Р.А.Ц.

— Так нужно, так суждено, и так станет. Прими же мой последний дар — вот это.

И Оментари заглянула в глаза человека, глубоко-глубоко, как никогда ранее. Горчаков никогда бы не смог описать, что она сделала, просто не имел в словаре нужных слов, и сильно подозревал, что в человеческом языке таких слов не было вообще.

А когда он смог снова воспринимать действительность, никого рядом не было. Лишь замедленно шевелились операторы в креслах да помаргивала зеленым зрачком дверь — семидесятисантиметровый сплошной кусок броневой стали.

60.

Никто из людей не смог бы сказать, сколько длился Исход — столь величественно и чарующе было это действо, — но бесстрастная автоматика, созданная трудом и гением людей же, запечатлела все с точностью до секунды.

И почти сразу, словно бы только и дожидаясь окончания Исхода — впрочем, почему словно? — начался иной процесс, тоже по-своему величественный и масштабный, однако располагавшийся на другом конце шкалы эмоционального восприятия.

Первой ласточкой стали сейсмические волны, донесшие весть о начале чего-то, людьми ранее не виданного. Когда спутники повернули объективы камер и антенны радаров к расчетной области колебаний, около тысячи квадратных километров тверди начали медленно и неспешно, словно красуясь, вздыматься чудовищным горбом. Он рос и рос, вкруг него побежали радиальные лучи трещин — видимых с орбиты! — из образовавшихся прорех били во всех направлениях гейзеры пара и фонтаны выброшенной земли, огромные куски породы падали и сшибались друг с другом, края вывороченных базальтовых плит наползали один на другой, перетирая прочнейший камень даже не в песок — в пыль. Эта пыль взлетала в воздух и плотной наэлектризованной пеленой постепенно накрывала развороченную землю, но от этого становилось только страшнее. В пелене мелькали смутные тени, подобные разгневанным богам, тусклые вспышки молний едва пробивались сквозь нее, порой оттуда с небрежной легкостью вышвыривало целые пласты породы и валуны по двадцать-тридцать метров в поперечнике, похожие в своем полете на астероиды.

Полковник Горченко однажды видел столкновение двух крупнотоннажных кораблей, и на всю жизнь запомнил, как попал в царство гигантских сил, рвущих и сминающих дециметровые листы стали как мокрую бумагу — но они показались ему ничтожными перед тем, что творилось сейчас.

Из гигантского пылевого облака вынырнуло несколько десятков серых точек, немедленно обрамленных рамками компьютерного сопровождения. Это были тяжелые вертолеты, эвакуирующие оцепление и штурмгруппу. Всю технику пришлось бросить, но даже и так уйти удалось не всем, слишком уж внезапно все началось. Нескольких машин не хватало. Вертолеты шли на максимальной скорости, неистово рубя винтами воздух, а сзади их пытались догнать раскаленные каменные бомбы, будто из великанской пращи запущенные неведомым катаклизмом.

Низкий и тяжелый гул густыми волнами катился во все стороны разом, как бывает при сильных землетрясениях, планета кричала от боли, пока что-то заживо вырывало из нее огромный кусок, и отголоски этого гула заставляли сереть лица людей и отзывались мелкой дрожью в их машинах.

Катаклизм продолжался. Какая-то сила вспахивала изнутри землю, постепенно расширяя круг разрушений, ранее непотревоженные окрестности целыми квадратными километрами вовлекались в процесс, и среди всего этого хаоса порой просверкивало что-то маслянисто-черное, как щупальца мифического кракена, как жгуты жидкой и гибкой тьмы, с легкостью рассекающие вывороченные из недр планеты черные скалы.

— Мда, клянусь цаплей — поистине впечатляющее зрелище. — абсолютно спокойно и даже несколько флегматично произнес главный энергетик. Полковник дико покосился на него, слишком уж не вязались его слова с происходящим. Энергетик фыркнул:

— Что дикуешь, Иван Терентьевич? У нас пока другая проблема образовалась — из-за толчка сместились опоры главного накопителя, оторвались шины токосъемников. Аварийного разряда не произошло, но на ремонт потребуется до суток. В общем, стартовать мы не сможем даже малым куском.

Генерал покачал головой:

— Не вовремя мы разбудили это. Меа кульпа.

— Никто ведь не знал. — Протестующе вскинулся Горченко.

— Вот что, Иван Терентьевич, 'Муравьи' твои достанут туда?

Полковник задумался.

— Усиленно-боевым на прогретом стволе... если еще пару-тройку блинов добавить, то, пожалуй, достанут. Но лейнер придется менять после пяти выстрелов.

— Ну, сам видишь, выбирать не приходится. Действуй.

И сложнейший механизм регионального артиллерийского центра пришел в движение. Из спецхранилища вновь были подняты красноголовые снаряды, трехсоткилотонные 'Муравьи'. Один из южных калибров был прогрет двумя холостыми выстрелами, далее шуба обогревателей довела температуру до необходимой, затем в карусель загрузили пять длинных снарядов. Агрегат формирования заряда в ручном режиме управления к высокой стопке блинов усиленно-боевого добавил еще три, нанизал их на центральный стержень инициатора, как детскую пирамидку, и повлек всю конструкцию на лоток досылателя, следом формируя еще четыре точно таких же. Лейтенант на калибре тихо матерился, заодно молясь, чтобы не разорвало ствол.

Ахнуло так, что слышно было даже в ЦБУ. Пять коротких содроганий бетона и металла, и к цели устремились полторы мегатонны тротилового эквивалента. Почти сразу включились двигатели активно-реактивных снарядов, сообщая им достаточную для достижения удаленной цели скорость. Побежали цифры обратного отсчета на специальном табло.

Горченко вдруг развил бурную деятельность после очереди.

— Все калибры втянуть на протяжные станы и зафиксировать! Задраить клюзы, зарядные механизмы привести в положение консервации! Расчетам спуститься на минус третий уровень в укрытия готовности два, все уровни выше обесточить! Готовность 'А'!

— Что-то кольнуло вдруг, Яков Петрович, — ответил он на вопросительный взгляд генерала. Тот кивнул и в свою очередь отдал еще несколько команд. Потянулось ожидание. Со спутника было отлично видно продвижение пяти стремительных точек, одна далеко впереди, остальные короткой цепочкой следом. С развертыванием космической сети наблюдения и наведения отпала необходимость в точном прицеливании и расчетах метода полной подготовки, можно было стрелять просто в сторону цели, лишь бы дальность соответствовала. Впрочем, полковник-ас себе этого никогда не позволял — откажи что-нибудь в полете, его снаряд все равно попал бы в цель с прецизионной точностью.

Ноль. На главном экране полыхнуло неистовое пламя термоядерного взрыва. Завесу пыли сдуло, превратило в ничто, в облаке возникла громадная прореха, где из-под слоев разметанного камня на миг стало видно нечто. Текучая и пугающе подвижная черная субстанция, ошеломленно шевелящаяся в многокилометровом котловане. Водопады черной и коричневой земли замедленно рушились сверху, покрытые словно бы короткой шерстью, так с расстояния виделся обугленный корабельный лес. Затем четыре вспышки подряд, прямо на этом нечто, одна за другой.

Когда видимость частично восстановилась, стало ясно, что свыше мегатонны термоядерного огня не прошли даром даже для этого — в черном озере зияла чудовищная дыра, практически правильная километровая полусфера, выеденная светом и плазмой в колышущемся черном желе.

Но этого было мало. Взметнулись струи-щупальца, сошлись, схлопнулись края нанесенной раны, а откуда-то из глубин этого чернильного пудинга вынесся своеобразный яростный выдох курильщика — нечто вроде прозрачного темного кольца, тороида, вращающегося в самом себе сразу в нескольких направлениях. Этот толстый бублик пошел вверх и вперед, точно по траектории прилетевших снарядов. Летел он как бы не с большей скоростью, совершенно наплевав на аэродинамику и сопротивление воздуха, в центральном отверстии воздух сжимался и раскалялся, образуя позади словно бы реактивную струю, и не приходилось ждать ничего хорошего от этого пятидесятиметрового гостинца.

Люди не пытались останавливать его обычными средствами, совершенно явно это не имело смысла, вместо этого они начали сразу с больших колотушек. СпецБЧ зенитных ракет произвели с десяток подрывов прямыми попаданиями — бублик не пытался маневрировать и шел точно по баллистической траектории, однако взрывы не оказали никакого ожидаемого воздействия, он словно был не вполне реален, свободно пропуская через себя все поражающие факторы.

Через шесть минут тор достиг холма РАЦ. На подходе он начал зримо наливаться плотностью, тяжестью, внутреннее движение замедлилось, и было похоже, что он становится каменным. Однако нанесенный людьми удар не прошел даром для жидкой тьмы. Похоже, тору не удалось набрать всей положенной массы, или было неверно рассчитано время трансформы — как бы то ни было, на черепаховый панцирь центра рухнула не гранитная гора, а что-то вроде вулканического туфа или рассыпчатого льда кометного ядра. Тем не менее, и этого было вполне достаточно. Удар заметно вогнул пятиметровой толщины монолитный металлический щит, покатился по ходам и галереям жуткий хруст лопающегося тысяча двухсотого бетона, и РАЦ содрогнулся до самых глубоких своих корней...

61.

Лантир никогда еще не видел Императора таким. Властители по определению очень сильные люди, и думают они совершенно по-другому, нежели обычные смертные. Князья смотрят вперед на годы и десятилетия, Усатый зрел как бы не на век — многие из посаженных им деревьев давали плоды только сейчас. Но Император в этот вечер выглядел не так, как обычно. Всегдашняя резкость и порывистость движений сменилась мертвенно-спокойной неподвижностью. Если ему требовалось пошевелиться, он двигался, словно держал до краев полную пиалу на голове. Мертвенно... 'Он знает!' — метнулась мысль в уме вошедшего в кабинет Первого зампреда. Встретив холодный, никакой взгляд Государя, он окончательно уверился в этом. Их глаза встретились — глаза двух усталых людей, очень-очень усталых — оттого, что им приходилось держать на плечах небо.

Горькая усмешка исказила правильные черты лица Лантира, но взор Государя не изменился ни на йоту. И даже когда прозвучали медленные, чугунные от боли слова, он не изменился тоже.

— Мой Император. Сегодня, в пять часов утра по времени Земли, враг осуществил нападение на мир Нова Спес. Девяносто шесть процентов населения планеты уничтожено.

Тут голос пропал, и несколько секунд Лантир боролся сам с собой. Свирепо, словно пытаясь этой борьбой хоть немного пригасить бушующий внутри черный клубок ярости, ненависти — и стыда.

— Вооруженные силы уничтожены полностью, базовые генераторы помех тоже. Спутниковая сеть не пострадала.

Император молчал.

— Поэтому нападение зафиксировано в полном объеме, во всех возможных подробностях.

— Одиннадцать миллионов человек... Уцелели только мелкие группы в отдаленных и труднодоступных районах и в подводных поселениях, чуть более четырехсот тысяч.

Тишина... Лантир продолжал, с каждым произнесенным словом повышая голос, и сам этого не замечая.

— Враг опознан — это были они, черноглазые эльфы. Они и не пытались скрываться — наоборот!..

— Генераторы — дерьмо! Никаких препятствий они им не создали! Никаких, слышишь! Пришли — и ушли, как хотели!

— Они намеренно не тронули спутники — хотели, чтобы мы все видели! И мы увидели... — голос сел, и Лантир без сил замер посреди кабинета.

На темном граните, который Государь называл своим лицом, не отразилось ровным счетом ничего. Да слышал ли он его?

Внезапно взъярившись, Лантир с каким-то змеиным шипением шагнул к Императору, со всей очевидностью намереваясь совершить неслыханное — схватить его за грудки.

— Сядь.

И этот человек, матерый волчище, второе лицо в многомиллиардной Империи, что суть вся человеческая раса, закаленный годами непрерывных сражений и битв — он сел. Потому что одно это слово открыло ему глаза. Маска дала трещину, вернее, ему было позволено заглянуть под нее — и то, что он там увидел, поразило его. Государь этой маской не пытался защититься от черных новостей, укрыться, будто рак в панцире, как Лантир поначалу опрометчиво посчитал — он защищал его от самого себя. Потому что то, что гнездилось сейчас в его душе, по сравнению с чувствами самого Лантира выглядело как VY Большого Пса рядом с коричневым карликом. Мимолетная вспышка раскаленной ревущей белизны мгновенно расставила все по местам. Неспроста он не шевелился, боялся расплескать — чаша гнева была полна до самых краев, и одна-единственная капля из нее едва не сожгла дерзкого. Государь был поистине велик...

— Я... знаю. — тихий, тщательно-спокойный голос, пугающий больше, чем любые громы и молнии. — Я приказал разместить все материалы, без какой-либо цензуры, на особой странице, физически поддерживаемой непосредственно планетарным ВЦ Земли. Уже два раза он рушился, количество запросов не поддается исчислению.

— Все? Но...

— Все, Владимир Павлович. Так нужно. Люди должны знать все.

— Это слишком. — тихо сказал Лантир.

— Остерегись. Ты ведь понимаешь, к чему это все?

— Да. Умом я понимаю. Но... Как же это? Как можно — так? — его серое лицо мучительно искривилось в безуспешной попытке сдержаться. Нет, он не плакал, попросту не умел, но когда сильные мужчины на время слабеют духом, лучше не смотреть, слишком уж тягостно зрелище.

Он ощутил вдруг тяжелую горячую руку на своем плече, в извечном жесте мужской дружбы и поддержки. Рука была не просто горячей, она была раскаленной. Дикий сухой жар исходил от нее — и от всего тела Императора. 'Гнев жжет его' — понял вдруг Лантир, — 'немыслимый гнев' — и поразился, что у него хватает еще сил и выдержки поддержать пошатнувшегося преемника. Рука сжала плечо, сильно, до боли, кованые пальцы безмолвно сказали: 'мы вместе...'

Он выпрямился со всей доступной выправкой. Миг слабости миновал, но пережитое останется с ним навсегда...

— Знаешь, когда я смотрел твой архив, мне порой... не верилось, думал — постановка, монтаж, сознание просто... отказывалось принимать увиденное и пряталось, выдумывало... любые причины и уловки, только бы не верить. Теперь это пришло и к нам. Они вырывали женщинам... а детей... Нет, не можно это произнести...

— Не нужно. Мы знаем — и этого достаточно.

— Достаточно для чего?

— Для этого.

Почти сразу в кабинет вошел секретарь, бессменный Нефедов, уже свыше сорока лет ведущий непосредственные дела Государя.

— Все готово.

— Идем.

Они прошли, все втроем, по широким тихим коридорам, сопровождаемые профессионально-незаметной охраной и взглядами каменных статуй, спустились в небольшой зал — один из множества залов для малых приемов. Почти половина зала была забита аппаратурой и двумя десятками корреспондентов. Против обычного, они ожидали молча, не переговариваясь друг с другом и почти не обращая внимания, просто сидели в креслах и ждали.

С появлением Государя все встали, военные вытянулись в струнку. Он быстро прошел на возвышение, на которое были наведены камеры. Все приготовились. Он начал говорить с кажущимся спокойствием, просто и безыскусно, не подбирая слов и не пытаясь выразиться получше. Вот только паузы между словами были длинны, как никогда...