Растягивая губы в ответной улыбке, я прихватил из воздуха пару шариков. Воздух ощутимо похолодел. Счас будет сюрприз! Всем хватит! Не все же на елках тренироваться.
— Вот оно, значит как, Юрий Михайлович... — произнесло сидящее за столом существо, и успокаивающе подняло руки, развернув их ладонями от себя в древнем жесте умиротворения.
— И ради всего святого, не надо совершать непоправимого! А то я так понял, вы уже научились работать с кластерными образованиями, а это очень, очень опасно... Что до привидевшегося, так это всего лишь технический фокус.
"Профессор", стараясь двигаться очень плавно, медленно и осторожно, переключил тумблер на небольшой эбонитовой коробочке, скрытой за вазочкой со сладостями.
Двигался он, как под прицелом. Впрочем, оно недалеко от истины. Ни одна пуля не способна так уродовать живое, как милые, ласковые, разноцветные пушистые шарики, мирно греющиеся у меня на ладони. В отличие от пуль, они никогда не пролетают мимо цели. Их надо всего лишь попросить. Можно даже в руки не брать — они способны атаковать прямо из воздуха. В руки — это я так, по привычке.
— Последний штрих,— сказал мой визави, и вытянул из волос некое подобие длинной металлической расчески.
— Левушка делал! — гордо провозгласил он. И, уже более спокойным голосом продолжил:
— Позвольте представиться, профессор Военно-медицинской академии Красной Армии, Вельяминов Илья Николаевич.
— Шуточки у Вас, Илья Николаевич! — ответил я, обессилено присаживаясь на стул.
После отключения неизвестного прибора от сети, мой собеседник моментально восстановил нормальную человеческую ауру. Оказалось, что он — никакая не нежить. Просто пожилой человек, обмотанный под одеждой металлической сеткой. Полный набор приличествующих возрасту болячек. Здорово задерган, устал, явно на что-то рассчитывает, но корыстных интересов не просматривается. Скорее неуемное, просто какое-то детское любопытство.
— А сеточки металлические вам в белье зачем? — осведомился я.
— Так это неотъемлемая часть экранирующего контура. Теменную область закрываем вот такой гребеночкой, и она почти незаметна. Волосы я зачесываю назад, так что маскировка полной получается. А чакры на теле — сеточкой. Получается обыкновенный распределенный излучатель, маскирующий характерные для человека биополя. Давно придумано, с успехом применялось. Знаете, с каким контингентом дело приходилось иметь?
— И представления не имею!
— Радуйтесь! Такой иной раз prestidigitateur попадется, что хоть стой, хоть падай. А с оборудованием, люди чувствующие сразу теряются, и разговор складывается легче. Ну и что греха таить, заодно посмотрел, насколько серьезно то, что о вас, молодой человек, рассказывают.
Вы не будете возражать, если я буду к Вам обращаться именно так?
— Не буду.
— Вот и прекрасно! Мне, видя перед собой мальчика, это чисто психологически комфортнее.
— Так вы тоже видите сеть и кластеры?
— К величайшему сожалению, мне не дано. Есть, знаете ли, опыт общения, так что, чего опасаться — знаю памятью паленой шкуры. Soit dit en passant, je vous remercie sincèrement!
— Да, не стоит.
— И тем не менее, только благодаря Вашему появлению, Георгий Максимилианович обо мне вспомнил и вытянул из замечательной в своем роде дыры — поселка Могочи.
— Как же, помню: "Бог создал Сочи, а черт — Могочи. И впридачу — Магдагачи!"
— Не все так плохо, Юрий Михайлович. Люди там уважительные. Как-никак, единственный доктор в радиусе семидесяти пяти верст. Лето жаркое, неплохая охота. Масса свободного времени, китайский выучил. А что, случалось бывать?
— Когда-то довелось съездить в Свободный и Белогорск. Могочи совсем рядом. По местным меркам — рукой подать.
— В общем, вышло так, что благодаря Вам я вновь восстановлен в прежнем своем статусе. Более того, вашу группу измененных теперь ласково величают "метаморфами" и по этой теме работает множество специалистов. А я эту работу, так сказать, возглавляю... Жаль, Глебушка до сего дня не дожил. Вот он бы порадовался! Очень, знаете ли, беспокоятся ответственные товарищи. Что делать, да как быть — они даже не догадываются, вот и просят советов у старика...
Илья Николаевич отхлебнул успевший остыть кофе, скривился, и поставил чашечку на стол.
— Столько бесплодных усилий, бестолковой беготни со стрельбой, экспедиций в забытые богом места, смертей. А разгадка — вот она, напротив сидит.
— Я все-таки не понимаю, о чем вы говорите, Илья Николаевич.
— Я говорю о том, что мы по большей части убеждались в давно известных вещах. Зачем, скажите мне, было исследовать тысячи и тысячи детей, чтобы убедиться в реальности реинкарнации?
— Интересно, много ли вы изучили случаев переселения душ.
— Порядка десяти тысяч. Немцы из "Наследия" — значительно больше. Только Отто опрашивал в день по пятьдесят — шестьдесят человек. И продолжалось это не год и не два.
