Легенды Ассиора. Дары Силы

Вопли восторга толпы прервала Нина, которая вышла на площадку, держа в одной руке меч, а другой рукой волоча за собой Ворона. С их появлением, в форте вновь повисла тишина. Нина стянула с Ворона балахон, обнажив правое плече, и поставила его на два колена, в ритуале были свои тонкости, Федор читал об этом еще в замке. Положив меч, на обнаженное плече мага, она произнесла:

Я, Нина Голинг, Княжна Славичь, баронесса Шон Терг, в силу данной мне власти и согласно древнему праву, жалую дворянством тебя Амний из Фессии сын Варка ...

За вечер, дворянское сословие Роолинка, пополнилось еще тремя дворянскими фамилиями, Нина возвела во дворянство, не смотря на ее неуверенные протесты, еще Сунильду. А завершилось все хорошим застольем, продукты, плюнув на осторожность, сотворили Федор и Нина. Сложно было с охраной лагеря, но ее в этот день, взяли на себя непьющие ястреги. В общем, вечер удался на славу.

Когда все улеглись, Федор зашел в палатку, пожелать спокойной ночи, новоявленной сестре. Нина имела свой обычный вид, но сидела явно злая. Федор усмехнулся и решил обдуманно совершить жизненную ошибку. Начать разговор с женщиной, о причинах ее плохого настроения.

— Что случилось с вами уважаемая дэри, — начал он, стараясь изобразить из себя вежливого дворянина.

— Да вот, у меня есть мысль, и я, ее думаю.

— И что это за озарение?

— Думала, вот решила попудрить носик, а ничего нет.

— В каком смысле ничего?

— Ну, ни зеркала, ни косметики соответствующей, а возле этого Синеозерья ничего такого, кроме еды и одежды, не создается. Кстати, вон в углу одежда, для нашей свиты, на завтра.

— А насчет косметики, это мысль, я теперь тоже буду ее думать,— сказал Федор, выходя из палатки.

3

Утром караван вступил в зону Синеозерья. Два каменных столба, означавших его начало, пропустили путников без проблем. Но преображение, которое произошло с окружающими, оказалось не таким глобальным, как ожидал Федор. Кони не изменились вообще, то есть, никто из них не превратился, например, в ишака. Переодетые, стараниями Нины, новоиспеченные дворяне тоже. Но остальные, особенно те, кто долго прожил в Стеоне, изменились сильно.

Не то, чтобы они были одеты в лохмотья, но очень многие плохо. На старой одежде было много заплат. Большинству попутчиков, явно требовалось постираться. Дочери Сунильды, которых возведение матери в дворянское достоинство, автоматически освободило из рабства, например, были одеты в легкие матерчатые шаровары, неясного цвета, и безрукавки, из плохо выделанной кожи. По состоянию одежды, караван стал напоминать гонимых на каторгу политзаключенных, как их изображали художники соцреализма. Такое преображение не понравилось Федору, и он решил задать несколько вопросов Ворону, на тему исправления положения.

— Не переживай батор, на следующей стоянке будет купальное озеро, там мы задержимся, чуть дольше обычного, — ответил всезнающий маг. — Только охрану надо выставить понадежнее, здесь много бандитов, из тех, кто не в ладу с магией.

— А надолго, мы там остановимся.

— Да пока не решим. Что делать дальше, собственно Воличь состоит из крепости, казарм и порта, ну еще кварталов, где живет обслуживающий войско народ. А собственно рынок и торговая часть, это за первым постом. Да к вечеру сам все поймешь.

А до вечера, у Федора состоялся еще один разговор, на этот раз, из глубины каравана появилась Сунильда.

— Не уделит ли уважаемый батор, несколько минут мне — начала она разговор, подъехав к нему на тонконогой каурой кобыле.

— А почему, ты обращаешься ко мне как низкородная, ты собственно, дворянка, со вчерашнего дня?

— Ладно, князь, знаю я кто ты, знаю, что чуть что, чучело из меня сделаешь, по тому не боюсь, только дело у меня к тебе серьезное.

