Байков, широко раскрыв глаза, продолжал неотрывно наблюдать за необычным судном — неужто осадка его столь мала, что он легко подойдёт к причалу, куда обычно подходили лишь дощаники да лодки? Так и случилось, и вскоре с борта корабля на причал спустили мостки по которым стали сходить ангарцы. Фёдор Исакович поначалу хотел было встретить гостей не сходя с места, но непроизвольно подался вперёд, когда один из ангарцев уверенной поступью стал приближаться к собравшимся нестройной толпою усть-амурцам. Что-то особенное было в этом человеке. Какая-то внутренняя сила, абсолютная уверенность в своих силах. Он не выделялся среди своих товарищей богатыми одеждами или блестящим доспехом — ничего этого не было, однако Байкову в сей же миг стало ясно, что этот статный муж несомненно старший у ангарцев. Поначалу Фёдора кольнула шальная мысль — неужто сам князь Сокол пожаловал?! Воеводе тут же стал не по себе.
— Полковник гвардии его величества князя Руси Сибирской, Сазонов Алексей Кузьмич! — на мгновение приложив пальцы ладони к виску, произнёс громким голосом этот человек, добавив чуть позже:
— Сахалина и окрестных земель воевода.
Пожав протянутую ему ангарцем ладонь, Байков представился сам и справился о здоровье великого князя Ангарского и Амурского Вячеслава Андреевича Сокола. На этом формальности закончились, а Фёдор вдруг заметил, что гостю не по нраву пришлась игра усть-амурских музыкантов — воевода Сазонов лишь на секунду, но всё же нахмурил брови, бросив на них недоуменный взгляд. Своего недовольства, однако, он не выказал прилюдно.
— Фёдор Исакович! — чуть наклонив голову, громко сказал ангарец, силясь перемочь вдохновенно игравших трубачей. — Надобно нам с тобою переговорить! Желательно в тишине!
Некоторое время спустя.
— Как я уже сказал, Фёдор Исакович, — начал разговор Сазонов, когда Байков, наконец, нашёл приемлемое для проведения переговоров помещение в приказной избе, а несколько стрельцов занесли туда лавки — всех поначалу рассадить не удалось, — воеводство моё на острове Сахалин находится...
— А ну! — Байков жестом поманил ближайшего к нему подьячего, — чертёжну роспись тащи сюды!
Вскоре на столе оказался широкий лист плотной и желтоватой бумаги, удерживаемый по краям, дабы не свернулся в рулон, испещрённой линиями, знаками и надписями. Алексей понял, что это была развёртка береговой линии Охотского моря, но разобраться в ней было бы архисложно. С этим справился бы кто-то из флотских офицеров, но таковых среди прибывших в Амуркотан ангарцев не было. Поглядев с тоской на Фёдора Байкова, с большим трудом пытавшегося разобраться в собственном 'чертеже', Сазонов предложил усть-амурскому воеводе использовать ангарскую карту. Тот легко согласился на это и тут же с изрядным облегчением и немалым шумом убрал со стола свою.
— Итак, мы здесь, — указал на амурское устье Сазонов. — Это остров Сахалин. Моё воеводство и земля Сибирской Руси.
— Мне про то не ведомо и из Якутска никакой бумаги о сём не прибывало, — недовольно проговорил Байков, а сидевшие позади него чиновные мужи стали недовольно переговариваться. — И люди мои на том Сахалине не раз бывали — людей князя Сокола они не видали вовсе.
— Мы отправили письма в Якутск и в Москву через Енисейск, с требованием оставить этот остров, — проговорил Алексей. — Сахалином мы не поступимся, но твои или охотские людишки могут промыслы иметь на этой земле, ежели не будут чинить обиды айнам и иным местным жителям.
— Но Поярков не говорил мне обо встреченных там людях великого князя Сокола! — воскликнул Байков, а приказной дьяк энергично закивал, потрясая жидкой бородёнкой.
— А он и не должен был встретить наших товарищей! — повысил голос Сазонов. — Прежде уж было оговорено, что земли, лежащие к югу от устья Амура, принадлежат Руси Сибирской. Да и нет там ни злата, ни серебра. Но я не о том поговорить с тобою пришёл.
— О чём же, Алексей Кузьмич, ты желаешь говорить? — переглянулся с дьяком Фёдор.
— Голландцев, что на нашем острове в полон взяли, отдайте! — заявил Алексей. — Сейчас и заберу их.
— За этим приехал? — изумился усть-амурский воевода, а люди его недовольно зашумели, переговариваясь меж собой.
— И корабль голландский тоже отдавай, Фёдор Исакович, — продолжил Сазонов требовательным тоном.
Байков от подобных требований гостя аж поперхнулся. Прокашлявшись, он недовольно проговорил:
— Тех десять болезных немцев, коих я по доброте душевной взял в острог, я тебе отдам. Всё одно лишние рты, а хлеба своим людишкам не хватает. А над Поярковым я не властен. Он якутского воеводы, Петра Головина, товарищ и письменной голова тамошний. С ним тебе надо говорить.
— Не отдаст Васька корабль, а немцев уж утопил верно! — процедил дьяк, с наигранной усмешкой глядя на ангарца.
Дьяк был весьма рад хоть в чём-то, да уязвить этих заносчивых ангарцев. Однако его смешки не имели успеха среди остальных усть-амурцев, и вскоре он замолчал, смущённо потупившись. На Сазонова и его людей этот выпад никакого впечатления не произвёл. Алексей негромко переговаривался с Лыковым и Мелетьевым, а Нумару, сидевший справа от Сазонова, и вовсе откровенно скучал, посматривая по сторонам. Старый айну был горд тем обстоятельством, что Алексей взял его на важные переговоры со своими родичами из другой державы, а сидевший позади младший сын его — Рамантэ переводил отцу всё, что говорили русские. Одетый в перевязанную широким поясом распашную куртку, расшитую замысловатым орнаментом, который защищал её хозяина от влияния злых духов, подаренные зятем плотные штаны и мягкие кожаные сапоги, с двумя короткими мечами на поясе и двумя чейки-макири — ритуальными ножами на бедре, Нумару походил на знатного японского самурая. Собственно, так оно и было — японцы, долгие годы воевавшие с айнами, которых они называли эбису, очень многое переняли у них, начиная от культа меча и заканчивая ритуальным самоубийством. Байков с интересом смотрел на айна, но спросить, что он делает среди ангарцев, покуда не решался. Фёдор знал, что два крупных рода этих мохнатых туземцев с северного берега Амура ушли на южный, ангарский, ещё до его приезда сюда, причём ангарцы помогали им пересечь реку. Тогдашний воевода Кузьма Богданович Виденьев, из курских дворян, не стал препятствовать переселению, а вскоре и вовсе пропал. Баяли, ушёл-де он к ангарцам с немногими ближними людишками. В Якутск же сообщили о том, что воевода, дескать, в лесу заплутал, да и сгинул. Якутские же воеводы позже прознали о бегстве Виденьева сотоварищи. Оттого Пётр Головин нового Усть-амурского воеводу напутствовал особо. Дабы вновь измены не было, Байков отвечал за то семьёю да землицей своей.
— Фёдор Исакович! — услыхал вдруг воевода, после того как его сотник пихнул своего начальника кулаком в бок.
— Да слишышь ли? — Сазонов уж понял, что усть-амурец малость задумался. — Пошлёшь человечка до Пояркова?
— Послать-то пошлю, да придёт ли сам он сюда? — развёл руки в стороны Байков.
Как и предполагал Фёдор, Поярков в острог идти отказался наотрез. Пришлось 'Орочанину' немного спустится по течению, чтобы достичь места стоянки якутской ватаги. Хмуро и неприветливо встретив ангарцев, Василий сразу же заартачился отдавать 'Кастрикум' и даже не желал слышать о его продаже. Держался он довольно дерзко, даже нахально, но большего себе не позволил. Сазонову Поярков понравился своей упёртостью и храбростью — она не была наиграна. Перед Алексеем стоял тот самый сибирский первопроходец — безрассудно смелый, идущий навстречу неизвестности, смертельной опасности, голоду и холоду русский мужик, олицетворявший собою весь этот век — великий, смелый и кровавый.
— А немцев, пожалуй что, отдам, — заявил ангарцам Поярков, окружённый казаками-ватажниками. — Коли выкуп дашь.
Первое же предложение Сазонова — несколько бочонков солёностей, разного рода овощи, пара мешков зерна да мешок картошки, немного масла и сыра, мешочек соли и немного сладкой патоки, было принято с великой важностью, и вскоре три десятка голландцев во главе с капитаном Мартином де Фризом перешли на борт канонерки. Первым же вопросом капитан осведомился о судьбе своего помощника — Корнелиуса Куна, который был сильно болен и которого люди местного воеводы забрали в острог, вместе с другими несчастными. Его успокоили тем, что среди больных ещё никто не умер, после чего предложили отведать горячего куриного супа с чечевицей.
С Фёдором Исаковичем Алексей попрощался по-дружески, поблагодарив воеводу за содействие и посоветовав ему в случае какой-либо неприятности, как то: голод, нападение туземцев или лихоманка, всегда обращаться к его людям — любая посильная помощь непременно будет оказана. Оставив в остроге немного провизии: гречихи, проса, соли, немного лука и чеснока да сыра и бочонок конопляного масла, Сазонов принял на борт канонерки остальных членов экипажа флейта, после чего 'Орочанин' взял обратный курс.
Многие из голландцев выглядели не лучшим образом — грязные, заросшие, словно приютившие их сахалинские туземцы, одетые в мешанину из разваливающихся на глазах гнилых от постоянной сырости кафтанов и штанов, а также одежд, полученных от айнов, они, казалось, давненько уж пали духом, сдавшись судьбе-злодейке. Небольшая их часть держалась, однако, стойко — эти люди сплотились вокруг своего капитана Мартина де Фриза. Таковых было около дюжины, не более — Алексей решил отделить их от остальных. И если первые сразу же ушли в тёплые кубрики, спрятавшись от холодного ветра, без устали дувшего со стороны залива, то вторые были оставлены на корме, в надстройке.
— Товарищ полковник, — в рубку зашёл Рамантэ, улыбаясь уголками рта, отчего на щеках его появлялись ямочки, — там эти, голландцы, шумят да спорят, на трубу и дым руками тычут!
— Да нехай тычут, Рома! — рассмеялся Сазонов, переглянувшись с Мелетьевым. — Дауры пусть повнимательней будут, чтобы гости не разбрелись.
— Передам! — айну тут же скрылся за дверью.
Спустя некоторое время. Амуркотан.
Команда 'Кастрикума' была накормлена, после чего здоровые были отправлены в баню, чтобы смыть с себя грязь, въевшуюся за долгие месяцы, а больных поместили в лазарет. После бани и недолгого отдыха Мартин де Фриз вместе с помощником штурмана Питером Врувером, который немного говорил на айнском, были приглашены к Сазонову. Поскольку никто из ангарцев не говорил на голландском или на немецком, переводчиком должен был стать Рамантэ. Однако оказалось, что Врувер очень слабо владел айнским и ему было очень тяжело связывать отдельные слова в предложения. Разговор был тяжёлым, но всё же дело продвигалось мало-помалу — выяснилось, что 'Кастрикум' и другой флейт — 'Брескенс', под командой Хендрика Схепа, два года назад вышли из Батавии к северу, для "поиска золотых и серебряных руд". После жестокой бури у южных японских островов корабли разлучились и флейт де Фриза ушёл на север один. Во время стоянки в заливе Терпения на юго-восточном берегу Сахалина часть команды была пленена русскими, которые до того момента находились среди айнов, не выказывая своего происхождения голландцам. Казаки особенно не отличались от туземцев — они были такие же коренастые и бородатые, одетые в те же одежды, что и айны. Потому голландцы и не отличили их от 'мохнатых'. А уже следующей ночью флейт был захвачен русскими, бесшумно подобравшимися к нему на лодках айнов. В короткой абордажной схватке Поярков и его люди, убив нескольких голландцев, праздновали победу. Большую часть пленников казаки оставили у айнов-сахалинцев, а с остальными ушли к Курилам, перезимовав на одном из южных островов среди тех же айнов-курильцев. Возвращаясь в Охотск, флотилия Пояркова, состоявшая теперь из двух лодий и флейта, снова зашла в залив, где близ устья реки Поронай встала на ремонт. Там же снова пришлось зимовать, и только в начале лета следующего года корабли ушли к западу, захватив команду 'Кастрикума', немного уменьшившуюся в числе за время зимовки. Василий намеревался пройти через пролив между материком и Сахалином, но нехватка провизии и течь в борту одной из лодий заставили его сделать остановку в амурском эстуарии.
В процессе допроса голландца, которому заметно похорошело после бани и сытного обеда, тот раз за разом порывался узнать, почему корабль, вызволивших его людей, шёл против течения, реки не используя ни парус, ни гребцов, и даже без помощи канатов, тянущих его с берега. Откуда в этом городке, затерявшемся среди диких лесов Тартарии, так много застеклённых окон, откуда здесь зеркала? Что за держава такая Сибирская Русь, и является ли она вассалом московского царя? Какой веры держится великий князь Сокол? Что шумело в трюме корабля? Являются ли туземцы с Сахалина роднёй московитам? У этого человека, ещё недавно едва не сгинувшего в холодных водах Охотского моря, было ещё много вопросов к господину воеводе. Сазонов, отмахиваясь от любопытного капитана, пояснил ему, что находясь на положении пленников, негоже задавать столь много вопросов. Однако Мартин де Фриз не угомонился, проговорив:
— Там, в трюме, какие-то механизмы? А кто производит их движение? Рабы?
Сазонову вдруг захотелось влепить этому наглецу подзатыльник, но только уважение, питаемое к этому бесстрашному мореплавателю, не позволило Алексею так поступить. Вместо затрещины сахалинский воевода предложил капитану флейта помолчать и отвечать на вопросы, иначе ему придётся возвратиться к московитам. Де Фриз, который ещё недавно думал, что опасность ему более не грозит, теперь будто поперхнулся и быстро-быстро закивал. Молча.
— Кузьмич, а ты направь на ложный путь — будто эти рабы подводные вёсла у корабля толкают или нечто подобное, — тут же предложил капитан 'Орочанина'. — Пусть помается в раздумьях!
— И то верно, — усмехнувшись, ответил полковник.
После того как голландец снова приготовился отвечать, сахалинский воевода перешёл ко второму этапу допроса — капитан 'Кастрикума' должен будет обрисовать ангарцам общую картину европейского присутствия в Индийском и Тихом океанах, рассказать об основных и второстепенных маршрутах движения кораблей различных держав, а также поведать о конкуренции европейцев, степени их сотрудничества или уровне неприятия. Насколько помнил из истории Алексей, помимо голландцев, в этих водах вовсю шуровали португальцы, испанцы и, вроде как, англичане. Однако довольно скоро оба голландца устали от последовавших вопросов — зарозовевшего от теплоты в помещении Мартина клонило в сон, горе-переводчик Патрик Врувер тоже клевал носом.
— Ладно, отправлю их к Сартинову — в Албазине датчане помогут ему разговорить де Фриза. А дальше пусть Соколов решает его судьбу.
— Но информацией этот голландец несомненно владеет, а для нас она очень важна, — произнёс Лыков. — Главное, чтобы он не соврал.
— У нас есть ещё помощник де Фриза, проверим и его знания да сравним их с капитанскими, — ответил Сазонов. — Он среди больных, а их я оставлю здесь. В Амуркотане.
Когда за голландцами закрылась дверь, Алексей встал со стула и, с удовольствием потянувшись, проговорил:
