В какой-то степени даже сам Марат стал жить моей жизнью. Теперь он точно знал, с кем я учусь, общаюсь, в каких отношениях состою. У меня были знакомые, так называемые друзья, хотя за друзей я их не считала. Но были такие люди, с которыми я могла бы прошвырнуться по магазинам или выпить кофе. Одна поправочка — если бы я в этом нуждалась.
Но Марат знал о них всех, а я знала обо всех его знакомых. В то время мне трудно было по-настоящему оценить особую степень доверия и единения, образовавшуюся между нами. Я не ценила, вернее, занизила ее стоимость. Мне казалось, что это так же нормально и обыденно, как и все остальные вещи, которые я получила, проникнув в цивилизованный мир. У меня не было еды, жилья, возможности учиться, книг. Я не знала, что такое радость, уверенность в завтрашнем дне, удовольствие. И узнала обо всех этих вещах только здесь, рядом с Маратом. И наше единение я приравнивала к...ну, уверенности в завтрашнем дне. Крайне полезная и приятная штука, которая доступна всем или почти всем.
Я проникла еще глубже, если такое вообще возможно. Я проникла даже туда, куда боялся заглядывать сам Марат.
Он же чеченец. Родившийся в Чечне, воспитывавшийся в правильной, по их законам, семье. Мне так казалось из его немногословных рассказов, которые состояли из пары-тройки рубленых предложений. Я знала, что его отец любил его мать, она была его первой и единственной женой. Больше он не хотел. Я знала, что его отец учил Марата многим вещам — это проглядывалось в изменяющейся тональности голоса, в которую прорывались глубокие, спрятанные воспоминания. Но стоило копнуть глубже, как Марат закрывался. Захлопывался, как мерзкая раковина, и мне хотелось стукнуть его по башке и заявить, что он упрямый дурак.
Но я же не таран, и такой способ с Маратом никогда не прошел бы. Приходилось действовать мягко, нежно, ловя мужчину в такие моменты, когда он больше всего уязвим. Это два состояния: пьяный Марат и пресыщенный Марат. Ну а так как пил он редко, то оставалось лишь второе. Другое дело, что после секса уже мне не хотелось говорить и о чем-то спрашивать.
Я садилась на Марата верхом, легонько его целовала и гладила. Очень нежно, бережно — касаясь совсем не так, как в порыве страсти. Любила перебирать его волосы, и мужчина чуть ли не мурлыкал от удовольствия. Он почти засыпал, откидывая мне голову на ладонь, а я, как кошка, калачиком сворачивалась у него на груди, убаюкиваясь мерным стуком уверенного и надежного сердца.
— Скажи что-нибудь, — шепотом, еле слышно попросила я. Такой момент не хотелось портить громкостью.
Марат зарылся в мои волосы, наматывая черные пряди на крепкие пальцы.
— Что сказать?
— Не знаю. Что хочешь. Скажи что-нибудь по-чеченски.
В такие моменты он не злился и не нервничал. Полумрак и нежность успокаивали нас обоих.
— Что?
— Что угодно. Хочешь, даже ругайся на меня, — щекой потерлась о короткие темные волоски на его груди. — Только тихо. Не шуми.
В первый раз он не ответил. Во второй — весело хмыкнул. Но я же упертая. В третий раз он сказал пару слов. Позже — мог минут пятнадцать о чем-то мне рассказывать, смеясь над моим растерянным, озадаченным и очень серьезным выражением лица. Я ни слова не могла понять, тарабарщина какая-то, но мне нравилось слушать то, как он говорит. И я изо всех сил это делала. Не понимала — чем безумно мужчину развлекала — но слушала.
— Перестань хмуриться, — Марат протянул руку и разгладил бледный лоб. — У тебя такое лицо сразу...интересное становится.
— Не смешно. Я вот выучу английский и тоже что-нибудь тебе скажу. А ты не поймешь.
— Я знаю английский.
— Знаешь, да? — расстроенно протянула я. Учить еще один язык мне не хотелось.
Чечен понял причину моего разочарования и подавился смехом, получив от меня кулаком по ребрам.
— Знаю.
— А немецкий?
— Знаю.
— Французский?
Он покачал головой, заставив меня расплыться в загадочной улыбке, кроющейся в уголках губ и глаз.
— Не знаю.
— Отлично. Я тогда буду учить французский. А потом как ска-а-а-жу тебе что-нибудь такое...
— Для этого я выучу все неприличные словечки, — посерьезнев, заявил Марат.
— Ну тебя.
Он сказал отрывистую, короткую фразу на своем языке, заставив меня снова нахмуриться и наклониться к нему.
— Что? Что значит "сунахь..."
— Забудь. Иди сюда.
Мужчина притянул меня к себе, заглушая все вопросы и выбрасывая из моей головы все мысли. Эта ночь, как и остальные, принадлежит нам. И только нам.
Он никогда не говорил на этом языке с Оксаной, ее родителями и со своим окружением. Даже с Трофимом и Дирижером не говорил. Не знаю почему. Наверное, не хотел, чтобы его снова этим попрекали. Правда не знаю. Вроде Ксюша с ее родителями — умные люди. В смысле, доверчивые (в лице дочери), но образованные же, грамотные, с широким кругозором. Только всего, что отличается от их устоявшейся жизни, они боялись и презирали.
Родители его жены и так часто попрекали этим Марата, считая его диким каким-то, недостойным. Я не знаю. Он их умнее, хитрее, сильнее. Марат в два счета разорил отца Оксаны, сделав все с хирургической отстраненностью и точностью. Как по нотам. Он облапошил их всех, оставил с носом, но они — что не укладывается у меня в голове! — по-прежнему считали его грязным и недостойным их. Только вот сейчас, когда Марат давно оставил этих снобов у себя в хвосте, заставив глотать пыль, его мало интересовало их мнение.
Я же наоборот, вытаскивала на поверхность спрятанную часть Марата. Он наполовину чеченец, воспитывавшийся в своей стране до четырнадцати, пятнадцати лет. Иногда он о ней рассказывал. Говорил, что там красиво и тепло. Но почему-то Марату было легче подавить все в себе, хотя, возможно, он просто привык. Не знаю.
Зато я знала, что не позволю ему прятаться. Не от меня. Это был мой шаг, очень важный шаг, и более того, я почти физически ощущала, как все меняется.
В конце июля у Марата намечалось день рождения. Я никогда его не поздравляла до этого. Ни разу за четыре с лишним года. Он всегда отмечал его с Оксаной, а подарок...что я могла подарить? Насчет подарка своими руками...пфф. Мне это казалось низким и недостойным.
Сейчас мы праздновали вместе. И я готовила подарок, пусть и на деньги Марата. И первым делом ноги понесли меня...в библиотеку. Нашла информацию о Чечне, всякие легенды, историю. И зацепилась за одну мысль. Возможно, у меня нет своих денег, я не могу купить дорогой подарок, но я могу сделать...кое-что, что Марат не сможет проигнорировать. Влетит мне или нет — другой вопрос.
В день его рождения днем я поехала к нему в офис. Столкнулась на входе с Плетневым, вежливо кивнула и спросила:
— Марат у себя?
— Да, иди. Он один.
Я благодарно улыбнулась.
— Спасибо.
Он действительно работал, с головой зарывшись в толстые папки. Увидев меня на пороге кабинета, Марат удивленно поднял брови.
— Ты что здесь делаешь?
— Просто приехала.
Закрыла дверь, бросила сумку на стул и нащупала в кармане маленький пакетик.
— Зачем?
— С днем рождения поздравить.
Он отложил документы в сторону, на спинку кожаного солидного стула откинулся и с любопытством меня оглядел.
— Да ну? До вечера нельзя было подождать?
— Нет.
— И...где подарок?
Было почему-то слегка боязно. Даже странно. Я — и боюсь. Размякла от хорошей жизни — трясусь по каждому поводу, причем такому незначительному. Мысленно взяла себя в руки и приблизилась к столу, вклинившись в узкое пространство между столешницей и стулом.
— Вот. Держи.