-Что за Отто.
— Да был у меня там знакомый, Отто Хут. Впрочем, Вы его все равно не знаете, а мне встречаться с ним приходилось. При различных, замечу, обстоятельствах.
Продолжу: сколько случаев перерождения обнаружили американцы, французы и англичане, доподлинно неизвестно. Думаю, что и у них цифры того же порядка.
Дело в том, что дети в возрасте от двух до пяти лет зачастую неплохо помнят свои прошлые жизни, если таковые у них были. По фотографиям, иногда даже удается достоверно установить, как звали прошлого носителя разума. Малыши озвучивали детали своих прошлых биографий с такими подробностями, что сомнениям просто не оставалось места. Потом, разумеется, ненужная память помаленьку вытесняется. Годам к шести — семи от нее и следа не остается.
Это, так сказать, рутина. Перерождения в диапазоне жизни одного поколения. А вот ваш случай — это нечто удивительное. В моей практике, пожалуй, всего лишь второй.
— А первый?
— Дмитриев. Да вы его знаете... Я вот в чем уверен, Юрий Михайлович: там, в будущем, стало настолько abominablement, что у мироздания сработали защитные механизмы.
— А не могли бы Вы пояснить последнюю фразу чуть подробнее?
— Разумеется. Вы уже, наверное, догадались, что бог — это всего лишь результат взаимодействия огромного количества человеческих сознаний. То, что люди называют Богом, состоит из них самих.
— Да. И сам понял, и многое читал. "Общественное бессознательное", и так далее...
-Бессознательное, говорите... Да нет, батенька, очень даже сознательное. Порождение миллионов душ, по определению, создает высокоуровневую систему. Так что, о бессознательном говорить не приходится. То, что обыватель не слышит шепот, доносящийся свыше, еще ничего не значит. Есть несчастные, лишенные слуха. Стоит ли по этому поводу говорить, что человечество глухо?!
— К чему вы говорите очевидные вещи?
— А к тому, что я понял: бывают моменты, когда алчность, глупость, жестокость, скопившиеся в мире, вопиют к небесам.
И Бог, наш, человеческий Бог, созданный нами же из наших же душ, начинает действовать, не считаясь с придуманными человеком законами природы и общества.
Вот, собственно, и разгадка вашего появления, вашей сверхъестественной удачливости, дара убеждения и прочих качеств.
-Начинаю догадываться, почему Вас закатали в Могочи. Глебушка — это Бокий, а Левушка — это, по всей видимости, Термен. Его подслушивающие резонаторы, да и терменвокс — гениальны, только я не мог предположить, что он и сверхчувственным восприятием занимался.
— А куда ему было деваться, молодой человек? Мы его очень убедительно попросили помочь. И он помог! Правду говорят, талантливый человек обыкновенно талантлив во многом.
Впрочем, затронутый нами сейчас вопрос к моему делу никак не относится.
— Хорошо, а какое у Вас ко мне, собственно, дело?
— Есть некий документ, привезенный из Алеппо еще в 1933 году. Расшифровать его мы не смогли, но, подозреваю, что он предназначен Вам.
— Почему вы так решили?
— Есть, знаете ли, основания. Легенды гласят, что автор писал для "идущего сквозь время".
— И кто автор?
— Версий много, слишком много. Представляется наиболее вероятным, что это был Учитель Хаккам. Датировка — вскоре после Иудейской войны и разрушения Храма. Да вы посмотрите текст, если это для вас, то прочтете. Подлинник я, разумеется, привезти не смог, а вот на кальку все перерисовал в меру способностей.
— Что ж, давайте посмотрим — ответил я и взял в руки сухо шуршащий, чуть желтоватый листок полупрозрачной бумаги.
Долго разглядывать копию, тщательно выполненную Ильей Николаевичем, не пришлось.
Интересно, чтобы почувствовали Вы, неожиданно получив письмо от старого, но давно утраченного друга? А ведь учитель — больше чем друг! И наверное, только он бы додумался писать на иврите финикийским квазиалфавитным письмом.
Хотя нет, такие же фокусы откалывал Раши, писавший свои комментарии арабскими буквами.
Не стоит описывать охватившие меня чувства, уж больно они были противоречивы. Радость и удивление, горечь и тоска — и все это одновременно. Закрыв глаза, я вспоминал...
— Сосредоточьтесь, Юрий Михайлович! Если моя интуиция не обманывает, это очень важно! Oui, revenir à la raison!
Нет, ну каков интеллигент, а? Настоящий полковник, тьфу — профессор! Вместо мата — уговоры по-французски!
Ладно, если просят, сосредоточусь. Небольшое усилие, и графемы складываются в понятный текст:
שלום, סטודנט! אתה יכול עדיין שבאת, להציל את עצמם. אני חושב שיש לך גוף חדש ואת עיניו של הזקן. אני יודע שזה זמן השלים ...
