Разговаривать с местными жителями, в лице усталой и раздражительной хозяйки, было скучно и очень утомительно, поскольку приходилось не только придерживаться легенды про родственников, но и подстраиваться под их говор и уровень общего развития, да и догадливая женщина после нескольких замечаний надменной блондинки идти на контакт не стремилась. Яританне оставалось только благородно чахнуть и по-ратишански скучать, стараясь не сильно обжигать изнеженные руки о поднимающийся пар. Закончивший с колкой дров, щедро порученной ему в оплату кормёжки, Виль тоже не сильно разрядил обстановку, беззаботно рухнув в кучу сена побольше и с блаженной улыбкой отмучившегося каторжника уставившись на корпящую у наружного очага Танку. Пока он сражался с поголовьем сыроватых чурбаков и досок, с яростью берсерка орудуя неухоженным и местами ржавым топором, было хоть какое-то развлечение: Танка представляла на месте деревяшек своих профессоров, одногруппников и прочих монстров (благо эрудиции и фантазии ей было не занимать). Когда последнюю расчленённую чупакабру сложили в дровницу, а плохенький топор вернули хозяину, крайне неприятному типу с одутловатым запойным лицом, стало совершенно невыносимо.
"А если рыжему сейчас ложку за шиворот уронить, совершенно случайно?" — мелькнула предательская мыслишка, но пока та из выверта садистского разума не переросла в навязчивую идею, девушка постаралась отвлечься.
Ныла натруженная спина, и побаливали здорово отбитые в непробиваемых лаптях пятки, но признаваться в этом Чаронит не рискнула, не желая попадаться компаньонке под горячую руку. Та уже от всех широт души пообещала облагодетельствовать своим лечением Виля. Обещала, вправду, вполголоса, чтоб пациент от радости не сбежал. Сейчас, если судить по шуму, травницкая благодать изливалась в чьём-то коровнике. Сперва Алеандр крайне возмущалась перспективой работы с таким контингентом, мотивируя своим высоким предназначением, глубиной знаний и просто моральными установками, но быстро смирилась, не найдя в небольшом посёлке, никого возжелавшего лечения или достаточно невменяемого для его насильственного применения. Оставшись с двумя коровами, старым мереном и здоровенной свиноматкой в качестве пациентов, Валент сперва долго обижалась на жестокость жизни и несправедливость распределения труда, а потом махнула рукой и объявила, что отыграется на выживших. Население Лученца притихло, серьёзно задумавшись о последствиях, но желания выдать на растерзание огнедышащему целительскому дракону какую-нибудь больную жертву не выказало. Вероятно, работу по специальности можно было обнаружить в других концах поселения, что оказалось щедро разбросанным прямо посреди леса пучками небольших, тесно жмущихся друг к дружке домиков и словно разбегалось лучами от маленького полуразвалившегося святилища, только бродить по округе в поисках удачи вор категорически отказался, предъявив изувеченные ноги. В этом была его стратегическая ошибка, но парень об этом ещё не подозревал...
Яританна невольно покосилась на сбитые ноги несчастного. Грязные, в нескольких местах порезанные до крови острой травой, с опухшими следами от крапивы. Одна так и вовсе посинела до почти чёрного цвета, неприятно напоминая о гангрене. Да, знатно они по лесу припустили...
Танка не могла припомнить, кто после замечания об ищейках первым ударился в панику: вопили и ругались все трое одинаково, поражая красноречием и расширяя лингвистические горизонты. Только забег в сумасшедшем темпе, что мог ввергнуть в зависть мировой чемпионат по карибри, продолжался минут десять, за которые молодые люди успели спугнуть двух зайцев, разворотить лисью нору, раз пять упасть, пропахивая различными частями тела свежий мох, и даже один раз врезаться в дерево. После него, кстати, все и остановились, поскольку пришибленная на голову Танка просто не смогла сразу подняться с земли, Виль не сразу сообразил, как разжать собственные пальцы на её запястье, а Эл, пробежав шагов сто, вернулась назад, так как бояться в одиночку было глупо. Итогом чудесного забега стала свежая ссадина на лбу духовника, едва не сломанная нога незадачливого вора и забытый неизвестно где баул из скатерти. Что характерно, свой рюкзак и одну из травницких сумок Яританна без заметных усилий доставила прямо до знаменательной своей устойчивостью сосны. Хотя позже девушка не смогла даже толком поднять такую ношу.