— Если мы надолго задержимся в Воличе, нужно будет много денег, народу с нами немало, а того, что выручим за фураж, хватит ненадолго. Вот я и подумала, а не послать ли пару воев в замок Штерн, есть там шкатулка одна, весит не много, а золота в ней, больше чем ты весишь, с конем вместе.

— И что там?

— Долговые расписки, наш голам награбленное хорошо пристраивал, купцов ссужал, перекупщиков, многие из них живут в Воличе.

— Слушай, дэри. У тебя своего майората нет, так?

— Так, батор.

— Вот и распоряжайся в моем доме как в своем. Дадут боги стану князем, — будет он твоим. Еще есть вопросы?

Сунильда поклонилась, и развернула кобылу.

Около полудня, между двумя дальними холмами, блеснула вода. К моменту, когда караван подъехал к озеру, Федор уже знал, что стоянка будет тут, и до завтра. А когда озеро стало видно совсем близко, он понял, что любые приказы будут бессильны. Как и говорил Ворон, озеро было приспособлено для купания, но такого Федор не ожидал.

Прямо вдоль дороги тянулись путевые лагеря, для нескольких караванов сразу. Лагеря ограждали стены, в два человеческих роста, уходящие метров на десять в воду. Перед водой была еще одна стена, с узкой калиткой, отделяющая сам лагерь от берега. Все было устроено так, что подойти к берегу, в определенном месте, можно было, только пройдя лагерь, и миновав узкую калитку. Правда, такие лагеря были платными, и даже охранялись небольшим воинским гарнизоном, а берег в обоих направлениях от лагерей, был обнесен высокой стеной, километра на два. Глядя в умоляющие глаза Нины, Федор плюнул на нехватку денег, и отдал три серебряных монеты за лагерь, и одну, как сказал смотритель, за баню для всех. После этого страж открыл им деревянные ворота, и путники въехали на оплаченную территорию.

Вот тут Федор удивился еще больше, а Нина просто завизжала от восторга. Прямо в стену, ограждающую берег, было встроено помещение, с выходами на две стороны, назначение которого сомнений не вызывало, а сложенная рядом поленница дров, говорила о том, что через пару часов их ждет удовольствие, которое Федор обожал с детства — баня.

Двое воев, не спрашивая разрешения, и правильно, помчались прямо к домику, и, осмотрев его, отозвали пару женщин, навести там порядок, а сами взялись за растопку, наскоро пережевывая, что-то из дорожного пайка. Через полтора томительных часа, баня была готова.

Федор плохо представлял, как они будут париться, очень хотелось зайти первым, но как истинный джентльмен, он видимо, должен будет пропустить вперед Нину. Щазз....

В парную вместе с ним, зашла Нина, Сунильда, Ворон, Неугода, Коваль, в общем, все руководство каравана, ни сколько не смущаясь, возрастными или половыми различиями.

Банька оказалась русской, с вениками, сделанными из растения напоминающего лиственницу и дубовых веток. В достаточно просторной парной, натопленной от всей души, правда, по черному, было четыре полки, на которых тут же в порядке очередности, начали проводить великую славянскую экзекуцию, называемую в народе парением. Затем вся толпа вывалилась, через вторую дверь на берег озера, а на их место уже пришла другая смена. Федор, плавая в озере, только спросил у Ворона на счет второго захода, не обидит, кого и не опозорится сам, но получив положительный ответ, повторил удовольствие. Через пару часов, он был готов поведать любому желающему, что такое счастье.

Чудесный вечер прервала Сунильда. Она подошла к Федору и протянула ему его армейский вещмешок и небольшой ларец, искусно вырезанный, из какой-то фиолетовой древесины. Федор сначала не понял, что это, но сидящая рядом Нина, аж подскочила.

— Ты где это взяла, благородная дэри, — это то, что я думаю.

— Я везла его с собой на всякий случай, но подъезжая к Десту, спрятала на последней стоянке, от разных случайностей. Посланный одвуконь гонец, обернулся за денницу.

Первое за что схватился Федор, это был Сидор. Так все на месте, что оставалось, боже мой, бритва, помазок, зубная щетка! Плеер, чистые носки, боже, даже смена белья, так, упаковочка презервативов, запасливый ты наш, ладно после посмотрим.

Федор с интересом взял ларец, в котором хранилось около десятка пергаментных листов с расписками, срок погашения по которым уже прошел, по крайней мере, половина из должников жили в Воличе. Его предшественнику были должны, и должны немало. Теперь он въезжал в город, богатым человеком, что не могло не радовать. Лишь бы кредиторы были платежеспособны, Сунильда заверила, что платежеспособны все.

Но оглянувшись вокруг, Федор не испытал особой радости. Его спутники уже постирались, и развесили для просушки свои одежды на нескольких растянутых вдоль лагеря веревках. Водок у этой одежки был жалкий.

Наконец решившись встать, Федор лениво подошел к первому, висящему на веревке кафтану. Закрыл глаза, и, возложив руки на тряпку, представил картинку, которую не раз видел в рекламе стиральных машин. Затем представил, как пятно чистоты, и новизны, расползается по всей робе, и открыл глаза.

К этому моменту, процесс еще не был завершен, и Федор увидел его конечную стадию. Происходящее напоминало преображение лохмотьев в бальное платье, и очень напоминало то, что показывали в старых мультиках студии 'Союзмультфильм'. Федор улыбнулся, и решил поддерживать процесс, до разумного предела, естественно. Маленький огонек, пробежал по веревке, и чудо обновления накинулось на висящие тут же штаны. Задачей экспериментатора, было только поддержание процесса, но здесь это требовало огромных усилий, поскольку внешний приток был совсем скуден.

Через какое-то мгновение, в лагере стали раздаваться удивленные и восторженные крики. Огонек уже пробежал одну веревку до конца, а сил у Федора оставалось уже не так много, теперь он стоял с закрытыми глазами, сосредоточившись на бегущем огоньке. Вдруг кто-то взял его за руку, и Федор ощутил прилив энергии. Затем его взяли за вторую руку. Огонек помчался по веревкам, и уже умчался, на женскую сторону лагеря. Оттуда раздался восторженный визг.

Как он понял, что веревка кончилась, Федор не знал. Когда он открыл глаза. Он сидел на заботливо подставленной кем-то лавке. А с двух сторон от него, на земле, сидели Ирта и Ларта, Федор был выжат так, что хотелось только одного, сто грамм и в люлю.

Словно предвидя его желания, к ним подошла Нина, держа в руках поднос, на котором красовался, полулитровый запотевший графинчик с водкой, и десяток бутербродов со сливочным маслом и копченой селедкой.

— Извини боярин, про ананасья забыла — сказала волшебница, протягивая Федору поднос.

— Благодарю тебя, о прекраснейшая дери Раолинка, но с устатку из горла не пью, — в тон ей ответствовал Федор.

Нина не выдержала, и расхохоталась первой. Непонятно откуда выскочившая Нея, вручила всем берестяные кружки, и щедро стала наливать в них водку.

— Себя не обидь красавица, — продолжил прикалываться Федор, когда перелив начал превышать фронтовую норму.

Видимо в памяти бывшей рабыни, что-то шевельнулось, и она с опаской посмотрела на почти пустой графин.

 А это, что? — осторожно спросила она, вызвав очередной взрыв неконтролируемого хохота у Нины.

 Да княжеское угощение, вот отливай в стакан, что осталось, и выпьем со мной, — великодушно предложил Федор.

 Эй, княже не дури, — резко вмешалась в разговор Нина, — а то я уже одно твое угощение видела, хватит, у них тут алкоголизм почти не известен, не заводи дурацкой моды.

 Ну ладно зови новоиспеченных дворян, буду их приучать, как говорил самый уважаемый мной полководец, — после бани продай портки, но выпей!

Новоиспеченные дворяне Ирта и Ларта, а также и Нина, дружно протянули ему берестяные чарки. Федор только хохотнул, подивившись такой прыти, и по-братски разделил водку между стоящими рядом женщинами, не обделив и Нею.

Дружно приняли по сто грамм, и все дамы захрустели солеными огурцами, только Федор, с важным видом и давно забытым удовольствием, закусил бутербродом с селедкой. После этого вечер полетел быстро, и Федор, что называется, не успел оглянуться, как оказался сидящим у костра, с бог весть откуда, взявшейся гитарой в руках. Медленно перебирая струны. Он смотрел в огонь и, думал о том, что случилось с прапорщиком российской армии Федором Гусем, за последние полгода. Радостного было мало.

Затем он поднял глаза, и вдруг заметил, что возле его костра собралось довольно много народа. Здесь даже собрались свободные от дежурства стражники. Отношение к музыке, как уже заметил Федор, на Роолинке было трепетным.

Такое знакомое ожидание, читалось во взглядах окружающих, что Федор улыбнулся. Кураж гитариста, взял верх над грустью, что не верите, что могу, ну знай наших, он не выдержал и запел:

Что такое осень, — это небо.

Гаснущее небо, под ногами,

В лужах разбегаются, птицы с облаками,

Осень я давно с тобою не был...

Песня настолько обобщающая, что ему даже не пришлось адаптировать ее к настоящему моменту. Он просто пел, пел для души. Песня кончилась, и Федор задумался, что петь дальше, а пропади оно все пропадом, как пойдет, и как поймут. Сначала пошли народные, потом, неиссякаемая кладезь гениальных стихов Высоцкого, затем кое-что из Окуджавы, Розенбаума, Цоя. Потом просто заболели пальцы, нужно было передохнуть. И Федор поднял глаза на окружающих.

Такого он не ожидал. Возле него собрался весь лагерь, даже половина охранников из вольных шлемов, которых Федор вообще не знал. Все стояли и молча, смотрели на него. Некоторые из зрителей плакали, причем как женщины, так и мужчины. Плакали не истерически навзрыд, а как-то тихо, молча, про себя, думая о чем-то своем. Федор был несказанно удивлен, обнаружив столько лиц, на которых блестели слезы. Правда, он быстро пришел в себя, поняв, что такую реакцию вызвало не то, как он пел, а то, что он пел. Над лагерем стояла абсолютная тишина, тишина такая глубокая, словно весь мир затаил дыхание.

Всеобщую тишину, откровенно испугавшись, нарушил сам исполнитель:

— Люди добрые, стряслось то что? — ошарашено, спросил он.

— Да ты и в правду Белый скальд, — проговорил за всех Ворон.

При этих словах присутствующие зашумели, многие стали отходить в сторону, а воины положили руки на мечи.

— Так, — прервал Федор рассуждения и моральные шатания, и покрывая опрометчиво сказанную Вороном фразу. — Ну, скальд, и что?

— И обруч у тебя белый? — спросил один из воинов.

— И обруч белый, — потвердел Федор, доставая из наплечной сумки диадему, про которую последнее время стал забывать. Он повертел ее в руках, и косо водрузил на голову, как пьяный кепку. Видя такой балаган, многие воины стали улыбаться, принимая сказанное за удачную шутку.

— А не врешь, — спросил его молодой, и недоверчивый, воин.

— Да сними ее, у него с башки обруч и сам узнаешь, — посоветовал кто-то из старших. Вдоволь посмеяться над шуткой они не успели. Молодой, видно сначала делал, а затем думал. Резкий хлопок, вскрик, и молодой и неосторожный воитель, встретившись с поверхностью планеты, метрах в пяти от Федора, участия в дискуссии решил больше не принимать. Теперь, тишина, повисшая над лагерем, стала гнетущей.

— Ладно, хорош, шутить, — сказал Федор — я не Белый скальд. А это, защитный обруч, чтоб по той самой башке не били. А камень у него такой, потому, что он старше Стеоны, может, для красоты сделан. С этими словами Федор убрал диадему назад в сумку.