Чтобы вспомнить, люди поступают по-разному. Южноамериканские индейцы, например, носили на поясе десяток-другой пузырьков с резко пахнущими веществами. Кто-то привозит из странствий сувениры, кто-то хранит милые безделушки, оставшиеся от дорогих и близких. Кому-то хватает и пылинки на карманном ноже. Это — якоря нашей памяти.
Мне, чтобы активировать воспоминания, хватило листочка кальки.
Учителя редко называли учителем, рабби. Чаще в спину ему летело совсем другое слово: שט, сет, или סט, сет, что значит отступник.
Особенно после памятной многим дискуссии в Алеппо. Что, собственно, мы вспоминаем в первую очередь? Правильно, именно то, что послужило поводом испытать сильные эмоции. Человек может не помнить почти ничего о действительно значимых событиях, путаться в датах пережитых войн и революций, но бережно пронесет через годы воспоминание о распахнутых навстречу глазах любимой, гвоздике, вылезшем в ботинке на защите диплома или старшине, нагло зажавшем положенное.
Я не исключение. День, когда Хаккама перестали называть учителем, был длинным, богатым на эмоции, а потому запомнился хорошо.
Яростный спор о путях провидения продолжался с раннего утра до поры, когда звезды стали бледнеть, а факелы почти прогорели. Закончилось все ...закономерно.
Сика, выбитая мною из рук почтенного Амара, со звоном прыгает по выщербленным плитам перистилия. По спине учителя течет черная в свете факела, кровь.
— Вы! — и тяжкое навершие посоха вбивает гнилые зубы фарисея в плюющийся мерзкими словами рот.
Воинственно выставив вперед подранную клочковатую бороду, Отступник Хаккам, учитель и друг, идет на прорыв. Да, самое время!
— Должны! — и окованный медью конец на обратном ходе клюет оппонента в солнечное сплетение.
— Понять! — посох перехвачен двумя руками. Коротко крутанувшись в гудящем, вязком воздухе, навершие бьет в голову очередного спорщика.
И поделом! Не стоит увеличивать значимость своих тезисов при помощи длинного кривого клинка. Даже если он выкован из драгоценного дамаска.
— Бог! — мой маленький керамбит полосует неосторожно подставленное предплечье.
— Кроме наших! — вновь гудит в воздухе посох учителя.
— Рук! — крутнувшись на месте, я до костей прорезаю запястья очередного любителя бить в спину.
— Не имеет! — сухой звук встретившегося с медью черепа, завершает дискуссию. Теперь нас будут просто убивать.
И убили бы, если бы не городская стража, вышвырнувшая внезапно спятивших книжников за ворота. Не вдаваясь в личности, тонкости и нюансы. Всех и сразу. Но в разных местах. До сих пор им благодарен.
... — Юрий Михайлович!
— Да. Слушаю, — безразлично бормочу в ответ.
— Вот, кофейку попейте.
Обжигаясь, беру в руки небольшую чашечку, источающую невыразимый словами аромат хорошего йеменского кофе с капелькой явно не ординарного коньяка. Отхлебываю пару глотков. Понемногу прихожу в себя.
— Не могли бы Вы составить перевод? — с надеждой и интересом осведомляется Илья Николаевич.
— Мог бы... Но не стану — это действительно только мне. Личное, — резко отвечаю я.
— Ну, коли личное, то вопросов более у меня нет. Разве что, один: почему именно Вы?
— Потому как Семецкий! — демонстрирую свои 26 молочных зубов. Включая и тот, что начал шататься и вот-вот выпадет.
-?
— Дело в том, дражайший Илья Николаевич, что некие ухари от литературы объявили, что человека с фамилией Семецкий, именем Юрий и отчеством Михайлович на просторах бывшего СССР не существует.
И на этом основании начали меня вставлять в разные фантастические книги. Была даже серия, в которой меня убивали каждый день и разными способами, иногда — совсем экзотическими.
Согласно этой писанине, о каждой моей смерти людям, находившимся в тот момент неподалеку, приходили на коммуникатор сообщения, в которых излагались обстоятельства моей очередной гибели.
— А что такое коммуникатор?
— Для простоты скажу, что это устройство позволяет получать текстовые сообщения. Такие вещи существовали реально.
— Понятно.
— Так вот, на самом-то деле я существовал! Жил, работал, детей растил, внуков нянчил. Надо полагать, старуха Клио решила в очередной раз саркастически ухмыльнуться. И к моменту перехода я был поставлен жизненными обстоятельствами в практически безвыходное положение.
Хлопая дверью, я ни на что не рассчитывал. Как видите, напрасно. Вот, сижу, наслаждаюсь вашим шикарным кофе. И теряюсь в догадках, я ли был тем, кому писал Сет Хаккам, или мне была подарена личность этого парня. А может, он действительно был моим предком? Темно все как-то.
— Не мучайтесь. Знания и воспоминания реальны. Даже если это дар, они все одно — Ваши.
Писавшие о Вас как о вымышленной фигуре, действительно сформировали новую реальность. Им же кто-то да поверил, не правда ли?
-Наверное, поверил.
— Вот вам и лишний камушек в коллективное сознательное.
