Шелли сказала: — Например, Кефалиния.
Макай наклонился вперед, в его светлых глазах светилась страсть. — Я был в команде по уборке. Я не забыл. Мы с вами инженеры, мы все; вы понимаете. Все идет не так. Мы учимся на ошибках. Мы их исправляем. Ничего подобного Кефалинии больше не повторялось и не повторится. И это не должно останавливать нас от повторных попыток.
— Но я согласен с тем, что нам действительно нужно успокоить людей,. Наши юристы пытаются согласовать в ЮНЕСКО кодекс поведения для геоинженеров. Если хотите, своего рода клятва Гиппократа, обещание, что мы будем ответственно использовать наши полномочия. Если кодекс будет принят, возможно, мы сможем раз и навсегда начать укреплять доверие. И тогда действительно сможем приступить к работе.
Шелли сказала: — Хорошо. Но как вы думаете, есть ли у нас шанс получить необходимую поддержку для проекта по стабилизации гидратов?
Он откинулся на спинку стула. — В этом нет ничего невозможного. Вопрос в том, как вы это продадите. Ваш проект огромен по масштабам, и это инстинктивно оттолкнет многих людей. Но по сути он пассивен, как и наши программы по улавливанию углерода. Вы не вмешиваетесь; вы просто пытаетесь сохранить равновесие, предотвратить потери. Так что, возможно, мы сможем избежать нескольких философских препятствий на этом пути. У нас есть лоббистская фирма, которую мы используем в Вашингтоне; они смогут проконсультировать.
Услышав, что он употребил слово "лоббирование", я вздрогнул; мир высокой политики был не из тех, где я чувствовал себя комфортно.
Шелли заметила это и улыбнулась. — Мы должны это сделать, детка. Мы говорим о крупных международных усилиях — инвестициях в многие миллиарды долларов. Нам приходится иметь дело с большими мальчиками.
Выражение лица Макая было дружелюбным, заинтересованным, но сдержанным, в высшей степени профессиональным. — Я пока не могу сказать, поддержим ли мы вас. Решение должно принять наше правление. Для нас это большая задача. Но я действительно верю, что ваш проект — это именно то, для чего ЗИ была основана в первую очередь. — Он встал и прошелся по маленькому офису. — Я вижу возможность для всех нас. Нам нужен успех. И как только мы избавляемся от беспокойства по поводу "вмешательства", перед нами открываются огромные возможности.
— Послушайте, можете называть меня прогрессистом. Я хочу построить мир, в котором найдется место для стольких счастливых, сытых и здоровых людей, сколько мы сможем вместить. Что в этом плохого? Но, очевидно, я также хочу сделать это, не нанося в процессе ущерба окружающей среде. — По его словам, два рычага геоинженерии, связывание углерода и контроль альбедо, фактически независимы друг от друга. — Увеличение содержания углекислого газа в некотором отношении полезно: например, стимулируется рост растений. Итак, предположим, мы позволили уровню углерода повыситься, но сохранили контроль над температурой с помощью модификации альбедо? Это может быть способом продвинуть нашу цивилизацию к новому оптимуму, одновременно защищая планету.
— И мы можем пойти дальше, — сказал он. — Это бутылочное горлышко, узкое место, научит нас сотрудничать в масштабе планеты. Тогда мы сможем выйти за пределы Земли в целом. Мы можем зарезервировать Землю просто для того, чтобы делать то, что у нее получается лучше всего, поддерживать самую сложную биосферу, которую мы знаем, и использовать ресурсы космоса, чтобы избежать ограничений закрытой планетной экономики...
Шелли встала, чтобы остановить этот поток. — Потрясающе. Но тем временем, у вас есть офис, где мы могли бы расположиться?
Он самокритично усмехнулся. — Совершенно верно. Давайте приступим к работе.
Когда мы вышли вслед за ним из комнаты, Шелли шепнула мне: — Зови его Просперо.
— Кто?
— Разве ты не помнишь своего Шекспира? Буря. Просперо вызвал бурю; он был одним из первых геоинженеров.
— Разве не буря стала причиной кораблекрушения?
Шелли подняла брови, и мы пошли дальше.
Эусоциальный образ жизни был почти таким же древним, как человечество. Первое человеческое сообщество, первый улей, фактически зародилось на старой Земле еще до космических полетов.
Это было решением дилемм стесненного проживания, которые, как правило, возникали, когда сообщество было изолировано, когда не хватало ресурсов, когда было трудно вырваться из дома. Рит сказал: — Везде, где ты не можешь убежать от мамы, именно так ты в конечном итоге живешь. Полагаю, это особенность нашей нейронной обработки данных — кто-то сказал бы, что это глубокий недостаток. Но это, несомненно, часть истории человечества.
Это всегда начиналось с социального давления. Если взрослые дети оставались дома, они конкурировали со своими родителями за ресурсы. Итак, мать запугивала свою дочь, заставляя рожать меньше детей или вообще не иметь их, и заставляла ее посвящать всю свою энергию сестрам. Семьи превратились в огромные объединения сестер, кузин и тетушек, все бездетные, все заботящиеся о нуждах детей матери-одиночки.
