Тринадцатая звезда (Возвращение Звёздного Волка)

— Папа!..

Отреагировал пришелец вовсе не так человечно, как я ожидал. Вислые усы обвисли еще сильнее, густые брови насупились, а стальные, обрамленные паутиной сердитых морщин глаза, казалось, изготовились испепелить меня до углей. Разинув зубастый рот, старик рявкнул:

— Папа?! Какой я тебе папа, щенок! — И рявк этот напомнил вдруг ночной диалог с Космосом в психбольнице. Просто дежа-вю какое-то!

А тут еще треклятый колченогий рахит выскочил из-за хозяйского сапога и, едва не тяпнув меня за штанину, снова ретировался. Неужто помнит, собака, кто отдавил ему лапки?..

(Но позвольте пару слов без протокола. Ублюдок, рявк — это всё ерунда, мелочи. Главное же сейчас в том, что мне тяжело, страшно тяжело, осилить эту, вот именно эту глаголь!

Почему? Тому имеются две причины. Первая — представьте себе мое тогдашнее душевное состояние: неожиданно встретить с глубочайшего перепева о т ц а Э с м е р а л ь д ы!.. Признаюсь, что даже сегодня, столько лет спустя, меня лихорадит от одного мимолетного воспоминания об этой встрече. А второе — день тот стал поистине переломным, почти роковым в целом комплексе эмоционально разноокрашенных и разновеликих событий, переживаний и треволнений, случившихся за период моего "Блэквудского сидения". И говорить об этом дне, снова повторюсь, страшно трудно. Но коль взялся за гуж пера, коль сказал: "Альфа!", надо, друзья, зажав нервы в кулак, сообщить и про "Бету". Сообщаю.)

Итак, по-солдатски отчаянно и прямо вопросил я диковинного старика:

— Простите, вы — отец Эсмеральды?

А он:

— Кого-о-о?! — абсолютно искренне удивился он. — Какой еще Эсмеральды? Нету у нас никакой Эсмеральды!

— Погодите-погодите, — заволновался я. — Как нету?! Как нету, коли вот же собачка! Я знаю ее, даже спасал, когда бедняжка застряла в пеньке!

— Ах, вон оно што! — еще пуще погрознел великан. — То-то гляжу, Верцингеторикс сам не свой! Так это ты, парша ходячая, его покалечил?!

Я перепугался вконец.

— Никак нет! Только спасал, Эсмеральда свидетельница!

Но тщетно. Лишь опять:

— Да нету, нету у нас никакой Эсмеральды, дубина!.. — И вдруг он осекся, а потом нечистоплотно выругался и прорычал: — Ах! (Снова нечистоплотно.) Ах, так вот к кому эта маленькая (вновь нехорошо) бегала!.. И до чего же добегалась, а? Отвечай, сволочь: что промеж вас было? — Клещеобразная лапа его потянулась к кобуре, а гадкая псина затявкала еще истеричней.

— Ничего! Ничего плохого промеж нас не быќло! — пылко воскликнул я, вспомнив, однако, про оперативно-тактические нежненькие объятия с поцелуйчиками и искренне благодаря Абсолюта за свою стратегическую сдержанность и осмотрительность. Ведь и правда, как в лужу... то есть, как в воду благоразумно глядел. И повторил еще пылче: — Ничего не было! Исключительно светлая романтика и интересные книжки читали, клянусь!

Не сразу, но вроде старик подуспокоился. Даже вредному Верцингеториксу буркнул:

— Заткнись, тварь! — И — мне: — А ты сядь, сядь. Да не трясись, пока не трону.

И мы оба приземлились на смазанные мною качели.

— Любишь ее? — неожиданно (совсем как недавно дракон) незлобиво проворчал он.

— Ужасно! — истово прижал я ладони к груди.

— Тогда слушай и не перебивай. Вопросы задашь потом, коль появятся. — Глубокомысленно крякнул: — Итак...

Итак, парень, вот тебе краткий курс истории моей долгой жизни. Ровно сорок восемь лет тому назад я вышел на пенсию, но... Но у таких, как я, спокойной старости не бывает. Такими кадрами начальство не разбрасывается, и потому...

— Да кто же вы? Кто?! — не выдержал я.

Он посмотрел очень неодобрительно, однако больше материться не стал, только угрюмо покачал конфедераткой:

— Первое предупреждение. — И выдохнул, как насос: — Я — легионер...

(Господь-Абсолют!.. Л е г и о н е р... Ну почему же раньше не догадался! Ведь еще в позапрошлом году мне довелось в ходе некой жутко секретной операции на не скажу какой планете обеспечивать переброску к театру боевых воздействий взвода подобных воителей, тоже безо всяких нашивок и опознавательных знаков на таких же робах и в таких же конфедератках, только те были гораздо моложе... Нет, вы представляете, друзья, что такое легионеры?! Это элита элит! Спецы из спецов! Прирожденные ублюдки, как называют их в бессильной злобе наши враги, и бесславные убийцы, потому что подвиги их не предаются огласке, в одном лице и самом хорошем смысле слова! Хорошем — потому, что они в своей страшно важной для Великого Содружества деятельности работают не ради славы, а исключительно ради жизни на Земле и в иных Содружеских мирах и цивилизациях. А посему... А посему воздам еще раз хвалу Абсолюту, что особо тогда не вякал и не разозлил столь опасного собеседника до планки, допустим, свернуть наглецу (то бишь мне) шею.)

В общем, я весь изобразил из себя такое почтительное внимание, что кабы имел хвостик, подобный Верцингеториксовому или же отродью Чёрного пса Дандо, завилял бы им как миленький.

Ветеран же на этот раз не выдохнул, а вдохнул:

— И вот, после оформления военной пенсии, я был откомандирован в санаторий-профилакторий особого предназначения с кодовым наименованием "Блэквуд-1" либо же по-другому — "Чернолесье-12" начальником противовоздушной обороны. Звание мое — полковник, в одном же боекомплекте и супруга — прапорщица с учетной воинской специальностью "Подќќносчик снарядов", но то простая формальность, синекура, чтоб семья отставного офицера получала не одну, а две спецзарплаты.

И слушай, что ж у них тут до меня за бардак был! ПВО какой-то недоделанный Ганс занимался, который ни в зуб ногой по этому профилю. У него, бывало, пьяные туристы на воздушных шариках в Ойкумену залетали. Персонал санатория — сплошь мешки с дерьмом, даже строем ходить не умели, а про физо и не говорю, на трапеции как сосиски болтались! Кроме завотделениями экспериментальной реанимации, авторской урологии и гинекологии да пары Гансов — егеря и начальника охраны подтянуться никто не мог, представляешь!

— Кошмар!.. — подобострастно прошептал я, а начальник ПВО, нервно дернув рассеченной напополам косым шрамом левой щекой, прищурился:

— Но я за эту публику взялся жестко. Перво-наперво — строевая подготовка: для людей групповые тренировки, а для нечисти разной, сам понимаешь, — индивидуальные. Карабины старые нашел на складах НЗ — и голубчики у меня уже через неделю так маршировали, да с ружейными приемчиками всякими, что прям бери — и на торжественный парад в честь праздника какого-нибудь отправляй!

И физуху отладил. Марш-броски, полевые занятия по гражданской обороне, стрельбы, гимнастика, рукопашный бой. Кто из врачей не сдюжил — уволились, зато остальные теперь в полном ажуре! У меня даже Гансы — повар-кондитер и парикмахер-эпилятор-депилятор по десять раз подъем переворотом крутить начали, понял?

— Замечательно! — снова льстиво закивал было я, однако махом заткнулся под колючим взглядом полковника.

Он же продолжил:

— И в Ойкумену ни единая тварь отныне без спецмандата не только не залетит — не вылетит. Даже драконы, которых, в общем-то, уважаю, и джинны, которых не люблю, больно уж образины страхолюдные и тупые.

Ну и вот навел я, сынок, в этом самом "Блэквуде" порядочек, а дальше...

А дальше, парень, решили мы с моей благоверной детишков завести; раньше-то было и не до того, и элементарно некогда. Плюс материнский с отцовским капиталы на дороге, сам понимаешь, не валяются.

Завели. К сожалению, как ни корячился, девочку, но куда деваться, не убивать же, в конце-то концов. Завели, получается, выкормили, вырастили, даже доучили до очень неплохого в условиях гарнизона уровня. Ну, тут Гансам спасибо. Их в санатории, что тараканов в каптёрке, и у каждого своя специальность. Вот они мамзель нашу каждый по собственной специальности иногда и натаскивали. Эй, да ты не уснул? Слушаешь?

— Так точно! — спрыгнув с качелей, щелкнул каблуками я.

— Вольно, майор, место! — благосклонно кивнул старик, и я снова приземлился на качели, отметив про себя, что начальник ПВО, похоже, загодя покопался в моей биографии. (А кстати, может, и хорошо, что покопался. Может, он и убивать меня сразу не стал только потому, что я майор.)

— Внимательнейше вам внимаю, — воспользовавшись паузой, медвяным голоском прошелестел я, но он покачал головой:

— А всё. Почти всю необходимую информацию ты получил и, думаю, меня понял. Дочурка теперь под домашним арестом, ее Ганс — заведующий пороховым складом сторожит, и больше вы не увидитесь. Буду откровенен: пробил по собственным каналам твою личность, кое-что разнюхал, и (вот, вот подтвержденье моим догадкам!) только потому ты пока не только живой, но даже в санатории еще обретаешься. Кого другого кабы и не пришил, в момент выкинул бы из "Блэквуда" к чёртовой бабушке, а ты — ладно уж, отдыхай до последнего конца. Девочке моей, конечно, сейчас тяжело, аж температурка приподнялась...

— Милая, она заболела?! — не выдержав, снова спрыгнул с качелей я, а суровый экс-легионер добродушно осклабился:

— Да прихворнула было, сынок, прихворнула. Но не беспокойся, я ее быстренько выправил. Березовой кашкой.

— В смысле? — не понял я. — Какой-то особенной диетой?

Полковник осклабился еще добродушнее:

— Ага. Розгами. Потому кушает пока стояком и почивает на брюхе. А на случай рецидива шомпола с парочкой шпицрутенов приготовлены.

Я возмутился:

— Вы били бедняжку?!

Он стащил с головы конфедератку, под которой оказался жиденький седой ирокез (помню-помню, поќдобные же, только не жиденькие и не седые, были и у тех ребят-легионеров со спецоперации!). Поскоблил лысину вокруг ирокеза и вернул конфедератку на место. Незло ощерился:

— Лечил, майор, лечил. Мне, знаешь ли, эти ее Световиды и в глаз не впились! — Ткнул себе в горло: — Во уже где сидят!

— К-к-какие Световиды?.. — побледнел я. — Какие такие Световиды?! Погодите-погодите, вы сейчас про Смерть-гору?

И тут... И тут, друзья, этот хмурый, словно волк, полковник вдруг рассмеялся весело, точно дитя:

— Какая еще Смерть-гора, парень?! Слушай, что она тебе наплела?

— "Наплела"?.. — растерялся я и сбивчиво поведал старику красивую легенду о несчастных влюбленных Светозаре и Световиде и их страшно печальном конце на самой макушке Смерть-горы, куда Эсмеральда не раз хотела меня отвести, но по разным уважительным причинам поход так и не состоялся.

Старик внимательно выслушал и одобрительно кивнул:

— Благодари Абсолюта, майор, что не состоялся. Кабы состоялся, не посмотрел бы и на твое досье. У этой гулёны был уже один, гм, поход на ту Соловьиную горку, понял?.. Да ты рожу-то не вороти, не вороти! Ты слушай, слушай!

Увы, делать нечего, стал слушать.

Полковник опять насупился:

— Околачивал в прошлом годе в "Блэквуде" груши молодой поэтик, звали его Модестом. Глянуть не на что, дрыщ-дрыщом, но... Но встретился же, тварюга, как небось и ты, с доченькой моей в лесу, почитал стишата — ну и всё: поплыла девка, зажила, точно в тумане, заявила, что будет теперь Светозарой... Эй, — спросил старик вдруг, — а она про "Выклеванное сердце" что-нибудь говорила?

— Г-г-говорила... — У меня внезапно напрочь пересохло в горле. — Д-д-даже п-п-поэму п-п-приносила...

— Во-во, — закивал снова бывший легионер. — Этот дохляк Модест перепёр на стишки ее любимую сказку — и хана, крышу у дочурочки совсем снесло. Так снесло, что однажды ночью — даже упырей, потаскушка, не побоялась! — сбежала из дому на Соловьиную горку к своему Модесту.

— Световиду?.. — потерянно прошептал я.

Полковник басовито хохотнул:

— Модесту-Световиду, коль те хочется! Ну и...

— Ну и?.. — весь трагически застыл я.

И тут...

И тут, друзья, этот супермен, этот грозный и несокрушимый воитель вдруг смутился:

— Ну и... В общем, парень, нагрянул я, прогнал дочку-овцу домой, а мерзавца Модеста...

— Убили?! — сдавленно охнул я.

Воитель смутился еще сильнее:

— Да понимаешь, в горячке хотел, а чмырь этот со страху в штаны наложил и... заплакал. И горячка с меня спала, не смог... Не смог, понимаешь, безоружного, да с наложенными штанами! Только очки ему разбил, рожу расквасил, отпиночил и за Стену выбросил, как собаку шелудивую, из санатория. Не знаю, выжил ли, перебрался через ров с крокодилами, но по крайней мере, руки и совесть мои чисты!

— Подождите, — чуть не простонал я, — а как же могила несчастных влюбленных на Смерть-горе?!

Отставной легионер скривился:

— Данная информация сильно превуалирована. Вышвырнув Модеста, я вернулся с саперной лопаткой на Соловьиную горку, набросал символический холмик землицы, воткнул в него цветочков и крест из березы, а дома сказал, гм, "Светозаре", что "Световида" своего не видать ей боле на этом поганом свете. Глупенькая и поверила, что папка парнишечку пришил, норов-то мой знает. С месяц дулась, но потом пообвыклась да, поди, размечтавшись, навоображала для красоты, сама себе внушила, что в могилке той оба бедненьких влюбленных закопаны. Она ж жуткая фантазерка! А могила та — туфта, кенотаф, коль по-умному, как в книжках пишут. Вот те и весь сказ, майор!

Я же... Я же, друзья, был просто раздавлен и просто раздавленно покачал головой:

— А ведь у меня были возможные помыслы достаточно благородно жениться...

— И напрасно, — снова поморщился старый полќковник, грустновато пнув сапогом скульнувшего что-то во сне Верцингеторикса. — Я б ее за тебя ни в жисть не отдал. Ничего личного, братуха, только отцовский прагматизм и кошмарный жизненный опыт. Вы, летуны междузвездные, народец ненадежный, ни чести, ни совести. У вас же на каждой планете в каждой космопортовой таверне по бабе, а жена сиди дома, дожидаючись у окошка, да слезы горькие лей? Не возражай, знаю-знаю, сам через это горнило адское прошел. Клитемнестре моей, бедняжке, служба муженька нелегко далась, ох как нелегко!

— Она у вас Клитемнестра?! — невзирая на предыдущее душевное потрясение, удивился я. — Очень редкостное имя.

Начальник ПВО в десятый раз тяжело вздохнул:

— Покудова несколько лет назад не связалась с Кандидой из Рапсодьих выселок, отзывалась на Марфу. Начинала птичка моя Марфой-посудницей в батальоне обслуги; там, на посудомойке, я ее и приглядел. Зашел на посудомойню за чистой кружкой, увидал, как она в корыте с дезинфекцией мисками елозит — и кранты, пропал! Рядом у корыта еще штук пять посудниц возились, но я на эту уставился и глаз не могу отвесть, забыл даже, зачем пришел, во как... Во какие штуки, братец ты мой, жизнь иной раз выкаблучивает! Хороша была стерва, не то что сейчас: бочка бочкой, в двери блиндажа еле пролазит.

Нет, ну всякое, само-собой, промеж супружников случается; была она потом у меня и Марфой-паскудницей, и даже кем похлеще была — да это, снова доложу, — жизнь... — Помолчал и опять нахмурился: — Однако как рапсоды памороки ей забили: "Вы хоть и женщина, но тоже личность!", "Вы хоть и замужем, но имеете право на самоопределение и талант!" — точно подменили бабу: кинулась взрослые книжки читать (раньше-то только сказки типа этого чёртова "Выклеванного сердца") и, не поверишь, стишата кропить начала! Говённые, конешно, но сам факт, да? Весь бункер загадила! А главное — имя сменила (у стихоплётниц это, вишь ты, псевдЛ называется, погоняло то бишь!), и теперь она ить не Марфа, а (нехорошее слово) Клитемнестра (еще три нехороших слова). Да я ж (штук пять нехороших) эту Клитемнестру проклятущую выќговаривать цельный месяц учился, веришь?