Небо шамана. 1 часть

— А я иду и смотрю, что это за пастух ходит с такой знакомой спиной и походкой! Здоров, чертяка! — И сграбастал меня в свои медвежьи объятия, отчего весь воздух из лёгких выдавило.

Ко мне и прилепилось прозвище "Пастух" из-за моего бича. Комэск здесь оказался, вместе с Бурдужей и многими нашими для получения новых самолётов. Даже не буду пытаться описать, как я был рад этой встрече со ставшими уже родными людьми. Само собой, пошли к комэску в гостиницу, которая не сильно отличалась от нашего общежития, всё-таки он из командования, а я из рядовых лётчиков. Нас — средний командный состав поселили в комнатах по пять человек, а не в сержантской казарме с ротными помещениями на сотню кроватей. Разумеется, у Цыганова "случайно" нашлась бутылка беленькой с запечатанной сургучом пробкой. А к середине наших посиделок заглянул командир, облапил меня и, погрозив всем кулаком, чтобы не натворили чего, убежал по делам. Мельник куда-то запропастился и Цыганов его искать и ждать отказался. Мне особенно рассказывать было нечего, отучился, сдал зачёты, дали звание и выпустили, все новости были у комэска.

После моего отъезда историю с моей аварийной посадкой быстро и тихо спустили на тормозах. Мою сорок седьмую машину восстановили и на неё сел Кабаев, в очередной раз оставшийся без машины, но летал не долго. После второго вылета на подходе к аэродрому плюхнулся на вынужденную в болото, из которого развалившуюся от удара машину, вытащить не смогли, только одно крыло и вытащили. Вообще, после моего отъезда полк очень быстро стал не боеготовым. В лётном состоянии через декаду оказалась единственная машина — спарка комиссара, ещё одна машина могла быть восстановлена за несколько дней, через неделю ещё две, если найдут запчасти и всё. Так, что двадцать шестого января пришёл приказ на переформирование полка и его отведение для пополнения самолётами и личным составом. Довольно быстро пополнили полк, и уже перед днём рожденья Красной Армии полк разместился недалеко от Калуги. То есть попали в распоряжение Западного фронта. Фронт двинулся уже гораздо дальше. От деревни, где наш полк разместили, немцы оставили одни головешки и обугленные печные трубы, а на пригорке здоровенное кладбище с берёзовыми крестами и надетыми на них касками. Первое время опасливо ходили по тропинкам со знаками о проведённом разминировании, потом привыкли.

Летали работать в сторону Юхнова и Мосальска. Всё как всегда, прилетаем, бомбим, стреляем и обратно. Немцев в небе после нашего наступления очень мало стало. Под Калугой Цыганов только одного мессера не подтверждённого завалил, а одного подбил, он так с дымом и ушёл, скорее всего не упал. И вообще, стал сокрушаться комэск, что без меня ему очень неудобно стало. Мол, думал, что пока я буду учиться, он мой счёт догонит и перегонит, а вон как вышло. Летать пытались по-разному, и как мы с ним сверху спереди, и сзади прикрывали, и по бокам, и просто сверху. Но так эффективно, как у нас в паре не получилось своих прикрывать. Однажды дали им сопровождение, они тогда всем полком вылетели. Строй двенадцать машин, спереди два "Ишачка" с боков летят, сзади сверху круги два "МиГа" или "Яка" нарезают. Цыганов решил, что при охране не будет им мешать, в строй встал в свою эскадрилью. Когда сзади подскочила пара мессеров, оба задних охранника с ними начали крутиться. Тем временем ещё два мессера сзади подскочили и из задней тройки двоих наших срезали. Один при посадке погиб, а другой до аэродрома хотел дотянуть, но на подлёте ещё на одну группу охотников нарвался, пришлось в поле на пузо садиться. А "Ишачки" только и успели развернуться и подлетели, когда уже все четверо немцев в облаках скрылись. Командир после ездил к истребителям ругаться и морды бить, приехал злой: "Представляешь! Они считают, что свою задачу хорошо выполнили, ведь если бы все четверо немцев напали, то сбили бы больше наших...". Кстати, а в поле плюхнулся Лёшка Гордеев, ты же его знаешь. Его уже на земле немцы очень хотели добить и минут двадцать заходили и стреляли, а он под самолёт залез и пересидел. Сказал, что хорошая у нас броня, ни разу не пробили. Но машину списали, не восстановить. В общем, полтора месяца и полк сточился. В начале апреля их вывели на переформирование. Оставшиеся три самолёта передали соседнему полку, а сами поехали в тыл. Сначала были в Коломне, больше двух недель в себя приходили в каком-то санатории, в бане напарились, на белых простынях отоспались.

Но вообще, не от боёв устали больше всего, как в конце марта подтаивать начало, так запах появился. Сначала не поняли ничего. Там же от всей деревни только одна старушка уже после пришла, говорила, что когда немцы пришли, она в соседней деревне у дочки была, мол, так и перезимовала с внуками. Вот она панику и подняла, что знает причину запаха. Наш полк на окраине стоял и колодец в полку один был, но Веселов запретил из него пить и использовать для приготовления пищи. Питьевую воду возили с родника за горой. А тут оказалось, что в деревне почти все колодцы телами наших людей забросаны. А вонять начали не они, а больше сотни трупов жителей и наших военнопленных скинутых зимой в овраг на другом конце деревни. Они таять начали, и запах пошёл. Милиция с прокуратурой приехала, показания взяли, а всем же любопытно, пошли посмотреть, хоть комиссар отговаривал. После этого Николай Иванович перед вылетом не накручивал, а наоборот успокаивал всех, чтобы наши немцев таранить не начали. Представляешь, там из колодца только детей до двух лет больше тридцати достали. И их даже не убили, а живыми сбрасывали, как милиционер рассказал по заключению экспертов. На эмоциях хотели их кладбище всё перепахать, потом сказали, что милиции поручат все данные переписать, снять кресты, огородить и солью засыпать, как раньше с чумной землёй поступали, а там и решение найдётся. Так, что теперь у нас в полку никого воевать уговаривать не нужно... Он помолчал и без слов хлопнул стопку водки, я его поддержал, я то уже видел, что немцы с нашими жителями могут делать...

Потом стал рассказывать кто из наших где. Командир на месте, это я уже понял, комиссар пока с нами, но его вроде бы хотят на полк командиром поставить, так, что возможно комиссар у нас будет новый. Нашего Трофимыча — начальника штаба перевели в полк ночных бомбардировщиков на север куда-то, теперь у нас новый начштаба. Доктор с Фалеевым и практически весь БАО с нами без изменений. Польчиков в Калуге простудился и с воспалением лёгких слёг. Вроде бы написал, что его обещают выписать и может успеет к нам попасть. Мельника ты сам нашёл. Гордеев после аварийной посадки и обстрела всё-таки схлопотал одну пулю в ногу и осколок в плечо, но раны не опасные, его Веселов даже в госпиталь отправлять не хотел. Самат Кабаев жив — здоров и летает. Лёшка Лашкевич уже комэском, получил старшего лейтенанта, Бурдужа пробил.

Из новых, с кем были под Калугой остались — Валера Нечай — старшина и Озеров Игорёк — сержант, оба предвоенного выпуска, неплохо летают. Остальные новенькие будут, кого здесь наберут. Конечно, разговор коснулся и новенького ордена Боевого Красного Знамени на груди комэска. Оказывается это орден по итогам участия в битве за Москву, которые успел со страшным скрипом подписать перед выводом Бурдужа в штабе Калининского фронта, и награды вручали перед самой погрузкой в эшелон. Там и мне есть орден Красной Звезды, но его отправили в штаб ВВС или ещё куда, но если меня в полк возьмут, то по запросу награду должны переслать к нам. Остальные представления вроде тех, что нам за сбитые или за боевые вылеты в штабе фронта не подписали и зарубили, хотя все положенные нам премии начислили на сберегательные книжки. Мою тоже теперь осталось только найти. На Западном фронте вроде бы было лучше, но когда уезжали, наши представления ещё не пришли, наверно уже после вручат, если всё нормально подпишут. Вообще, из сержантского состава только на меня орден удалось выбить, остальным медали. Поздно ночью я ушёл искать Мельника, чтобы порадовать, что мы можем в наш полк вернуться, но в казарму к нему не пустили, там все спать уже легли.

Назавтра обрадовал Мельника, только он не очень то и обрадовался. Впрочем, это не моя забота, пусть с ним Бурдужа разбирается. Но всё оказалось и проще и сложнее. Приказ о том, что наш комиссар переводится на должность командира полка действительно пришёл. Теперь уже майор и командир полка Борзунов стал делить с Бурдужей наш полк. Оно конечно понятно, что ему хочется иметь уже проверенных и знакомых людей, но с другой стороны рубить по живому всегда не просто. Меня и Цыганова Николай Иванович не отдал и Веселова отстоял. А вот Фалеева, Лашкевича, Кабаева и Мельника наш бывший комиссар забрал себе. У нас остались Лёша Гордеев и неизвестные мне Нечай и Озеров. Ещё к нам должен подъехать Серёга Польчиков. Сергей Петрович Ефремов — старший инженер нашего полка поступил просто и жёстко, заявив, что технические службы рвать на куски не даст, куда припишут, там и будет служить, но состав сохранит полностью, а в другой полк пусть набирают новый состав. При такой постановке вопроса он остался с нами, и было до невозможного приятно увидеть моих Комолова и Подгорного. Оба после долгих обстукиваний по спине и плечам даже удивились, когда спросил их, согласны ли они со мной остаться. Летчика, с которым они были под Калугой, на вылете сбили и он побился при приземлении, пока выбирался и ждал помощи ещё и поморозился, его увезли в госпиталь, и что с ним стало не известно...

Потом уже разделённые полки стали проходить суматошную процедуру формирования, то есть пополнения личным составом и техникой. Облётывание полученных машин, слётывание звеньев, отработка и проверка навыков боевого пилотирования. Полк Борзунова пополняли во вторую очередь, то есть после нас. Было решено, что он сменит соседний с нашим полк на Западном фронте. А нас сразу после комплектования и слаживания направили на Карельский фронт и почему-то всех очень торопили. Правда это мы узнали только когда наши самолёты со снятыми крыльями погрузили в железнодорожный состав и мы со всем возможным комфортом устроились в паре теплушек и плацкартном вагоне, смогли отдышаться и перевести дух от прошедшей беготни и суеты. Мало нашлось бы в Советском Союзе тех, кто не знал названия "Кировская железная дорога", вот по ней мы и ехали к нашему новому месту службы. Эшелон глотал километры, периодически оглашая окружающие леса сиплыми гудками паровоза. Я же на стоянках, когда паровоз заливали свежей водой, в тендер кидали располовиненные чурки, когда все возбуждённо метались по станции с ёмкостями кипятка и купленными у местных закутанных в платки торговок пирожками, квашенной капустой и варёной или сырой картошкой, под недовольное бурчание наших же часовых лазил под брезентом и распорками изменяющими очертания груза в поисках своего самолёта. Ведь неизвестно, будет ли у меня время по прибытии на место. Хоть в сводках боевые действия на севере не особенно освещались, но кто знает, какие в наш адрес планы у командования. Ведь не просто так нас так торопили. Штурмовик — это такая машина, что ему по роду службы дано быть на острие боевого столкновения в самой тесной связке с пехотой, нам не дано в необозримой высоте недосягаемо оставлять позади белый пушистый инверсионный след. Поэтому, как только начнём работать, это будет не вылет на барражирование выделенного участка, а бой и стрельба как в боксе тяжеловесов кто кого перестоит и больше ударов выдержит. Вот только найти свой самолёт мне так и не удалось, а после того, как привык уже летать на бронированной машине на обычной буду себя чувствовать голеньким. Попробую объяснить, если бы этот самолёт я уже хорошо знал и облетал его, то проблем бы не было. А так, все самолёты пока были без бортовых номеров, одинаковой зелёной окраски с голубым брюхом, мы на них выполнили только по два ознакомительных полёта в зону и во втором вылете постреляли из оружия, которое, как нас заверили уже пристреляно на триста метров, во что после стрельбы мне совсем не верилось. Я запомнил грубую царапину на заднем нижнем лючке двигательного отсека, вот по ней и пытался найти. Так то у каждого самолёта есть номера двигателя, моторамы и ещё куча номерных деталей и вооружения, но номера смотреть, точно было не залезть. Уже на месте обнаружил эту царапину. Хотя, может и к лучшему, всё равно бы мне не дали ничего с самолётом делать, тем более, что крылья всё равно ехали отдельно...

На станцию Тегозеро, вернее полустанок или пост с одним отводком для эшелона, мы прибыли под вечер и, опасаясь налёта немецких бомбардировщиков, в темпе начали разгружать платформы и вагоны на присланные за нами машины фронтового автобата. По совершенно непроходимой дорожке первые километры и по чуть более накатанной грунтовке дальше километров через двадцать на едва проглядывающей сквозь светлеющий рассвет поляне стали разгружаться. Мы прибыли на ППД, что на военном языке означает: Пункт Постоянной Дислокации, полевой аэродром "Колежма" названный по расположенной в шести километрах западнее деревне...

*— Для любопытных привожу цитату пункта "Д" приказа наркома Тимошенко от 3 марта 1941 года по системе подготовки лётных кадров: Д. ПОДГОТОВКА ШТАБНЫХ КОМАНДИРОВ ВВС. (Осуществляет) Училище для подготовки авиационных командиров. Срок обучения: в мирное время — 2 года, в военное время — 1 год. Задача училища: научить штабной службе и привить практические навыки в работе штаба эскадрильи и полка, дать знания по военной администрации и ведению хозяйства до авиационного полка включительно; изучить организацию и тактику всех родов войск Красной Армии, Германии, Японии, Турции и Англии. Не маленький такой размах, если вдуматься в глубину и серьёзность, ведь изучение организации и тактики родов войск разных стран предполагает не справочное заучивание, а анализ, оценки, сравнение, выявление сильных и слабых сторон и так далее. Тем более, что традиционно в советской и ранее в российской системе обучения умудряются собираться удивительные подвижники своего дела умеющие учить на совесть.

**— Радиостанция РСИ-4. Разработана и принята на вооружение и в производство в 1939 году. Построена по супергетеродинной схеме и по характеристикам намного лучше своих предшественников РСИ-3, РСР и РСБ-3бис. Обеспечивала устойчивый приём при размещении на борту самолёта в комплекте РСИ-4(на приём)+РСИ-3(на передачу) между самолётами на расстоянии до 15 км, РСИ-4 с передатчиком РСИ-3М обеспечивала дальность связи до 80 км, с передатчиком РСИ-3М1 — до 110 км. Такая малая дальность во многом объясняется тем, что в телефонном режиме при используемой тогда амплитудной модуляции радиосигнала требуется довольно высокая выходная мощность сигнала, что при использовании бортовой сети, небольшой антенны и не слишком мощного унформера РУ-11А очень трудно получить выдающиеся характеристики. Симплексная — значит, что в отличие от дуплексной, что аппаратура работает только на приём или только на передачу, вести одновременно приём и передачу аппаратура не предназначена, то есть говорю и в этот момент ничего не слышу. В принципе, по этому типу работают очень многие не стационарные станции. Обычно режим передачи включается при нажатии тангенты на микрофоне, а в самолёте есть кнопка включения радиостанции на передачу с ларингофонов. Дуплексная аппаратура позволяет передавать и принимать сигнал одновременно, чаще всего на разных частотах, но сама аппаратура в разы сложнее, требует дополнительные блоки управления и её вес делает невозможным установку на самолёт. Вес комплекта аппаратуры РСИ-4 около 12 килограммов, работает от бортовой сети самолёта. На многих разведывательных самолётах у радиостанции был предусмотрен переход на радиотелеграфный режим передачи и приёма, что позволяло в несколько раз увеличить дальность связи. Для этого члены экипажа осваивали азбуку Морзе и работу на телеграфном ключе, если в экипаже не было штатного радиста.