Марат с любопытством и слегка восторженным удивлением поглядел на бархатный мешочек.
— Что там?
— Открой.
Через несколько секунд у него на ладони оказалась платиновая цепочка с кулоном в виде морды волка. Марат поудобнее перехватил цепочку, чтобы лучше разглядеть украшение. А потом вопросительно поднял на меня глаза, безмолвно спрашивая...о чем-то.
Я сглотнула, оттолкнула стул ближе к стене и села Марату на колени. Медленно собрала волосы и отодвинула их в сторону, открывая заднюю сторону шеи. И как назло, Марат молчал долго. Очень долго.
Наконец, он, едва касаясь, провел кончиками пальцев по рисунку и покрасневшей коже вокруг. Меня пробила дрожь, пробежав тонкой змейкой по позвоночнику.
— Волк.
— Волк.
— Один в один, — он еще раз поглядел на кулон.
— Мастер старался.
— Я предупреждал тебя о татуировках.
— Последняя.
Он еще раз погладил татушку прохладными пальцами.
— И что ты скажешь в свое оправдание?
А оправдание готовила долго.
Я расстегнула хлопковую рубашку, слегка спуская ее с плеч и открывая вид на другою татуировку, вившуюся по позвонкам.
— Волк сверху.
Через минуту я кожей почувствовала прохладу его смеха и улыбнулась. Марат аккуратно надел мою рубашку назад и поднялся со стула, поднимая меня.
— Одевайся и поехали. Саш?
— Да? — оторвалась от металлических заклепок.
— Застегнешь? — и он протянул мне цепочку.
Застегнула, правда, для этого мне пришлось встать на носочки, а Марату — сильно согнуться. Было непривычно смотреть на него так, встречать глубокий и настолько внимательный взгляд, и я поспешила к выходу, пряча глаза, но в дверях меня снова остановили, развернув к себе лицом. Мужчина глубоко поцеловал меня, коснулся уголков губ и под конец чмокнул в нос, заставив неистово покраснеть.
— Спасибо.
За всю свою жизнь так я больше не краснела.
В коридоре мы снова столкнулись с Плетневым, который нам кивнул, мельком поглядел на переплетенные руки и вскользь поинтересовался:
— Уезжаете?
— Да, — ответил Марат. — Домой. Праздновать.
— Ты завтра приедешь сюда?
Мы переглянулись.
— Нет, — наконец, сказал чечен. — У меня отпуск.
Глава 29.
С отъезда Оксаны прошел месяц. Конечно, она звонила и мне, и Марату, но ее звонки скорее, веселили, нежели реально напрягали. Меня, во всяком случае. Что особенно радовало — Марата они доставали конкретно. Если мне Ксюша рассказывала о достопримечательностях, культурных новинках и интересных историях, что произошли с ней и ее мамой, то Марат выслушивал полноценное нытье, дополненное жалобами на несправедливость мира.
Иногда Ксюша попадала в то время, когда мы с мужчиной пресыщенно — или не очень — валялись на кровати. Я пристраивала голову у Марата на животе, болтала ногами в воздухе и слушала радостный треп девушки. Минут пятнадцать. Иногда я могла оседлать Марата и вобрать его глубоко в себя. Я специально сидела неподвижно, изредка сжимая горячий член внутренними мышцами, волнообразно поводила бедрами, вынуждая чечена едва ли не рвать простыни. Потом Ксюша вежливо прощалась и через пару минут разговаривала уже со своим мужем, который думал о чем угодно, только не о разговоре. Я его до такого доводила, что чаще всего он скомканно прощался, ссылаясь на неотложные дела, откидывал, не глядя, мобильник в сторону, и резко перекатывался на постели, подминая меня под себя. А дальше начиналось самое интересное.
Ксюшин папа оформил на Марата все документы и от греха подальше уехал в подмосковный санаторий, прихватив с собой несколько охранников, выделенных чеченом. И опять же, это только в плюс мне было. Мы всех из города вытравили, остались вдвоем и могли делать, что хотели.
Марат разгребал все то, что наворотил Георгий Саныч, а наворотил он, судя по всему, немало. Мужчина в общих чертах мне все рассказал, не пугая излишними подробностями, но и этого мне с лихвой хватило, чтобы понять общую картину. А пистолет, который "на всякий случай" лежал в ящике прикроватного столика, и два охранника, постоянно меня сопровождающие, почти кричали о том, что все очень и очень серьезно.
— Они меня нервируют, — недовольно пожаловалась Марату, без стука влетая в его кабинет. Охрана понятливо осталась за дверью. — Ходят за мной и ходят, как собаки привязанные. Блин. Не могу уже. А знаешь, что самое противное?
На мое возмущение никак не прореагировали. К тому же мы оба знали, что я просто ворчу. На деле же я все равно этих мордоворотов буду терпеть, потому что...Ну, надо так. Что еще скажешь?
— Не знаю, — мужчина потянулся за телефоном и начал набирать чей-то номер. — Что?
— То, что эти б...ыки ни на шаг от меня не отходят. Понимаешь? Ни на шаг! Даже в туалете меня пасут.
— Так и надо, — отстраненно пробормотал он. — Я им именно за это деньги плачу.
— Да ну? И за то, что они едва не в примерочную кабинку со мной заходят? За это ты тоже деньги платишь?
Теперь Марат заинтересованно поднял голову. Пальцы, до этого быстро порхающие по кнопкам, остановились в миллиметре от трубки.
— В какую кабинку?
— Для переодевания, — даже для меня это было слишком. — А я, между прочим, была в магазине нижнего белья!
Телефон отложили в сторону.
— И что?
Досадливо махнула рукой и потерла лоб.
— Да ничего. Как зашли в магазин — так и вышли. Весь день испортили. А еще, что меня вообще выводит из себя, — их каменные лица. Ноль эмоций, представляешь, да?
— Я поговорю с ними, — пообещал Марат. — Ты сейчас куда?
— Домой поеду. Я что-то так устаю в последнее время. Сил ни на что не остается.
— Хорошо. Часов в восемь я приеду. И еще, Саш, — потерев переносицу, вспомнил мужчина. — Ты завтра занята?
— Нет.
— Тогда вечером мы с тобой поедем на открытие одного ресторана. Ты не против?
На самом деле, я даже за. Сидеть дома, долго по крайней мере, я не могла. Энергии нужен был выход, а если выхода не находилось, я начинала активно беситься и выводить окружающих. Это сейчас более-менее удачное время, когда меня почти на ходу вырубает. А так давно бы уже взорвалась и чего-нибудь учудила.
— Не против. А во сколько?
— Будь готова где-то в семь. Обо все дома поговорим, ладно, хорошая моя?
— Угу.
— И еще, Саш, — к этому моменту я успела почти до двери дойти. Пришлось вопросительно оглянуться через плечо. — Позови этих двоих сюда, и подожди их пока в коридоре.
Кивнула и мысленно довольно затанцевала от радости. Правда, радость была недолгой. Марат моих псов выпустил через пять минут, дав новые указания, и мы бодро поехали домой.
Следующий день выдался напряженным и суетным. Я съездила в торговый центр, недавно открывшийся, кстати. Побродила по магазинам, купила себе платье на вечер, под конец совсем забыв о сопровождающих, которые теперь держались на почтительном расстоянии, и собралась уже домой поехать, как неожиданно — в который раз! — в просторном холле громкий мужской голос позвал меня по имени. Настолько громко, что все редкие покупатели принялись оглядываться назад в поисках раздражителя.
— Саша! В который раз я тебя так встречаю!
Удивленно подняла брови, разглядывая бодро идущего навстречу Вячеслава, и медленно искренне улыбнулась.
— Добрый день! Да уж, Слава, ты умеешь находить места для встречи.
Его тоже сопровождали два охранника — здоровенные детины, бритые под ноль. Мои выглядели человечнее и цивилизованнее. По крайней мере, на голове у них росли волосы, а шеи — не оплетали золотые цепи толщиной в палец. Хотя сам Слава был одет довольно просто — в черные брюки и светло-голубую рубашку с закатанными рукавами.
