Квинт Лициний 2

— Эээ... — я не сразу, но сообразил. — Да, твоя правда, не стоит.

И правда, зачем моей девушке знать эти трюки, как из мужиков веревки вить?

Тома непонимающе посмотрела на нас, а Кузя ухмыльнулась мне:

— Боишься? Правильно боишься. Вот и Алексеич струхнул...

Я заржал, представив, как Наташа бюстом затирает в угол затравленно озирающегося отставника, невысокого и лысого.

Кузя еще раз умильно похлопала ресницами и выдала сокровенное:

— Дюш, сеньорите с автоматом надо бы костюмчик соответствующий пошить, а?

— Костюмчик, говоришь... — задумчиво протянул я, прикидывая. — А что, это — мысль. Можно и костюмчики пошить.

Глаза у девушек сразу стали серьезны, и я понял, что все — обратной дороги нет.

Впрочем, эта идея захватила меня. Действительно, до выступления на районе три недели, и можно что-нибудь этакое несложное сотворить на всех, в неизвестном пока здесь стиле молодежного милитари — это будет простой способ выделиться из общей массы конкурентов.

— Только соберите по два рубля на материалы, — поставил я формальное условие и, вспомнив о Мелкой, добавил, — с тех, кто может.

Кузя довольно прищурилась и взмахнула рукой в пионерском салюте:

— Всегда готова!

За два дня в голове у меня сложилась картинка того, что я хочу получить на выходе. Естественно, я не собирался заниматься точной реконструкцией формы вьетконга или кубинских партизан — достаточно будет узнаваемых намеков. Брюки-карго для парней и шаровары для девушек, пиджаки с накладными карманами и воротником стоечкой... На Кузю хорошо сядет платье под военку, надорванное в стратегически выгодных местах — не думаю, что она будет возражать. Широкие пояса, затемненные очки-консервы, сигара...

"А еще это можно будет носить летом", — с этой мыслью я встретил большую перемену. Набросил куртку и пробежался до телефонной будки передать Гагарину заказ на кое-какие аксессуары.

— А, это ты... — голос его был хриплым, словно он только что встал с постели, — хорошо, что позвонил.

— Что так? — поинтересовался я для проформы.

Он помялся, потом неуверенно уточнил:

— По открытым линиям связи?

Я аж поперхнулся от неожиданности:

— Кхе... Ну, давай по открытым.

— Тебя искали позавчера, — коротко отрапортовал он, стирая улыбку на моем лице.

— Что? — мне сначала показалось, что я не расслышал.

— Искал тебя на Галёре какой-то мужик, — пояснил Гагарин с отчетливой тревогой в голосе.

— Меня? — зачем-то уточнил я. — А как ты определил, что именно меня?

— Спрашивал у мажоров молодого, что недавно переехал из Москвы, с отцом-шишкой, — Ваня перешел на сдавленный полушепот.

Я промолчал, совершенно ошарашенный. Привалился плечом к холодной стенке и стал лихорадочно прокручивать услышанное в уме:

"Да нет, не может быть! Я ж эту маску только для Гагарина использовал! Что-то он свистит..."

— Слышь, — посопев, осторожно добавил Ваня, — мужик-то не наш был.

— В смысле? — встрепенулся я.

— Иностранец, похоже, хоть под советского косил. Запах чужой, а я на нюх любого нашего от демократа на раз отличаю, что женщин, что мужчин.

— Ты его нюхал, что ли? И, вообще, как он около тебя оказался? — я был совершенно сбит с толку.

— Да... Это... Подвели ко мне. Кто слышал о тебе.

— От кого слышал?! — начал свирепеть я.

Хотелось со всей силы шваркнуть трубкой о рычаг, но сначала надо было дослушать Гагарина. Тот продолжал мяться.

"Понятно, растрепал всем, хвастаясь. Но все равно не сходится, бред какой-то. Кому я могу быть нужен на Галёре? Конкурентам по самостроку? Тогда почему иностранец? Или Гагарин ошибся? Ничего не понимаю..."

— Мужика описывай, — прервал я его меканье.

Гагарин облегченно выдохнул, и в голосе его появились деловитые нотки:

— Рост примерно сто семьдесят пять, пятьдесят шестой размер, нога — сорок третьего. Лет сорок. Щекастый, губастый... Гомик, по-моему.

Я прислонился лбом к холодному стеклу — легче не стало.

— Волосы какие? Одет во что?

— Шатен. Волосы длинные, чуть вьющиеся. Бачки небольшие. Одет в советское новье, ничего с Галёры. Но запах!

"Спокойствие, только спокойствие", — подумал я, с озабоченностью глядя на часы.

— И что ты ему ответил?

— Что-что... Центровые ко мне подвели, отрицать не мог... Сказал, что был такой один раз. Давно.

— Ну, и... — поторопил я его.

— Расспрашивал долго, как ты выглядел, во что одет, что покупал...

— Слушай, — зашипел я рассерженным котом, — мне из тебя клещами каждое слово вытягивать?

— Ну, я, как мог, наврал... — Ванин голос зазвучал совсем убито.

Я представил себе врущего Гагарина и поморщился.

— Андрей, — заныл тот, — может, бате твоему сказать, а? Пусть пугнут? И, вообще, чего это тебя ищут?

"Вот так вот..." — я опять растерялся. — "Не свистит, что ли? Иначе не предлагал бы отцу рассказать".

— Сам, Ваня, в непонятках, — я побарабанил пальцами по аппарату, — не должно было такого быть. Тут или какое-то глупое совпадение, и ищут не меня... Или кого-то заинтересовал разошедшийся от тебя слух. Почему заинтересовал — даже предположений пока нет. Больше вариантов нет.

— Он мне деньги предлагал, двести рублей — я отказался, — в голосе у Вани прозвучала гордость, и я аж губу прикусил, огорченный его недогадливостью.

— А вот зря отказался, зря. Надо было просить больше, брать и говорить все тоже, но уверенно. Он тебе предлагал позвонить, если "москвич" еще раз появится? ... Вот, надо было соглашаться и требовать аванс. Эх, Ваня-Ваня...

В трубке раздалось огорченное сопение.

— Так, это... Что мне делать-то? Он же может еще раз прийти.

— Я подумаю... — медленно процедил я.

— Ты только не исчезай! — возопил он, и я невольно усмехнулся.

Конечно, эта мелкая придонная рыбешка кормится не только на мне, но, полагаю, что я стал его основной статьей дохода.

— Я подумаю, — повторил многозначительно, — а ты пока сядь и составь список, что и кому про меня на Галёре говорил. Подробный-преподробный. Все пиши: когда, кто присутствовал при разговоре, что именно ты сказал. Понял? Вот прямо сейчас, разговор закончим и садись.

Он подавленно угукнул.

— Если ищут именно меня, — продолжил я рассуждать вслух, — то только из-за каких-то твоих слов, и надо понять, что именно их заинтересовало. Поэтому ничего не скрывай, пиши все, как есть. А я потом проанализирую. Давай, Ваня, бери ручку и садись, а мне пора. Пока.

Повесил трубку и зачем-то вытер ее носовым платком, а затем вывалился из будки на улицу. На часах — пять минут как начался урок. Я постоял в раздумьях, а потом обреченно махнул рукой — гулять, так гулять, — и двинулся в сторону пельменной. Проветрю голову, перекушу и обмозгую непонятную ситуацию.

"Хорошо, если это — глупое совпадение, и ищут другого москвича. Встретиться, что ли, и проверить это? Да ну, нафиг", — я даже головой помотал. — "Мне это не надо. А если действительно меня ищут? Ох... Я ж там Гагарину про новые ракеты втирал. Вот баран, а! Неужели до ЦРУ эти слова дошли? Мама дорогая..."

Я постоял на углу, бездумно глядя на зеленый огонек светофора, а потом спохватился и опрометью перебежал на желтый.

"А если ЦРУ, то они могут на хвосте и КГБ притащить... И как потом комитетчикам объяснить, откуда я узнал про связь между Петрозаводским феноменом и испытанием новой ракеты флотом? Шах вам и мат, дорогой гроссмейстер".

Вход в пельменную была неказист: потемневшее от времени дерево с мутной полосой оргстекла посередине; поперек ручки намотана уходящая внутрь тряпка — чтобы дверь не хлопала. В помещении была на удивление людная полутьма — почти все столы заняты, вдоль раздатки недлинная, но очередь. Прямо по центру, придавая заведению дополнительный колорит, завсегдатаи, не особо таясь, доливали из мерзавчика в стаканы с апельсиновым компотом.

Я с аппетитом втянул непередаваемый запах пельменей. В животе жадно заурчало. А еще пахло уксусом и дымком от "Примы".

"В общем", — огляделся я, — "очень, очень демократично".

Выгрузил с обгрызенного кем-то по краю подноса на стол две порции со сметаной, сел и задумался.

"Обрубать концы с Галёрой? Бежать на Запад я передумал, деньги перед родителями мотивировал", — я заглатывал пельмени, почти не ощущая вкуса. — "А без остального обойдусь. В конце концов, есть мореманы, есть валюта. Телефона моего у Гагарина нет. Вот своим именем я зря назвался..."

Хлебнул из стакана и поморщился от невообразимой сладости. Сгущенки здесь не жалели, в отличие от кофе.

"Так, а если зайти с другого конца", — продолжил рассуждать я. — "Не паникую ли понапрасну? Очевидно, что с моей прогрессорской деятельностью этот подход не может быть связан. Невозможно, никак невозможно связать мои письма с подставным москвичом-мажором на Галёре. Какой отсюда вытекает вывод? Это случайный карамболь, производное от моей активности с Гагариным. А, поскольку нечем особо криминальным я там не занимался, то и значительной угрозы быть не может. Так?"

Я покончил с первой порцией и принялся за вторую.

"Да, так", — подвел промежуточный итог, — "Тогда это, скорее всего, какое-нибудь неожиданное коммерческое предложение от жучка, специализирующегося в люксовом сегменте. Менее вероятно — интерес конкурентов по самостроку. А, если хорошенько раскочегарить мою паранойю, то ЦРУ проверяет слух о причине петрозаводского феномена. Но вот это уже — очень, очень вряд ли".

Эти рассуждения, вкупе со съеденными пельменями, вернули мне оптимизм, и на свежий воздух я вышел расслабленным, подобревшим и, даже, слегка улыбающимся.

"А Ваня.. Если это коммерческое предложение, то отказ по умолчанию. Даже если это конкуренты, то ничего ему не грозит, не тот масштаб у меня и не та фигура он. Ну, а если это, с чем черт не шутит, ЦРУ идет по следу слушка о новой ракете, то надо подкрепить Ванину лояльность. Что ЦРУ... Максимум, могут попробовать его купить".

Два последних урока я баюкал эти мысли то так, то этак, все больше при этом успокаиваясь, и даже версия о ЦРУ уже не особо волновала кровь. В конце концов, я могу отрицать все до посинения.

"Кака-така ракета? Вас, дяденька, кто-то обманул".

Я выстроил в уме из своих позиций целый укрепрайон, пригодный к отражению наезда с любого направления, и забетонировал его убедительными аргументами. Поэтому из школы я выходил в весьма благодушном настроении.

Случается изредка в горах тот тонкий миг, когда снежный пласт у вершины уже чуть просел, оторвавшись, но лавина еще не пошла в разгон. Еще не взметнулась снежная пыль, и безмятежны на склоне деревья; еще доживает последние мгновенья хрупкая тишина, но сердце вдруг захолонуло, почуяв неладное.

Я ступил за порог, и пришел тот самый тонкий миг. Привычно стелилась в обе стороны Красноармейская с ее сугробами по обочинам, за спиной беззаботно щебетали о чем-то своем идущие за мной девчонки и опять оттягивал руку сыто раздувшийся портфель. Но была одна деталь, менявшее все: в пяти шагах от меня, стояла, разглядывая выходящих, Синти Фолк.

"Таки ЦРУ", — мелькнуло в голове обреченно, следом тяжело упал очевидный вывод: — "И не за ракетами. Мать-мать-мать..."

Я одеревенел, придерживая для девчонок тяжелую дверь.

"Как?! Как она меня нашла?!" — ударило набатом в виски, и тут же следом взметнулось пораженно: — "Да она что — идиотка?! Вот так открыто идти на контакт?!".

Вслед за одноклассницами из двери вышла, одобрительно кивнув мне, "завуч", и меж лопаток у меня потекло.

"Ну да", — прищурился с тоской, — "главное — чтоб теперь промеж собой не подрались".

Оперативница ЦРУ внезапно улыбнулась и, поднимая руку, шагнула вперед. На миг показалось, что она хочет схватить меня за плечо. То, что еще пятнадцать секунд назад казалось надежным укрепрайоном, развалилось, словно поделка, склеенная разведенным канцелярским клеем.

"Это не я!" — панический всхлип уже болтался на кончике пересохшего языка, и остро захотелось в туалет.

— Hello, Mary! How are you? — она смотрела куда-то мне за плечо.

С трудом повернул голову. В глазах рябило, и радости от вида рыжей Мэри я не испытал, лишь горькое: — "А ведь мог бы и сам догадаться".

Брови у Мэри сначала удивленно взметнулись вверх, потом она чуть заметно нахмурилась.

"Завуч" резко обернулась на звук. Спустя пару секунд в глазах ее мелькнуло узнавание, и она хищно подобралась.

— Еще одна училка из штатов... — зачарованно пробормотал Паштет.

На пятачке у дверей возникла небольшая толкучка — девчонки не торопились расходиться, заинтересованно изучая яркую-красную аляску Синти.

Я отпустил дверь и сделал пару шагов в бок. Отгородился Кузей от прямого зрительного контакта с оперативницей — береженного бог бережет, и осторожно выглянул из-за прикрытия.

Синти с энтузиазмом трясла руку "завуча":

— Я есть вице-консул Соединенных Штатов Америки Синтиция Фолк, — в голосе ее звучала насмешка, — я есть пришедши смотреть как Мэри проходить ее практика, не есть ли какая проблемы.

Я тягуче сплюнул и отвернулся. В животе вибрировала, затихая, тугая струна, лицо горело. Дернул Томку за рукав и хрипло спросил:

— Мы идем?

— Да, — она, наконец, оторвалась от разглядывания американок и посмотрела мне в глаза. Улыбнулась и ответила: — Да, мы идем.

Ленинград, стадион им. Ленина

Синти считала конец января лучшей порой ленинградской зимы: уже нет декабрьской тьмы, но еще не прилетели лютые февральские ветра. Днем над крышами распахивалось голубое небо с редкими, медленно плывущими в вышине облаками. Все было залито негреющим, но удивительно ярким солнцем и, казалось, город молодел, разгладив на время свои хмурые морщины.

А после заката, когда на улицы падала длинная и густая ночь, искрился в желтом свете фонарей свежий снег и призывно поблескивали в скверах ледяные дорожки. И пусть на катящих с горок Синти могла лишь завистливо коситься, но городские катки... Катки — это совсем другое дело.

Неделю назад она совершенно случайно проговорилась о своем увлечении, и Карл, многозначительно поиграв бровями, предложил Джорджу:

— Хм, а может и нам тряхнуть стариной?

Договорились на сегодня. Синти, приехав первой, успела для разогрева пробежать вокруг стадиона несколько кругов, прежде чем на скамейке нарисовалась знакомая парочка с коньками.

— Призрачно все в этом мире бушующем, — репродуктор, выведенный на полную громкость, беспощадно хрипел, но Синти было на это наплевать.

Немного рисуясь, она вырезала разминочные тройки — пару зим в детстве она ходила в секцию и кое-чему научилась. Ноги работали удивительно ладно, а лезвия коньков исполняли какую-то задорную мелодию. Толкнулась посильней и, вся вытянувшись, заскользила в ласточке по дуге. Душа требовала выполнить дорожку и прыгнуть тулуп, но тут кто-то бесцеремонно прихлопнул ее по ягодице.

Девушка резко развернулась и бросила грозный взгляд на Карла — это была его шуточка. Он уверенно катил от нее спиной вперед, невозмутимо попыхивая сигариллой.