А вот вторым пришло опасение и некоторая настороженность. Если она была здесь, пока он был со шлюхой... По правде сказать, Боров не хотел бы ее с этим вот так сталкивать. Не сейчас, когда малышка, похоже, начинала все больше к нему тянуться.
В общем, жаль, конечно, что не пересеклись, но хорошо, что Федот не пустил ее дальше порога. А Вячеслав к ней и так заехать может в любое время.
Он снова перевернул зажигалку. Простая, в общем-то, прямоугольная, но широкая, из серебристого металла, шлифованная полосами. Не так, чтоб эксклюзив, но насколько он мог оценить, имея опыт нескольких своих магазинов, гривен на двести-двести пятьдесят потянет. Глупая. Лучше бы на себя эти деньги потратила.
Блин, но приятно так было, что он не мог подавать улыбку. Хорошо еще никто не видел, как он сидит и лыбиться, вертя в пальцах зажигалку. Тем более что Боров знал, сколько времени она потратила на выбор этого подарка.
Боруцкий обратно потянулся за телефоном. Жаль, заехать прямо сейчас к ней — некогда из-за предстоящей встречи, разве что уже совсем вечером доберется до ресторана, может домой ее отвезет, но сейчас хоть по телефону "спасибо" скажет. И услышит свою девочку заодно.
Он ждал до тех пор, пока связь сама не прервалась, но Бусинка не взяла трубку. Ладно, не слышит, наверное, или отсыпается перед работой. Он позже перезвонит. Если сама малышка раньше не наберет. Она всегда ему перезванивала, если пропускала звонок. Еще и волновалась, что не сразу ответила, извинялась вечно.
Вячеслав вернулся к рассматриванию зажигалки.
Однако когда его телефон зазвонил в следующий раз, спустя часа два, это оказалась вовсе не Агния.
— Вячеслав Генрихович, я уточнить хотел, — Семен на той стороне связи, как и обычно, просто поражал пустотой голоса, — насчет Агнии.
— А что ты не понял? — Боров хмыкнул, — считай, что она вчера отработала.
— Это ясно. А сегодня?
— А что сегодня? — Вячеслав насторожился.
— Ну, она перезвонила, сказала, что простудилась. Судя по голосу, так и есть. Выступать не сможет, ясное дело. Мне этот день, и другие, если она до завтра не поправится, считать ей в зарплату или нет?
— Простудилась? — переспросил Боруцкий, нахмурившись. Глянул на зажигалку, которую отложил, пока занимался бумагами. — Так, подожди, я разберусь. Потом скажу.
Он отключил связь до того, как Семен успел высказаться. И с некоторым недоумением глянул на экран мобилки.
"Когда это она успела простудиться? И ему не перезвонила, а он и не дергал, думал, что спит девочка. А Семена набрала. Не хотела, чтобы он знал, что заболела? Твою мать! Неужели это из-за того, что он ее на крышу ночью вытянул?"
Боров резко поднялся из-за стола и подошел к окну. На улице уже темнело, но из-за снега сумерки казались мягче.
"Вот это устроил праздник, называется, если так. Но зачем она сюда тогда перлась с этим подарком, если плохо было? Обязательно, что ли было именно сегодня вручать? Бусинка-Бусинка".
Он снова выбрал ее номер и нажал на дозвон. Но и в этот раз Агния не ответила. Боруцкий прошелся по кабинету, хрустя суставами пальцев. То, что он не мог ей дозвониться — нервировало. А если девочке плохо? Реально плохо? Если температура? И рядом же никого нет. Даже соседки ее. И поехать, проверить, времени нет, Мелешко через сорок минут явится со своим предложением по наркоте и схеме, с которой собирался ту толкать в городе. Тут не пропадешь просто так. И на Федота не бросишь. Не поймут, тем более что заранее договаривался. Аукнется.
Он еще раз набрал ее номер, решив, что по любому поедет к Бусинке сразу после того, как все утрясет с Мелешко.
В этот раз она ответила:
— Да, Вячеслав Генрихович?
Блин.
Заболела она или нет, но с голосом у малышки точно что-то было не так. У него самого от этого звука горло сжало. Точно простудил малышку, придурок.