— И чего мы пялимся? — лениво поинтересовался вор, поднимая из травы свою чудно стриженную голову. — Что-нибудь новое на мне нашла? Или мужиков без рубашки раньше не видела? Так ты только скажи, красавица, я тебя и в остальном просвещу.
Духовник только тяжело вздохнула и отвернулась. Многочисленные попытки вора заглянуть в её бесстыдно разорвавшееся декольте, что из-за разницы в росте в большинстве случаев были удачными, безмерно её раздражали на протяжении всего их недолгого пути.
— Яриточка-а-а, — скопировав интонацию Валент, протянул нахал, широко и неуловимо мерзко улыбаясь, — а зачем тебе столько побрякушек на шее?
— За надом! — недовольно буркнула девица, плотнее запахивая ворот и нетерпеливо выглядывая затерявшуюся в просторах коровника подругу.
Эл если не прекращала поток язвительности от мерзкого попутчика, то перетягивала на себя основную его часть.
— Слушай, отдай мне то кольцо, — не унимался парень. — Зачем тебе эта корявина? А мне, между прочим, оно дорого как память. Такую фигню мой папка сварганил, когда думал производство расширять и на украшения переходить. Его какой-то иностранный чудик купил, не торгуясь. Мы ещё долго отца уговаривали, что это покупатель-идиот, а не производитель-талант. Я его сразу и не узнал, а когда присмотрелся получше — понял: папкина работа. Больше никому в голову такую гадость сделать не придёт.
— Наследство отцовское? — недоверчиво протянула девушка, приподнимая связку трофеев и присматриваясь к совершенно нелепому кольцу, о котором успела позабыть за всеми перипетиями последнего дня.
— Как есть! — вор даже осенил себя знаком Триликого. — Единственное, может быть, напоминание о родителе...
— Вот когда станет посмертным, тогда и обращайся — организую, — сухо обронила духовник, запихивая обратно под рубашку свой набор; кольца ей было совершенно не жалко, просто не хотелось отдавать находку конкретному типу, что и обронить его мог, шаря по карманам спящих караванщиков. — А лучше завязывай с воровством, своё сохраннее будет.
— Злая ты, жадная, — надулся Виль, что при его физиономии было практически незаметно. — Нет в тебе дочерних чувств и уважения к семейным ценностям. Вот зачем оно тебе, поносишь с месяц и выкинешь. А я мог бы чуток подправить и в ломбард сдать, за платину выдав или даже паламу. Или вообще как артефакт сбыть, тут большого ума не надо, если клейма подделывать умеешь.
— Тебе с гробницы свистнутого не хватает? — пренебрежительно скривилась девушка, она просто на дух не переносила подобную мелочность, что претила широкой ратишанской натуре и представлениям о рыцарственности.
— Так их ещё пока реализовать можно будет без последствий... — уже откровенно канючил паренёк.
Его голодный взгляд и молящее выражение лица мимо воли наводили на мысль о наличии у Снежева изрядной практики на паперти, коль даже у несклонной к благотворительности Чаронит рука к шнурку потянулась. Духовник подавила в себе мерзкий порыв, яростнее взявшись мешать зелье:
— Перетопчешься!
— Мужика тебе не хватает, — тяжко вздохнул на её яростный взгляд вор и вернулся в исходное положение.
От возмущения блондинка даже ложку выронила. Кипя негодованием девушка бессильно открывала и закрывала рот, под ехидным взглядом воришки, не зная как лучше отреагировать. Ратишанская натура требовала глубоко оскорбиться и, если не сразу удалить из своего окружения грязного смерда, то хотя бы игнорировать его существование. Купеческие корни подстёгивали ввязаться в ссору, сыпля ответными гадостями и при особом желании выдирая сохранившиеся волосы с головёнки мерзкого хама. Недавно проснувшийся же неромантский дар сразу предложил на выбор несколько смертельных заклятий, одно основательное зомбирование и даже мутацию сущности, лихо поправившую бы тощему серцееду ориентацию и склонности. Со стороны же её замешательство выглядело полным поражением столичных чародеев перед лицом народной мудрости, вызвав одинаковые снисходительные ухмылки у вора и выглянувшей в окно хозяйки. В ответ раздражённая девушка только презрительно фыркнула.
Об упавшей ложке вспомнили, только когда она уже начала дымиться от огня. Танка, отчаянно тряся рукой, пыталась сбить прицепившееся пламя и, не сумев совладать со стихией, просто сунула инвентарь прямо в котелок. На миг состав вспыхнул, обдав свою надсмотрщицу зловонным паром, и тут же вернулся в прежнее состояние, сменив, впрочем, запах на чуть более терпкий. С независимым видом Яританна вернулась к первоначальному занятию, уже откровенно мечтая о скорейшем возвращении травницы.
— Яритта-а-а, — не желал отставать от законной добычи почти ненавидимый девушкой тип, — а ты никогда не задумывалась: кто его мог носить? Вон простые люди на себя такие цацки не напяливают, а, если и носят, то в святилище да по праздникам. Может, его какой знатный отпрыск обронил. Покупатель-то богато выглядел. Может, его ограбили? Ты его, кстати, где сама-то взяла?
— Сняла с трупа, — пробормотала себе под нос девушка, отчаянно мечтая видеть в числе своих молчаливых подопечных одного конкретного представителя.
Вор явно её комментарий не услышал, да и не особенно в нём нуждался, подсев на чем-то любимую тему. Мужчины в плане болтовни не так уж и сильно отличались от женщин, особенно если разговор заходил об интересующем предмете. Поток слов лился из прорванной дамбы самолюбования и азарта, сметая на своём пути чужие реплики, мнения и явные противоречия. Фраза за фразу цеплялись, унося в глубины отвлечённых тем и стирая тщательно выстроенные в ожидании триумфального момента конструкции, погружая ворохи разрозненной информации в хаос плохо контролируемых эмоций. Глаза загорались, фигура незримо менялась, в спорных вопросах подтягиваясь, как у гончей, или, напротив, вальяжно расплываясь праздным мыслителем-экспертом. И говорят, говорят, говорят...
Пожалуй, в словесном загуле мужчины были всё же пострашнее дам, ведь наученные опытом, воспитанием и травмированные общением с себе подобными, они худо-бедно учились контролировать излияния собственного мозга. Мужчины же, холя и лелея собственный суровый образ, подобного иммунитета не имели, да и первичный такт оставляли под слоем брутальности в весьма запущенном состоянии, а потому в разбушевавшемся настрое казались более пугающими и неукротимыми. Виль в своей болтливости относился ко второму типу, который не подавлял эмоционально, но в своей безудержной занудливости выносил остатки мозга даже подгнившим упырям. Юноша продолжал валяться в траве, лениво обмахиваясь вялым листом лопуха, рассуждал о величии былых ювелиров, замечательной янтарной купальне, что раньше стояла в царском дворце, золотых статуях двенадцати святых жрецов Триликого, утопленных в болоте, когда Царство вводило своих ставленников на территорию уничтоженного княжества. Начал он свою эпическую речь, конечно, не с этого. Сперва рассказывались весьма занимательные истории из босяцких похождений, быстро переросшие в душещипательные слегка слезливые воспоминания детства, сдобренные ругательствами на тирана-отца, тяжёлое финансовое положение и строгие правила гильдии, не позволяющие молодому ваятелю в свободном полёте, творить что вздумается, подделывая артефакты-украшения. Монолог снова вернулся к кольцу, его сомнительной стоимости и назначению, плавно перетекая в общую историю развития ювелирного дела, и многообразным школам обработки драгоценных металлов, и жалобам на сложности в поставке материала. Качественно был обруган министр финансов, главный казначей и землемер. Князя Калину прокляли дважды, один раз за окончательный упадок некогда великого княжества, второй — на всякий случай, потому как самодержец здравствовал и уступать власть никому не собирался, даже под напором вражеских армий и собственных многочисленных бастардов. От жалоб вернулись к кольцу, но уже в эстетическом плане, перебирая его возможные значения и потайные глубинные смыслы для того идиота, кто решился купить явную безвкусицу. Теперь юноша размазывал мысль об образе медведя в словонищском фольклоре, и духовник, как чародей вербальной направленности, даже слегка заинтересовалась тем, как парень в этот раз попытается свести разговор к кольцу.
— ... а один взмах, — что-то неуловимое проскальзывало в его голосе, толи в разбежке интонаций, толи колебании, выдавая лёгкое волнение и неловкость, видать, воровской путь не слишком располагал к длительным разговорам и парень от монологов давно отвык. — Вот я и думаю: хороший тотемный зверь, ведь и на герб хорош?
В этот момент Яританна едва не взвыла, поскольку только что жестоко разочаровалась в человеке, чья болтливость запросто могла соперничать с умениями их наставника по логике и риторике вместе взятыми. Настолько банального возвращения к теме перстня она пережить просто не могла. Девушка, конечно, понимала, что, кроме кольца мало-мальски общей темы для разговора с деревенским чудиком у них не было (да и какой это разговор в потоке односторонней информации), но рассчитывала порадовать свой ум, хотя бы очередным вывертом своего навязчивого собеседника. Она даже предвидела его следующую фразу, о том хорош ли тот герб на родовом перстне и девушке нестерпимо захотелось отходить болтуна горячей ложкой.
— Вот уж глупость! — не сдержалась от возгласа Чаронит, чувствуя, что ещё немного плясок вокруг кольца и наступит жестокое избиение названного кузена, с последующим запихиванием основного предмета разговора кое-кому в глотку, а может и другое подвернувшееся место. — Гербы выбирались всегда по двум типам: описание (когда кто-то из рода качественно представился перед историей) или пожелания (когда никто отличиться не успел, но как-то поощрить горемык следует). А теперь подумай: какое описание или пожелание может быть в медведе для рода?
— Как какое? — невольно хохотнул вор, приподнимаясь с земли и внимательно вглядываясь в девушку; раздражение лишь слегка намечалось в его голосе. — Мощь, сила, власть, свобода, непоколебимость...
— Офигеть какое счастье! — наигранно возмутилась девушка, даже руками всплеснула для чистоты эффекта. — Для рода само то! Огромный ненасытный одиночка (только у одного вида семьи создаются да и то полигиния), собственных детей пожирает, если самка недосмотрит, питается всем в подряд от животных до отбросов, дрыхнет по полгода, зрение слабое. И, это, дрессируется отменно всем, кем ни попадя. Прелесть описание для рода, прям, закачаешься! Хотя, наверное, смотря для какого... Может, каким разорителям и мародёрам и в самый раз будет.
Парень был явно недоволен. Пусть внешне почти ничего не изменилось, ни в расслабленной, слегка вальяжной позе, ни в выражении ухмыляющегося лица. Может, что-то проскользнуло в выражении глаз, если бы их так легко можно было рассмотреть. Только от него неуловимо потянуло опасностью, что Танке даже захотелось отшатнуться. Но верная своей нетипичной реакции, девушка продолжила, старательно пялясь в помешиваемое зелье:
