Было очевидно, что Эрмат эффективно выполняла свои обязанности, но Лиана не смогла проникнуться к ней такой теплотой, как к Далтис. Физически Эрмат во многих отношениях была полной противоположностью городскому администратору. Она была намного старше, с такими белыми волосами, что, вероятно, было больно смотреть под прямыми солнечными лучами, и худая, как жердь. У нее также были острые черты лица и такой же острый язычок, в котором было мало скрытого юмора Далтис.
— Итак, ты та самая, — сказала она, как только Гарлана доставила Лиану в ее офис.
Лиана, очевидно, выглядела более ошеломленной, чем хотела, и Эрмат рассмеялась. Это больше походило на кудахтанье, чем на смех, особенно по сравнению с теплым смешком Далтис.
— С которой началась вся суета, девочка! — сказала ей экономка. — Лиллинара! Такого ажиотажа по поводу новой кандидатки не было... ну, сколько я себя помню! — Она снова захихикала. — Это ударит по этому ублюдку Трайсу прямо там, где он живет. Даже на минуту не думай, что этого не будет!
Лиана не имела ни малейшего представления о том, как реагировать, поэтому она наблюдала за Гарланой краем глаза и поняла намек на отсутствие выражения у своей наставницы. Поскольку она была единственной, кто на самом деле разговаривал с Эрмат (или, по крайней мере, с кем разговаривала Эрмат), она довольствовалась вежливым кивком и говорила как можно меньше в ответ на комментарии и вопросы экономки. На самом деле это заняло не так уж много времени, но казалось, что гораздо больше, прежде чем они вышли из офиса Эрмат с необходимыми ваучерами на постельное белье, полотенца, мочалки и одежду на год, которые устав города обязывал предоставлять любой новой деве войны.
По крайней мере, Лиана выросла, привыкнув к тому, что ее мерили, тыкали и подталкивали портнихи и швеи. Это помогло на их следующей остановке, когда Гарлана передала ее в руки Джоланы Эрматфрессы.
По лицу Джоланы было бы очевидно, что она дочь экономки, даже без указания на имя ее матери. Но она была более чем наполовину моложе своей матери, и яркий, с чувством юмора ум, скрывавшийся в ее глазах, удивительно смягчал ее резкие черты. Лиана была благодарна за разницу между матерью и дочерью, когда Джолана обсуждала ее потребности в гардеробе с жизнерадостным прагматизмом, который распространился на такие вещи, как выбор месячного цикла, а оттуда на проповеди о сексе, методах контрацепции и молодых женщинах, впервые оказавшихся вдали от бдительных семей, даже когда она деловито снимала мерки. Ее, казалось, сильно позабавили очевидные оговорки Лианы по поводу чари и ятху, которые она должна была носить, но она также сжалилась над ней.
— О, ради Лиллинары, от тебя не ожидают, что ты будешь носить их все время, Лиана, — ругала она. — Я знаю, знаю! Скандально — просто скандально!— пока ты к ним не привыкнешь. Но ты обнаружишь, что они более практичны, чем ты могла бы подумать прямо сейчас. И когда ты не "в форме" для физических тренировок или какой-то тяжелой работы, ты можешь носить все, что захочешь. На самом деле, мы действительно предоставим тебе по паре брюк и рубашек или халатов тех цветов, которые ты предпочитаешь. И как только ты найдешь способ заработать кормак здесь или там — а все наши девушки рано или поздно делают это, не так ли, Гарлана? — ты можешь потратить их на все, что захочешь. Включая что-нибудь приятное для ношения. Может, мы и девы войны, но мы тоже все еще женщины. Поверь мне, здесь, в Кэйлате, всегда есть рынок для красоток того или иного сорта!
Гарлана с энтузиазмом кивнула в знак согласия, а Лиана улыбнулась. Затем Джолана собрала свои набросанные заметки о размерах и потребностях Лианы.
— Ты высокая, — заметила она. — Хорошо, что чари и ятху довольно легко подходят друг другу! — Она покачала головой. — Самая большая проблема будет в том, чтобы зашнуровать ятху достаточно туго, пока ты не заполнишься, девочка! По крайней мере, поднять чари не будет проблемой. В вашей семье есть хорошие производители?
Примерно в этот момент Лиана снова приобрела интересный оттенок красного, и Джолана рассмеялась.
— Не обращай на меня никакого внимания, Лиана — никто другой не обращает, это точно! Просто беги сейчас. У меня будет для тебя кое-что, в чем ты сможешь встретиться с Эрлис завтра утром.
Она сделала размашистые движения обеими руками, и Гарлана с Лианой поспешно убежали.
Лиана была поражена, когда они вышли из кабинета Джоланы и обнаружили, что солнце уже село. Но ее удивление быстро исчезло, когда она поняла, насколько устала. Они с Керитой усердно скакали все утро, чтобы добраться до Кэйлаты, и она не переставала двигаться с того момента, как спешилась здесь. Ничто из этого даже не учитывало явный эмоциональный стресс от всего, через что она прошла за последние двенадцать часов или около того. "Измотанная" было бледным способом описать ее физическое состояние, и ей хотелось плакать от полного изнеможения, когда она поняла, что ей и Гарлане все еще нужно перетащить постельное белье в отведенную ей комнату и застелить постель, прежде чем она сможет упасть в нее.
Позже она пришла к выводу, что Гарлана точно знала, что она чувствовала, но ее наставница не позволила никаким признакам этого осознания повлиять на ее голос или манеры. Она быстро продвигалась вперед, просто предполагая, что Лиана будет продолжать идти рядом с ней, и поскольку Гарлана предположила это, Лиана обнаружила, что у нее нет выбора, кроме как оправдать ожидания своей наставницы.
Каким-то образом ей удалось — с гораздо большей помощью Гарланы, чем, как она подозревала, должен был предоставить "наставник", — более или менее подготовить свою комнату к заселению. Но потом Гарлана отказалась позволить ей рухнуть на тонкий жесткий матрас самой узкой кровати, на которой она когда-либо собиралась спать. Вместо этого она провела невероятно уставшую Лиану в обеденный зал, усадила ее на одну из скамеек и заставила одного из кухонных работников разогреть огромную миску густого, вкусного овощного супа, несмотря на поздний час. Лиана никогда в жизни не пробовала ничего более восхитительного... Она только жалела, что не проснулась достаточно, чтобы вспомнить это позже.
На следующее утро дела не стали лучше.
Гарлана оказалась одним из тех отвратительных людей, которые становились яркими и жизнерадостными, как только вставали с постели. Лиана ничего не имела против утра, но обычно предпочитала, по крайней мере, позволить солнцу взойти раньше нее. Гарлана, однако, подняла ее с постели за час до восхода солнца — и не с приветственной чашкой горячего какао, которую принесла бы ей Марта, — и помогла ей надеть новую одежду, которую один из приспешников Джоланы оставил ночью у двери Лианы.
Лиана обнаружила, что существует большая разница между тем, чтобы увидеть чари и ятху на ком-то другом или даже беспокоиться о том, как они будут смотреться на ней, и тем, чтобы на самом деле оказаться одетой — если это не слишком сильно сказано — в них впервые. Она была уверена, что вот-вот выпадет обратно из них! И, несмотря на тот факт, что она была гораздо менее щедро одарена природой, чем Гарлана, она была потрясена объемом ложбинки, которая обнаружилась, как только ятху был плотно — очень плотно — прилажен на место. Если его предназначение состояло в том, чтобы поддерживать ее грудь во время физических нагрузок, то он превосходно подходил для этой работы, решила она. На самом деле, она скорее думала, что один из стальных нагрудников ее отца должен был быть более гибким. Она была не совсем уверена, как что-то может быть одновременно таким сдерживающим и таким унизительно откровенным, но ятху справился просто отлично.
Не то чтобы чари был лучше! То, что в нем были видны ноги, было достаточно плохо, и она сделала твердую мысленную пометку быть очень осторожной, когда садилась в нем. Но она также не осознавала, насколько низко он сидит на бедрах, и идея выставить свой пупок на всеобщее обозрение не очень подходила девушке, которая была дочерью барона Балтара. Что касается того, как отреагировала бы на это зрелище ее мать...!
И это было холодно! Самое меньшее, что они могли сделать, это снабдить ее обувью, жалобно подумала она, когда Гарлана вывела ее в ветреную предрассветную тьму. Она судорожно вздрогнула, когда холодный ветерок пощипал всю эту удобно открытую кожу, но это было не более чем незначительным неудобством по сравнению с мокрой, грязной, иногда усыпанной гравием землей под ее босыми ногами.
— У меня замерзли ноги! — прошептала она Гарлане.
— Ха! Только твои ноги? — Гарлана рассмеялась. — Милая, я приехала в Кэйлату в начале зимы. Я отморозила свою милую молодую задницу — не говоря уже о чем-то более высоком!
— Ты должна была бы упомянуть об этом! — Лиана застонала, потянувшись вниз, чтобы бесполезно потянуть за подол своего чари, когда его задрал очередной холодный ветерок. Она привыкла к длинным юбкам или брюкам, и холодные поцелуи предрассветного ветра в тех местах, куда он не должен был целовать, заставили ее отчаянно пожалеть, что она не надела их сейчас.
— О, перестань ныть! — веселое фырканье Гарланы лишило слова всякой обиды. — Держу пари, у тебя там еще даже сосулек нет!
— Нет, но они хорошо формируются. И почему я даже не могу надеть обувь? — Лиана застонала, слишком несчастная, по крайней мере на данный момент, чтобы вспомнить о своей аристократической гордости.
— Все, что тебя не убьет, только сделает сильнее, — ответила Гарлана со странно сочувственным смешком. — Во всяком случае, так они мне сказали! И даже если бы это было неправдой, это вопрос традиции. — Она пожала плечами. — Лично я всегда считала, что это просто наш способ доказать, насколько мы круче простых мужчин.
— Я бы предпочла иметь теплые ноги и позволить им насмехаться надо мной за слабость, — пробормотала Лиана в ответ.
— Тише! — сказала Гарлана, и Лиана, подняв глаза, обнаружила, что они только что присоединились по меньшей мере к сорока или пятидесяти другим девам войны.
Сначала она предположила, что обязательная утренняя гимнастика для всех должна быть частью той же причудливой, самоуничижительной философии, которая лишила ее обуви. Она, конечно, не могла придумать никакой другой причины, по которой так много женщин всех возрастов — она даже видела Далтис и Джолану среди них — стояли полуголыми и босиком на ледяном предрассветном ветру! Ей потребовалось несколько минут дрожащего прослушивания обрывков других разговоров, чтобы обнаружить, что большинство из них предпочли быть там. Что они действительно наслаждались этими "оживленными" утренними совместными тренировками.
В тот момент Лиана начала серьезно рассматривать возможность того, что все те, кто настаивал на том, что любая женщина должна быть сумасшедшей, чтобы стать девой войны, были правы.
К сожалению, в отличие от сумасшедших, которые оказались там добровольно, у Лианы не было выбора. Как и, как она обнаружила, у Гарланы. Казалось, это не особенно беспокоило другую молодую женщину, но как от "наставницы" Лианы, от нее ожидали, что она будет подавать пример. Лиана подозревала, что это сильно обеспокоило бы ее, если бы они поменялись ролями.
Она все еще стояла там, дрожа и печально оглядываясь в сером полумраке, когда энергично подбежали Эрлис и другая, более молодая, дева войны с каштановыми волосами. У Эрлис был свисток, в который она немедленно начала дуть с отвратительной энергией, и таким образом началось то, что, вполне возможно, было самым отвратительным утром в жизни Лианы Хэйнатафрессы.
Лиана всегда была активной девушкой. Она ездила верхом практически каждый день своей жизни, с тех пор как научилась ходить. Она была энергичной туристкой, и ей и ее служанкам нравилось плавать — по крайней мере, когда вода была достаточно теплой, чтобы они не посинели в тот момент, когда прыгали в нее. Но она никогда особенно не интересовалась физическими упражнениями ради самих упражнений. Для нее физические нагрузки были способом добраться из одной точки в другую или второстепенной платой за то, чтобы делать то, что ей нравилось.
Эрлис, очевидно, происходила из совершенно другой традиции. Это был первый раз, когда Лиана столкнулась с тщательно спланированным режимом упражнений, и она возненавидела его. И не только потому, что ей было холодно, несчастно и голодно. Лиана привыкла быть успешной в том, что она делала. Она определенно не привыкла быть неуклюжей или неумелой, и она чувствовала и то, и другое, когда пыталась подражать окружавшим ее девам войны.
Это длилось, казалось, целую вечность, но оказалось, что этого было достаточно, чтобы подготовить ее к еще более унизительному опыту. По крайней мере, физические нагрузки согрели ее, а также расслабили мышцы. Что было удачно, поскольку Эрлис и женщина с каштановыми волосами, которая оказалась Равлан Трегафрессой, нагрянули к ней для обещанной "оценки ее общих физических навыков".
К тому времени, когда их экзамен — наконец-то — подошел к концу, Лиана пришла к выводу, что у нее нет "общих физических навыков". Она сделала все, что могла, и, по крайней мере, ее экзаменаторы сохраняли серьезный, беспристрастный вид, когда она стремилась удовлетворить их требования. Но для нее было очевидно, что ее жизнь в качестве праздной аристократки оставила ее прискорбно недостаточно оснащенной физическими навыками, необходимыми деве войны. Единственной областью, в которой она чувствовала, что выступила с чем-то, приближающимся к адекватности, были спринты, которые они от нее требовали. Она предположила, что и на более длинных дистанциях справилась, по крайней мере, наполовину адекватно, но это было лучшее, что она могла сказать.
По крайней мере, в конце концов они отпустили ее и позволили ей, пошатываясь, побрести под руководством Гарланы, прихрамывая на свои покрытые синяками босые ноги, в столовую на завтрак. Дома, в Балтаре, Лиана обычно обходилась горячим какао или чаем, одним-двумя круассанами, маслом, возможно, медом и несколькими кусочками фруктов, когда это было в сезон. Но здесь, в Кэйлате, она поймала себя на том, что поглощает третью огромную миску каши с медом, а затем задается вопросом, где бы ей найти еще немного каши на десерт. К ее изумлению, она действительно снова почувствовала себя почти человеком, когда закончила.
Однако ее облегчение было кратковременным. Они дали ей полчаса или около того, чтобы позавтракать, а затем Гарлана — эта предательница, которую она считала своим другом, — увела ее, чтобы встретиться с Равлан-сотницей в тренировочном зале. Единственным настоящим благословением было то, что там не было никого, кроме Гарланы и Равлан, кто мог бы засвидетельствовать ее новую неадекватность.
На самом деле это была не ее вина, и она это знала. Ее никогда не учили обращаться с луком, хотя она была превосходным стрелком из легких арбалетов, с помощью которых знатные женщины Сотойи охотились на птиц и мелкую дичь. И каким бы радикальным ни был Теллиан Боумастер, ему бы никогда не пришло в голову обучать свою дочь фехтованию или самому эффективному способу вспороть чей-то живот кинжалом. И, если уж на то пошло, ему никогда не приходило в голову учить своего единственного ребенка тонкостям использования удавки, метания ножа или звездочек.