— Алло?
Он даже не сообразил, что тупо стоит и молчит, вслушиваясь в ее хриплый и тихий голос, пытаясь что-то понять и разгадать в непривычном, чем-то настораживающем его тембре.
— Привет, малышка, — Боров сам откашлялся отчего-то, — Семен сказал, ты заболела?
— ... да, кажется, — прошептала Бусинка.
Тихо. С заминкой и паузами. То ли горло болело, то ли еще что-то.
— Блин, ну прости, не думал я, что так выйдет с крышей, — он растерянно провел ладонью по затылку.
— Да, нет, что вы! — хрипло возразила она, — все было здорово...
— Ага, я слышу, — иронично огрызнулся Боруцкий.
Агния промолчала.
— Я звонил тебе пару часов назад, — не дождавшись ее ответа, заметил он, чего-то растерявшись, не совсем представляя, с какого бока взяться за этот разговор и что сказать.
Она вновь промолчала, ничего не ответив и не объясняя, почему не перезвонила. Вячеслав нахмурился, пытаясь понять, чего с девчонкой.
— Так, я к тебе после восьми заеду, — решил он, прикинув, что должен будет уже все здесь утрясти к этому времени, — может какие таблетки купить? Или из еды что-то?
— Нет! — она хрипло вскрикнула, и совсем без обычной радости в голосе. — Не надо, Вячеслав Генрихович! Я не хочу... Заразить... не хочу вас, — то ли поперхиваясь, то ли покашливая, объяснила малышка.
Боров хмыкнул:
— Та ты что, маленькая, зараза к заразе не липнет, не боись, не заболею.
— Не надо, Вячеслав Генрихович, я спать лягу, наверное.
Он пожалел, что не видит Бусинку. Голос у малышки, конечно, звучал совсем убито. Но что-то все равно не давало ему покоя. Какой-то он был не такой, голос ее. И не простуженный даже. Хоть и хриплый, и придушенный... Боров не сомневался — глянул бы на нее, и сразу просек, что не так.
Может, лихорадит? Черт знает, короче.
— Ладно, — решил он не ездить человеку по нервам, и так плохо ж, — спи. Но завтра я заеду, не отмажешься. Ты смотри, если что — звони, если надо чего-то будет.
— Хорошо, — она вздохнула.
— И слышь, Бусинка, спасибо за подарок. Только зачем же ты перлась сюда, если больная?
— Вам... понравилось? — проигнорировав его вопрос, как-то робко прошептала она.
— Понравилось, — он усмехнулся, решив пока не настаивать на нравоучении.
Завтра глянет на нее, определится со здоровьем, и потом уже доходчиво объяснит, когда имеет смысл на улицу выходить, а когда подарок и подождать может, а лучше дома отсидеться.
— Я рада, — так же тихо и робко ответила Агния, — ну, я спать пойду, наверное, — неуверенно протянула она, вновь непонятно поперхнувшись.
— Иди, — согласился Боруцкий, не собираясь мучить ее еще больше. И первый разорвал соединение.
Но все-таки внутри крутилось что-то, заставляя снова и снова вспоминать ее голос.
Агния захлопнула телефон, сжав его в ладони, и сама почти так же сжалась, скрутилась в клубок под одеялом. Она не хотела поднимать, как и предыдущие разы, но испугалась. Слишком настойчиво Боруцкий пытался дозвониться. Ей было стыдно обманывать Вячеслава Генриховича. Но она сомневалась в том, что готова увидеть его сегодня.
Увидеть.
Боже. Она видела его голым. Совсем. Совсем-совсем.
Зажмурившись, что не помогло изгнать из мыслей тревожащий образ, а скорее, наоборот, усугубило ее смятение, Агния с головой укрылась одеялом. Меньше всего на свете ей хотелось бы сейчас вспоминать о том, что она видела его голым с женщиной. С другой. Только разве она хоть на миг об этом забывала за последние несколько часов?
От этой мысли глаза вновь обожгли злые и горькие слезы. Нет, Агния умом понимала. Все понимала: что Вячеслав Генрихович на самом деле никакой не "ее", жил же он как-то без нее годами, даже не зная о том, что Агния существует? Жил. И что он взрослый мужчина — знала. А у этих взрослых мужчин женщины всегда есть. Для чего именно, это она, конечно, не совсем так себе представляла...
Ох.
Все она понимала. Или старалась себя в этом убедить. Но больно было так, словно в живот воткнули нож. И проворачивали, проворачивали. Сама она "проворачивала", раз за разом вспоминая то, что увидела. И столько уже выплакала за эти часы, что сил никаких не осталось, а слезы все равно продолжали течь. И та же "жадность", о которой она старалась не думать, давила грудь. Только теперь Агния понимала, что это за чувство — ревность. Она ревновала Вячеслава Генриховича. Потому что, может он пока и не был ее, но ощущая эту мучительную, жгучую боль, Агния понимала, что очень хочет, чтобы Боруцкий таковым стал. Чтобы он принадлежал ей. Только ей. Никому больше. Чтобы она была его женщиной во всех смыслах. Ведь говорил же он, что хочет проводить с ней свое время. Не совсем так, но почти. В том зале, только позавчера, обнимая ее...
Уф. Конечно, Агния пока не знала, как осознать и примерить на себя все то, что она подсмотрела в бильярдной. Очевидно, это и был тот самый секс, после просмотра которого по видео и хихикали ее одноклассницы, невнятно лепеча что-то в ответ на ее вопросы. Она себе не так это представляла. Собственно, вообще никак. Агния редко заходила в мыслях дальше поцелуев и объятий. Что ж... теперь у нее была "пища для размышлений". Даже чересчур. Видит Бог, именно в этот момент она бы предпочла и дальше оставаться в неведении о том, что и как с этим "сексом" происходит в реальности.
Эти два ее желания взаимоисключали друг друга. Агния не могла этого не понимать. Но именно в эту конкретную минуту она не имела сил, чтобы что-то сделать со своей непоследовательностью. Она не была в состоянии принять решение. А потому сделала то, что и сказала Вячеславу Генриховичу — вымученная уснула, так и лежа с головой под одеялом.
А проснулась спустя несколько часов с колотящимся сердцем и горящими щеками. Да что там, у нее вся кожа горела, так, что в привычной и родной пижаме было жарко, и ткань раздражала, натирая кожу. Непривычное и странное томление в животе, которое то и дело терзало Агнию на протяжении нескольких последних месяцев, особенно когда она думала о поцелуе с Боруцким, и сейчас сжимало, скручивало тело, становясь почти болезненным, но при этом напряженно-сладким. И она, похоже, теперь точно знала, что же это такое. И чего ей хочется.
Ей снился Боруцкий. То, как они стояли прошлой ночью на крыше. И как он в зале после концерта ее обнимал. И другое, то, о чем она до этого не думала. Обнаженный мужчина, который касался ее, целовал. Который делал с ней что-то, за гранью понимания хорошего или плохого Агнии, того, чего точно не одобрили бы ее родные. Не с этим человеком и не сейчас. Но чего она, определенно, желала, и точно ни с кем-то другим, а только с Вячеславом Генриховичем.
Агния не была уверена, что это — верное направление мыслей. Более того, почти не сомневалась, что это не так. Но сейчас, после этого сна, после нескольких часов слез и внутренней боли, которая и теперь еще никуда не ушла, она почти не сомневалась, что готова изменить свое отношение к этому вопросу. Откровенно сказать, Агния никогда конкретно не размышляла об этом, даже с родителями об интимной стороне жизни почти не говорила, все в рамках того, чего стоит избегать и что "он не стоит тебя, если не хочет понять, что ты не готова". Само собой подразумевалось, что ей не следует торопиться заводить с парнями отношения любого рода, тем более сексуальные. Более того, родители не скрывали, что были бы рады, подожди она с подобными отношениями до законного брака.
Уроки сексуального воспитания в школе были посвящены скорее защите от последствий вступления в подобные отношения. И ничего из ее опыта и знаний после общения с родителями и этих уроков не учило ее, как понять и что делать со своими желаниями и устремлениями. Или как привлечь внимание мужчины, который заставляет сердце замирать, а все тело гореть. Тем более если этот мужчина старше тебя на двадцать лет и уж точно, очень определенно знает, чего хочет и как это получить.
У кого спросить и к кому пойти за советом? Вряд ли Алина Дмитриевна поможет в этом, для соседки Боруцкий — крестный и опекун Агнии. Зоя Михайловна — тоже не советчик, еще в милицию или в опекунский совет жаловаться начнет, заикнись Агния о чем-то подобном. Близких подруг, с которыми она могла бы обсудить такую тему, в консерватории Агния так и не завела, а те, кто был со школы... они все отдалились. Или это она себя от них изолировала после смерти родителей и того, как начала работать у Боруцкого?
Не важно, факт оставался фактом, спросить было не у кого. И оставалось полагаться только на себя.
Могла ли она привлечь его внимание? Не так, как подопечная, которую надо опекать, не как ребенок. Как женщина... Ну, хорошо, пусть не так, а как девушка, которая бы хотела стать его женщиной? И нуждается ли Вячеслав Генрихович в подобном?
Она не знала ответа ни на один из этих вопросов. Как и то, замечал ли он, вообще, что она не ребенок?
Но Агния точно знала, что он хотел проводить с ней время. И ее подарок ему понравился, Боруцкий сам сказал. Это давало ей надежду и немного успокаивало бушующую внутри боль.
Конечно, он поцеловал ее вчера. Однако, после того, что увидела, Агния теперь уже сомневалась, что это хоть что-то значило. Может он просто пошел у нее на поводу, не желая обидеть Агнию? Может, принял это за детскую шалость?
А она так хотела его внимания, его касаний и поцелуев, сама тянулась к нему все это время. И, похоже, делала все совсем неправильно. Нет, Боруцкий ее не ругал и не отталкивал, но ведь она сама слышала, как он говорил той... той, что не хочет, чтобы она его ласкала и целовала. Возможно, мужчинам это нравится не так, как женщинам? Или только Боруцкому это не по вкусу? Ну, он же бандит, в конце концов, криминальный авторитет, может, им не положены все эти "нежности"?
У кого бы узнать?
Хоть иди, и у Федота спрашивай, честное слово. Только бы понять, зачем он вообще ее в клуб отправил, в кабинет к Боруцкому, если знал, что тот там не один? Знал ведь, Агния была все так же в этом уверена. Понял ли он, что Агния увлечена Вячеславом Генриховичем? И решил показать, что тот в ее сторону даже не глянет? Что у него есть настоящие женщины, подходящие Боруцкому? Или, наоборот, решил продемонстрировать всю полноту отношений между мужчиной и женщиной без прикрас? Стремился ли Федот отпугнуть ее от друга, или пытался на что-то указать?
Новые вопросы и снова никто не ответит. Да и не хотелось Агнии у Федота что-то выяснять. Она была так зла на него. Ужасно просто. Раньше боялась, а теперь... Не то, чтоб страх совсем исчез, нет, но была б сила — точно побила бы этого человека. Потому что так хотелось всю эту злость и сегодняшнюю боль выплеснуть.
Правда, основная ее проблема от этого желания не менялась — ей предстояло как-то обратить на себя внимание Вячеслава Генриховича, причем поцелуи теперь точно отменялись. Да и, наверное, ей лучше его не обнимать? Ведь там, в бильярдной, он не хотел ни того, ни другого. Но с другой стороны, она и не ощущала себя готовой повторить то, что делала та женщина, ну, когда стояла на коленях ...
Ей стало неприятно от воспоминаний о другой, и нахлынула новая волна боли. Но Агния заставила себя думать не об этом. Ей просто надо было еще подумать, и наверняка, она что-то придумает. Тем более что Вячеслав Генрихович, похоже, очень охотно проводил с ней столько времени. Только вот, честное слово, она пока не представляла, как сможет смотреть ему в глаза и не вспоминать о том, что видела его. Голым. А если не сумеет избавиться от этих мыслей, то как сможет ему хоть слово сказать? Или в глаза глянуть не покраснев? А если он поймет что-то? Он же всегда ее ложь замечает... Что тогда говорить и как объяснять? Обо всем этом Агния думала чуть ли не весь остаток ночи.