В конечном счете, все это отвечало потребностям генов, иначе это вообще никогда бы не сработало. Человек был более тесно связан генетически со своей дочерью, чем с племянницей. Но если, живя в эусоциальном обществе, вы могли бы сохранить больше племянниц, чем у вас было бы дочерей, вы могли бы дать своим генам, хотя и косвенно, больше шансов на выживание.
А затем, когда социальное давление было зафиксировано, верх взял естественный отбор.
Сменялись поколения, и, будучи трутнем, вы адаптировались к среде, в которой оказались в ловушке: среде Объединения. Отдельные существа, строительные кирпичики высшего организма, были модифицированы различными способами, чтобы удовлетворить потребности колонии в целом в питании, физической поддержке, передвижении, выделении мочи и даже размножении. И зачем тратить энергию на масштабную перестройку организма в период полового созревания, если вы никогда не собирались заводить ребенка? Рождались дочери, у которых способность к размножению была отложена — или вообще никогда не проявлялась.
А затем появился разум. Эусоциальность требовала жесткой централизованной организации. В центре которой были мать и ее драгоценные младенцы, концентрические круги бездетных работников обслуживали мать и младенцев, строили и поддерживали колонию, собирали пищу, отбивались от хищников. Не было никакой командной структуры. Рабочие улавливали сигналы от окружающих и действовали соответственно, и из этой сети бесконечных локальных взаимодействий возникла глобальная структура колонии в целом. Это было зарождение: из простых правил, применяемых на местном уровне и с некоторой обратной связью, могли возникнуть крупномасштабные структуры.
Для этого не нужны были умы. Действительно, было лучше не знать, что происходит в глобальном масштабе; колония, возникшая в результате мелкомасштабных действий каждого, просто так работала эффективнее.
Лучше не знать, что ты в улье.
Алия пристально смотрела на плавающих матерей. — И все это за полмиллиона лет. Кем они станут через пять миллионов лет — или пятьдесят, или пятьсот?
Рит сказал: — До сих пор ни один человеческий улей не стал более тесно интегрированным, чем колониальный организм. Но эволюционный процесс только начался. Алия, в некотором смысле ты сама тоже улей! Ты состоишь, возможно, из ста триллионов клеток, каждая из которых относится к нескольким сотням различных специализированных типов — мышечной, кровеносной, нервной. Ты являешься конечным результатом эволюционного решения предков твоих клеток, которые когда-то были отдельными сущностями, сотрудничать около шестисот миллионов лет назад... Полагаю, что нет предела интеграции, которая возможна со временем. — Он покачал головой. — Конечный результат невообразим.
— Я не понимаю, зачем мы здесь.
— Алия, ульи — отвратительная штука. Но они полезны.
Ульи были стабильными и очень долгоживущими, как правило, выдерживая продолжительность жизни, кратную продолжительности жизни их членов. И это делало объединенных хорошими архивистами, регистраторами всех видов. Объединение представляло собой скопление прирожденных клерков и библиотекарей. — Ульи использовались в качестве обработчиков и хранилищ информации на протяжении большей части истории человечества. Вот почему они так полезны для проекта Искупления.
Бейл и другие Кампоки были настроены более скептически. Бейл встретился взглядом с Алией. — Ульи полезны, да. И если вы хотите узнать, каково это — быть трутнем, вернитесь к Трансцендентности.
Алия была шокирована этим сравнением бессмысленного плодовитого роения объединенных с возвышенным стремлением к Трансцендентности. Сходства не было, не так ли?
Берра повела их на самые глубокие уровни кургана, в зал слушателей.
Это помещение было низким и плоским. На его полу не было ничего, за исключением нескольких низких конструкций, и оно освещалось фонарями, вразнобой вделанными в крышу. Но когда Алия огляделась, она увидела, что эти тусклые созвездия тянутся все дальше и дальше, сливаясь вдалеке в единую полосу света. Это помещение, должно быть, было шириной в километры, возможно, больше.
Бейл уставился в потолок. — Интересно, что удерживает вес насыпи?
Дреа фыркнула. — Ты очень буквален, не так ли, Ржавый?
Алия подошла к ближайшему из низких сооружений на полу. Это была коробка высотой не более пояса. Она обнаружила в ее стенке диск из какого-то полупрозрачного вещества. Когда она провела рукой перед диском, на ее ладони появилось пятно света, очень слабого голубого цвета. Она спросила: — Лазеры? — Оглядевшись, она представила сеть лучей, пересекающих огромное помещение.
И теперь она услышала топот, мельком увидела сгорбленную фигуру. Оно бежало сквозь тени, спеша от крышки одного из лазерных боксов к другому. У него были огромные глаза, похожие на блюдца.
Дреа сухо сказала: — Я так понимаю, это был слушатель. Другой специализированный тип трутней?
Алия сказала: — Полагаю, да. Но что они слушают?
Берра сказала: — Эхо времени.
Трансцендентность не рассматривала себя как цель, для достижения которой опустошение прошлых жизней было просто необходимым средством. Она верила, что должна каким-то образом искупить прошлое, если оно должно быть очищено — если оно должно быть совершенным.
Но как только цель Искупления была сформулирована, зарождающейся Трансцендентности пришлось столкнуться с глубокими вопросами. Как можно было искупить прошлое? По всему Содружеству были созданы колледжи Искупления для решения этого вопроса. По крайней мере, вскоре было осознано, что Трансцендентность — и действительно, человечество, из которого она возникла, — должны осознавать прошлое, чтобы прошлое могло быть воспринято как осознание Трансцендентности, как часть ее вечного целого.
В ходе первых попыток были созданы обширные музеи. Многие из них были виртуальными, распределенными между мирами, без единого физического присутствия. И в этих музеях были показаны огромные диорамы, великие события прошлого предстали перед глазами современности, основанные на лучших реконструкциях историков и археологов.
Но этого было недостаточно.
С одной стороны, настоящее было несовершенным окном в прошлое. Записи людей всегда были неполными и часто изобиловали ложью. Конечно, были физические следы, которые нужно было восстановить, и легионы новых археологов спустились во все миры человечества, и особенно на Землю. Некоторые элементы прошлого были записаны в генетическом наследии самого человечества, все еще хранящемся в человеческих телах, даже несмотря на то, что они были разбросаны по всей Галактике, трансформируясь по ходу дела. Но различные катастрофические события, природные или иные, оставили огромные пробелы во всех таких записях.
И независимо от того, насколько полными могли быть записи, все еще оставался вопрос интерпретации — значения событий, мотиваций и намерений персонажей того времени, многие из которых были настолько далеки от Трансцендентных, что практически принадлежали к другому виду. Выросло новое поколение историков, которые спорили о различиях в понимании большого и малого.
Все это было очень неудовлетворительно. Итак, даже когда были созданы первые диорамы, продолжались усилия по углублению и расширению Искупления. И, наконец, был открыт новый способ раскопать прошлое.
На "Норде" только очень маленькие дети думали, что Вселенная бесконечна. То, что она так выглядит, не делает ее таковой, так же как кажущаяся плоскостность планеты не означает, что она должна быть бесконечно плоской плоскостью. Вселенная была конечной: замкнутой, свернутой сама на себя. Для Алии конечность Вселенной была столь же очевидна и интуитивно понятна, как для рожденного на Земле ребенка было очевидно, что солнце — это звезда.
И это было полезно. Поскольку Трансцендентность искала способы восстановить свое прошлое, она столкнулась с закрытой Вселенной. Ибо время и пространство не были отдельными сущностями, а слились в одно целое, пространство-время. И поэтому в конечной Вселенной замыкание должно быть полным как во времени, так и в пространстве. Точно так же, как одна сторона Вселенной была связана с другой, так и очень далекое будущее было связано с очень отдаленным прошлым.
И именно так можно было обнаружить прошлое: прислушиваясь к его отголоскам.
Конечная вселенная имела топологию, связность, установленную в момент Большого взрыва, в момент начальной сингулярности. Находясь внутри вселенной, вы не могли видеть эту топологию напрямую. Но были способы ощутить ее присутствие.
У Алии когда-то была игрушка, виртуальная игра. Это было похоже на кусок неба внутри кубической коробки. Сражающийся космический корабль, черные инопланетные плохие парни и героические зеленые корабли Ликующих скользили по небу, стреляя друг в друга вишнево-красными лучами. Но игра не ограничивалась стенами коробки. Если бы корабль врезался в стену, он исчез бы, но появился бы снова с другой стороны коробки, двигаясь в том же направлении. Итак, несмотря на то, что они были разделены в пространстве, точки на каждой стене точно соответствовали соответствующим точкам на противоположной стене. Это было так, как если бы вся вселенная была выложена плиткой, заполненной идентичными копиями игры, соединенными бок о бок. Как только вы привыкнете к этому, вы сможете использовать странное свойство складываться как часть своей тактики; вы можете отправить свои зеленые корабли, чтобы они прокрались по "кривой" Вселенной и напали на пришельцев сзади.
И вы могли бы играть в другие игры. Вы могли бы представить, что где-то в коробке происходит взрыв. Сферическая ударная волна распространилась бы во всех направлениях. Она оставалась бы простой сферой до тех пор, пока передняя часть не прошла бы сквозь стенки коробки, после чего волна сворачивалась бы и пересекалась сама с собой, образуя повсюду дуги окружности. Алия могла видеть, что если вы сядете в центре коробки и будете наблюдать, как эти ударные круги расцветают по всему вашему небу, вы сможете использовать этот узор, чтобы понять геометрию вашей коробки-космоса. Это было точно так же, как вы могли бы выяснить структуру кристаллической решетки, изучая закономерности дифракции проходящих через нее электронов. Все пространство-время было линзой, формирующей излучение, проходящее через нее.
