцы при отступлении не уничтожили.

В военном городке все еще располагалось около шестисот освобожденные Козловым пленных. Их фильтр вело несколько пограничников из десантной роты Николая. Бывшие пленные отмылись, переоделись и теперь ждали своей очереди на беседу. С прибытием моих бойцов фильтр ускорился. Наиболее активные, из числа прошедших фильтр, пошли в экипаж и десантную партию сформированного тут артпоезда и уже участвовали в бою. Часть пополнила подразделения Козлова. Еще одна часть была привлечена к несению караульной и гарнизонной службы на станции, обороне местечка Пастовичи и моста через реку Орыжня на Бобруйской трассе. Там же находилась большая часть моих бойцов.

С рассветом лейтенант Митрохин, командир взвода из группы Козлова, оставленный в поселке из-за ранения комендантом и начальником гарнизона, показал мне западный ров военного городка. Сюда немцы сбрасывали трупы погибших и расстрелянных ими местных жителей, красноармейцев и евреев. Лейтенант оказался умным. После обнаружения трупов он нашел фотографа из числа местных жителей, организовал фотографирование и протоколирования места преступления. Было организовано опознание погибших и опрос местных жителей о зверствованиях оккупантов. Для поднятия тел изо рва Митрохин использовал пленных немцев.

Состояние бывших пленных оставляло желать лучшего. Надо было бы конечно дать людям время прийти в себя, но его уже не было.

___________________________