Хроники Обетованного. Тени и зеркала

Ах, как прав, как мудр был лорд Заэру, поручая это эпохальное дело Линтьелю!.. Синна шла, низко опустив голову, цепляясь за каменные стены. Её окружали чеканные звуки ти'аргской речи — даже в устах торговцев и рыбаков, прачек и портовых грузчиков она была прекрасна. Прекрасны были и прямые улицы, так не похожие на извилистую сеть Энтора, и черепичные крыши, и даже склизкие блюда из водорослей, выставленные на продажу. Прекрасно было темнеющее, затянутое тучами небо. Прекрасен был толстяк-миншиец из лавки со сладостями, и трое перепуганных студентов из Академии, которых заперла здесь война, и грустная размалёванная девка, орущая пьяные песни в честь королевы. Прекрасны были даже отряды белокурых, огромных альсунгцев, которые попадались на каждом углу, следя за порядком. Синна шла мимо них без страха, мысленно улыбаясь: они и не знают, как скоро всё изменится, глупые!.. Пусть потешатся пока своим триумфом, точно дети новой игрушкой.

Синна жадно вдыхала солёно-рыбный воздух: после стольких дней заточения он был словно напоён для неё ароматами лучших духов. День ещё не кончился, когда толпа вынесла её на центральную площадь — к зданию ратуши, которое чудом уцелело в битвах. Или, может, северная ведьма приказала своему монстру-питомцу не трогать его, готовя себе резиденцию?..

По воздуху плыл звон колоколов из трёх храмов — в честь четырёх богов, Прародителя и Аргье, лукавого бога морской торговли, покровителя Хаэдрана. Небольшую площадь перед семиэтажной башней ратуши оцепили, сверкая кольчугами, альсунгцы. Они не нападали на горожан, но недвусмысленно обнажили мечи, и подобраться поближе никто не решался. Запрокинув голову, Синна увидела лучников на окрестных крышах, а на ратуше — сине-белое знамя Альсунга. Цвета моря. От большой, искусно выточенной каменной статуи — чёрного корабля с белыми парусами, — что когда-то украшала эту площадь, остались одни обломки. Синна содрогнулась, вдруг задумавшись о том, что альсунгцы сделали с библиотекой Хаэдрана: всем известно, что нет в Ти'арге города без библиотеки. А ещё — что они сотворят с Академией, если доберутся дотуда...

Но они не доберутся, напомнила себе Синна. Линтьель ведь тоже здесь — где-то на этой площади. Возле них — кинжал, что их уничтожит. Кинжал в его длинных смуглых пальцах... Синна покачала головой. Верно говорит отец: жестокость сродни страсти.

Её мысли прервала внезапная тишина. Колокола смолкли, и даже перешёптывания пропахших рыбой кумушек стали тише. В проёме распахнувшихся дверей ратуши показалась она — высокая, статная женщина в горностаевой мантии. Синна инстинктивно отступила в чью-то тень.

Проклятье, как же она красива.

Почему-то Синна предпочитала воображать Хелт старой и расплывшейся — либо уродливой и мужеподобной. По крайней мере, в песенках острого на язык дорелийского простонародья она была именно такой, а Синна вдоволь наслушалась их, пока добиралась с Линтьелем до границы. Но дело обстояло совсем иначе — это было очевидно даже с такого расстояния.

Плавная и в то же время твёрдая, по-хищному напряжённая поступь. Изящное, но сильное тело под дорогими мехами. Тонкий излом бледных запястий, в левой руке — тяжёлая связка ключей от города. Пряди золотых волос распущены, вопреки всем обычаям севера, и бунтарской волной бегут по спине. Белый лоб венчает не корона, а скромная серебряная диадема с прозрачным камнем, похожим на большую слезу.

А под диадемой — глаза. Не просто холодные, нет... Встретившись с такими, сам покрываешься льдом — медленно, с ног до головы. Синна, легко "читавшая" знакомых женщин, сразу почуяла это.

Да, такая, пожалуй, поопаснее многих королей-мужчин. А если она и вправду к тому же колдунья...

Игнорируя тысячи испуганных и любопытных взглядов, Хелтингра приподняла ключи над головой. Альсунгские воины выстроились у неё за спиной почтительным полукругом.

— Жители Хаэдрана! — правильный ти'аргский, хоть и с северным акцентом, а голос — звонкий и чистый, как у девочки, но с нотками волнующей хрипотцы. — Теперь вы под властью короны Альсунга. Призываю каждого из вас готовиться к новым временам. Вас ждёт не то, что было, но и не то, чего вы ожидаете от нас. Вас ждёт новая эпоха, — она опустила ключи, и голос стал стальным. — От вас не требуется ничего, кроме верности и должной покорности. Смиритесь перед теми, кому по праву принадлежит этот город и море, равно как и все земли, когда-то захваченные Ти'аргом — смиритесь, и вы будете благоденствовать. Сегодня же порт будет открыт для торговых судов, и никто из тех, кто захочет покинуть Хаэдран, не будет удерживаться. Но оставшиеся не пожалеют: я обещаю им свою защиту в новом, перерождённом мире. Ибо Альсунг ведёт священную войну, итог которой — перерождение. Пока я не могу объяснить вам, в чём его суть, но чуть позже, обещаю, вы поймёте всё сами... Я не хочу напрасных смертей, не хочу вам зла — покоритесь, и вас ждёт новая жизнь, без лжи и страданий. Покоритесь, потому что, куда бы вы ни бежали, вам не скрыться от власти Альсунга. Знайте, что со дня на день наши войска вступят в Академию, и покорённый Ти'арг будет лишь первым шагом на нашем великом пути...

Она говорила ещё долго, и слова были довольно избитыми, очень ожидаемыми — но всё же что-то в режущем голосе, в жестоком повороте лебединой шеи подсказывало Синне, что каждое слово в этой речи искренно. Страх затянул толпу колючей удавкой. Она не лжёт, эта королева — этим и отличается от всех других правителей, альсунгских или ти'аргских, вещавших с этого места раньше. Она не лжёт, обещая новую жизнь — сродни смерти.

Хелт смолкла и махнула свободной рукой, приглашая кого-то подойти, подняться сбоку по ступеням. И кольцо стражников разомкнулось, пропуская...

Синна, обычно сдержанная, поднесла руку ко рту, чтобы не закричать.

Это был он.

Линтьель — сам, никем не подталкиваемый, — приблизился к новоявленной королеве, по-рыцарски опустился перед ней на одно колено, склонив черноволосую голову...

Невозможно, шепнуло что-то внутри Синны, пока она спокойно смотрела на бледные пальцы с острыми ногтями, зарывающиеся в Линтьелеву шевелюру. Просто немыслимо. Это ей только кажется — а значит, нечего волноваться.

— От имени магов Кезорре я, Линтьель Эсте, приношу клятву верности Вашему величеству. Готов служить Вам своим колдовством, кинжалом и лирой. Во имя господ за морем.

— Во имя господ за морем, — дрогнувшим голосом ответила Хелт.

Синна не поняла смысла последних слов, но это было уже неважно. В глазах у неё потемнело, и земля мягко, как море, уплыла из-под ног.

ГЛАВА XXV

Дорелия, Энтор — Хаэдран (бывший Ти'арг, ныне во владении Альсунга)

С самого утра в пекарне Мейго всё стояло вверх дном: поступил новый срочный заказ от короля. Вечером предстоял пир во дворце — на этот раз провожали послов Минши, переговоры с которыми растянулись на целый месяц. Замкнутые и себе на уме, как все миншийцы, послы давно уже собирались уехать, но король (а точнее, лорды-советники и дипломаты: сам Абиальд был по-прежнему равнодушен к подобной суете) упорно не отпускал их. День за днём с обеих сторон тоскливо лились уверения в преданности, сыпались ненужные любезности, разрастались пункты союзнического договора. В итоге, однако, он был заключён, и оба королевства худо-бедно заручились поддержкой друг друга против Альсунга, а попутно — против смутьянов, адептов Прародителя в Минши. На островах радикально настроенные почитатели Прародителя были особенно активны, призывая к бунтам против всесильного короля и знати, смущая рабов. Лорд Заэру не считал особенно выгодной для Дорелии ни ту, ни другую сделку, но отказываться от таких возможностей не привык.

У островных гостей, закутанных в чёрно-красные шелка, должно было остаться самое лучшее впечатление об Энторе, передал лорд господину Мейго. "Пусть уж твой отец постарается, — рассеянно сказал он Вилтору, исхудалой морщинистой рукой расправляя очередной свиток. — Иногда самый верный ход — просто хорошо накормить их".

"Кого — их?" — осторожно спросил Вилтор; полёт мысли лорда всегда внушал ему благоговение, так что он не стеснялся своей недогадливости. Старик поднял на него опустелые, изъеденные горем чёрные глаза.

"Союзников или врагов. Часто это одно и то же".

Когда Вилтор попытался уложить это в голове, у него заныло темечко. По привычке решив, что лучше и не пытаться, он поклонился и отправился охранять лорда Нииса — его новое задание как Когтя. Лорду Ниису, младшему в семье, досталась незавидная участь состоять в официальной свите принца Ингена — этой маленькой, слегка тронутой бестии. В последние дни лорд Заэру был озабочен его судьбой: клика королевы Элинор слишком уж обнаглела в своих кознях... Особенно с тех пор, как слухи о войне в Ти'арге стали совсем безнадёжными.

Кроме нескольких караваев хлеба, булочек и вечных медовых пирожных, папаша Мейго затеял нечто грандиозное: многоэтажный торт, украшенный гербом Заэру. В последний раз он изобретал нечто похожее на свадьбу короля, и теперь с него лился пот от напряжения.

Собираясь с утра во дворец, Вилтор только вздыхал от родительских перебранок (ну, точнее, материнских криков в усталую тишину), доносившихся снизу, да чихал от муки, висевшей в воздухе. Жар печей добирался даже до его комнаты, накрывая удушливым облаком, заставляя то и дело отирать от пота раскрасневшуюся физиономию. Вдобавок ко всему, у Вилтора трещала голова после вчерашней попойки (попойка была вызвана тем, что он, сам не до конца осознавая это, скучал по Линтьелю и Ривэну; надо же было занимать чем-то время в отсутствие друзей), а грохот противней и беготня прислуги ничуть не облегчали его положение.

— Проклятые миншийцы, — бурчал Вилтор, пытаясь затянуть парадный пояс на раздобревшем животе. — Проклятые пиры. Проклятая война...

Вилтор обычно так не думал: сам завистливо вздыхал, слушая о военных подвигах каких-нибудь рыцарей, особенно в исполнении Линтьеля, а ещё всегда стеснялся своей полноты и — что уж там — трусости. Но в сегодняшнем настроении готов был проклясть всех альсунгцев поимённо, с их бабёнкой-королевой в придачу. Если бы не они, не творилось бы всё это безумие. Линтьель и Ривэн были бы здесь, дочка милорда никуда бы не сбежала, а король не выжимал бы казну на бесчисленные приёмы для бесчисленных послов...

— Спускайся выпить молока, драгоценный мой! — провизжала снизу госпожа Мейго. Вилтор снова вздохнул: это с утра он для неё "драгоценный", а к вечеру ситуация явно изменится. Иногда ему казалось, что у его матушки есть тайная связь с фазами солнца — или, может, с Шейизом, богом огня...

И вечно это молоко... От одной мысли о жирной белой жиже в деревянной кружке Вилтора затошнило.

Затошнило?.. Он задумался. Многовато тошноты для одного утра. А теперь к ней добавилось ещё и головокружение...

Вдруг почувствовав, что ему тяжело стоять на ногах, Вилтор сел; мягкая перина жалобно прогнулась под ним. Поднял пухлые ладони и удивлённо поднёс их к глазам: дрожат — этого ещё не хватало...

Не так уж много он и выпил вчера — и ничего, кроме молодого вина да сидра. Что-то здесь не то. Во имя болотной нечисти, он же не изнеженная барышня! Он должен быть во дворце, он обещал лорду... Но перед глазами по-прежнему качался разноцветный туман, а комод и ворох одежды на стуле утратили чёткие очертания.

Вилтор прилёг, тщетно борясь со слабостью. И тут жуткая догадка подобралась к его объятому лихорадкой сознанию. Он закатал рукав... Так и есть, мелкие чёрные пятнышки на внутреннем сгибе локтя. Раз-два-три-пять. Или четыре? А, в бездну...

"Те чёрные твари вроде крыс — я выяснил, Ваше величество, они правда опасны, — раздался будто у него в ушах строгий голос лорда Заэру; король, как всегда, не слушал его, трепля за уши любимого кота. — Неизвестная болезнь появилась в столице, очень заразная. Человек погибает в несколько часов, словно от тёмной магии. Среди бедноты и ремесленников уже есть умершие, и народ ропщет..."

"Ну, так обратись к лекарям, Дагал, — манерно протянул тогда король, переворачивая Миртиса на спину, чтобы почесать пушистый живот. — Не мне тебя учить".

"Уже, Ваше величество. Они ищут, но пока не могут разобраться. Я хотел предложить Вам написать в Долину..."

"Ну вот ещё! — Абиальд поморщился. — Ты знаешь моё отношение к этому. Дорелийская корона не ищет помощи колдунов, даже Отражений. Нет-нет, Дагал, ни за что. Не хватало ещё, чтобы всё Обетованное приравняло нас к этой северной ведьме".

Каждая чёрточка в долговязой фигуре лорда кричала: дурак!.. Но он молча, подтянуто поклонился: "Как прикажете, Ваше величество".

Вилтор зарычал от досады и злости, вгрызаясь зубами в чёрные пятнышки. Как глупо, глупо, глупо... Просто идиотски. Он отказывался верить.

О тёмной магии говорил тогда лорд. О чарах Хаоса — того же, который всё чаще в последние месяцы поминал Линтьель. Вечные, непонятные игры волшебников, не иначе.

Но он-то, Вилтор, здесь причём?! И причём ещё тысячи простых людей?!

Испуганная мать уже колотила в дверь — спрашивала, что с ним. Вилтор, подавив всхлип и новый приступ тошноты, вспомнил о маленькой сестрёнке и пробормотал:

— Кажется, у меня та Немочь. Не впускай сюда Дору.

* * *

...О, что это был за камень!.. Прозрачный, как вода в фонтанах короля Абиальда — или нет, куда прозрачнее. Как он сиял даже в тусклом свете этого серого города, играя сотнями граней, как маняще покоился на своём ложе из серебра, будто умоляя: забери же меня, мне тесно... Так, наверное, выглядят звёзды на земле после звездопадов. Мальчишки в дьернском приюте свято верили, что их можно искать и собирать на счастье... Именно такое, как у звёзд, пронзительное сияние — красота, от которой трудно дышать и мутятся мысли. Стоит он, должно быть, целое состояние, но не в этом дело — сам камень, камень, камень в этой проклятой диадеме...

Ривэн очнулся от наваждения, лишь когда толпа вынесла его с площади, расходясь в пересудах. Его трясло, а алчное жжение в груди разгорелось так, что казалось — стая волков гложет изнутри. Он брёл куда-то, не различая людей и зданий. Ужасно болели ноги — отвыкли от ходьбы за дни изматывающей скачки.

Из речей златоволосой королевы Ривэн не понял ни слова — как-никак говорила она на ти'аргском, — но её высокомерие кричало само за себя. Она пришла как хозяйка — и по-хозяйски держала ключи, по-хозяйски стояла, точно ледяная колонна, и выкрикивала что-то гневное, обращаясь к безмолвной толпе. Люди там, внизу, были голодны, злы и оплакивали павших близких, но её это, похоже, совсем не интересовало. В Дьерне и Энторе Ривэн видел жрецов Прародителя — он знал этот фанатичный блеск глаз, пугающий куда больше, чем обычная жажда земель и власти.

Но сейчас в голове Ривэна всё мешалось, и он не мог восстановить в памяти портрет этой вздорной тётки. Диадема, диадема её — и зачем, ради всех богов, именно сегодня она её напялила, сегодня, когда он добрался наконец до этого несчастного, испитого войной города?.. А главное — камень в диадеме... Его блеск заслонял теперь всё в его памяти, даже её облик и голос.