Устинья, дочь боярская-2. Выбор

Устя кивнула. Смотрела она внимательно, недоверчиво. Вот не нравились ей такие красавцы картинные. Боря и в плечах уже, и ростом ниже, и волосы у него темные, и глаза серые, не голубые, а все одно, роднее он и краше.

Она его на сотню таких красотунов не променяет, не надобны ей они!

— Вижу.

Божедар ее взгляд перехватил, да и порадовался.

Когда Велигнев его сюда приехать просил, упомянул он о волхвице Устинье. И сказал, что молода та, да сильна. А Божедар и такое о себе знал.

Когда ты лицом хоть на парсуну, да не бабник, не любишь девиц перебирать — поневоле намучаешься. У него-то жена есть, любимая, и лучше нее нет никого. И она в нем не плечи широкие и кудри золотые видит, а человека, не внешность, а душу его. Другим такое и невдомек, а бабы бестолковые, на шею вешаются, глазки томные закатывают... и волхвицы тут не исключение. И помощницы в святилище — хоть ты мечом отбивайся, слов-то они в азарте и не услышат.

А тут спокойно все.

Волхвица на него хоть и смотрит, да не как на мужчину, а как на картину. С недоверием смотрит, и чувствуется, не надобен он ей. Вот такой как есть — не надобен. Или другого любит, или он ей не к сердцу пришелся — все одно хорошо. Им бы поработать вместе, а какая б тут работа, когда баба о мужике думает, не о деле? Но Устинья точно не такая.

Божедар даже выдохнул потихоньку, пока Добряна Устинье все объясняла.

— Велигнев его прислал, для защиты и помощи.

Устя только брови подняла.

— Одного? Или еще с ним кто есть?

И столько сомнения в ее голосе было, что не выдержал мужчина, брови сдвинул.

— Не один я тут. Но о том говорить не надобно.

Устя головой тряхнула. Коса по спине метнулась, лента сверкнула золотом. И глаза серые тоже сверкнули темной хищной зеленью. Или это свет так упал?

— Не надобно? Еще как надобно! Я к Добряне шла плакаться, а когда вы тут... люди мне нужны! И немедленно! Человек двадцать, лучше тридцать!

— Для чего? — Божедар смотрел вопросительно, серьезно.

— На обоз напасть надобно и человека убить.

Тут уж не только красавец — Добряна тоже рот открыла, да так и застыла. Устя рукой махнула, раздосадовано.

— Не просто так! Не о разбое речь! Из города обоз ушел пару дней назад, с ним в монастырь царица Марина отправилась. Бывшая царица.

— А ведьма?

— А ведьма она и посейчас, и всегда была. И будет... ламия она, нечисть, нелюдь, как ни назови — не хочу я такое за спиной оставлять. Более того, уверена я, что до монастыря не доедет она! Договорится с татями какими, те налетят, трупы оставят, всех вырежут, а она с ними уйдет. И будет себе жить безбедно во Франконии какой или в Лемберге! Очень даже легко! А потом вернется. Мы ли все позабудем, дети ли наши, а она вернется. Кровью умоемся, когда эту пакость выпустим!

Добряна с Божедаром переглянулись, призадумались.

Устя лоб потерла, да глаз не опустила.

— Я заходила, смотрела, кто с царицей до монастыря собирается. Дозволено ей двоих чернавок взять для помощи и прочих надобностей. Обе они черноволосые, обе на царицу похожи.

— Вот даже как...

Поверила ли Добряна?

А чего тут не поверить? Ведьма же... от них любой пакости жди. Говорят, коня бойся сзади, козла спереди, а ведьмы со всех сторон.* И правдиво говорят.

*— Исходный текст: Бойся козла спереди, коня — сзади, дурака — со всех сторон. Еврейская поговорка. Прим. авт.

Не хочет царица в монастырь?

А кто б туда хотел? Покажите такого? Кто от жизни устал, кто спрятаться хочет? Ну так то не про Марину сказано, ей-то все нравится! Для нее в монастыре — смерть медленная, безвременная.

— А к чему тебе, боярышня, двадцать человек?

Устя только брови подняла.

— Есть ли другой выход? Я надеялась, что нападут на обоз, а царица там и поляжет.

— Есть, конечно. Мне и двух-трех человек хватит. Легкой ногой обернемся.

Устя головой качнула.

— А когда на засаду наткнетесь? Уверена я, что без татей не обойдется.

Как сказать, что прошлый раз так было? Устя все отлично помнила. И что случилось, и как, и когда, но как расскажешь? Как объяснишь?

Устя веточку взяла, на снегу карту начертила. Грубовато, да все равно похоже вышло.

— Вот, смотрите. Борис ее решил сослать в монастырь святой Варвары Финикийской*. Это — здесь. В горах.

*— святая Варвара Илиопольская существует, ей молятся для защиты от внезапной и насильственной смерти. Автор слегка меняет названия и имена. ИМХО, хорошая святая, чего с ней так католики в 1969 г. некрасиво поступили — непонятно. Прим. авт.

— Так.

— Ехать туда почти два месяца, не думаю, что Марина столько продержится. Выехали они уже, да догнать их можно, дорога длинная, идет мимо Ярска, мимо Подарёны... а вот здесь и лес удобный. Как раз дней десять от столицы получается, может, двенадцать. Думаю, здесь тати и ждать будут. Поди, найди их потом, в лесу-то?

Божедар подумал пару минут.

— Что ж. Можно заранее приехать, оглядеться, обоз медленно идет, мы птицами быстрыми полетим. Когда татей найдем... и татей поменьше будет. И царица от нас не скроется, ежели такая она, как ты говоришь, боярышня.

— Она действительно нечисть, — Добряна скрывать не собиралась. — Когда государь наш о разводе объявлял, ее тоже народу выводили, показывали. Она хоть и орала, да что с того? Я на нее тогда хорошо посмотрела. Как есть она ведьма, и силой черной от нее тянет.

Божедар кивнул.

Устинье он верил, конечно. Но... все ж таки царица. А про любовь Устиньи к царю ему уже Добряна поведала. Могла Устинья приврать чуточку?

А что — волхвы не врут?

Могут и не врать, могут просто недоговаривать. Но когда царица и правда ведьма черная, тут и Устинью поймешь, и Добряну. И за спиной такое оставлять не след, и землю подобной нечисти поганить ни к чему! Прибить ее, да и вся недолга!

Не на Ладоге?

Так-то можно бы и здесь попробовать. Подкараулить, выстрелить из арбалета, да и давай Бог ноги! Но рисковать не хочется.

Это вам не Франкония какая, где дом в дом стоит, крышами друг по другу чертит. Бывал там Божедар, бывал. Налюбовался — до сих пор с души воротит, мерзкое место. Но по крышам там бегать можно. Здесь подворья! И по подворьям уйти сложно будет.

*— кому интересно см. покушение на адмирала Колиньи. Прим. авт.

Нет, не надобно такое никому.

Лучше правда, обоз обогнать, да и подождать их в месте удобном. Арбалет с собой прихватить, на ведьму посмотреть... через прицел.

Это все боги одобряют, хоть наши, хоть иноземные. Так что Божедар поспешил женщин успокоить.

— Съезжу я, посмотрю, что там, в лесу, и вернусь.

И на лице Устиньи радость отразилась.

— Прошу тебя! Не верю я, что она просто уйдет! Ведьма есть ведьма, подлые они, мстительные! Сам ведаешь! Мне мстить будет — переживу. А когда Борису и всей Россе? Так, заодно, потому что сможет она это сделать? И месть эту детям завещает!

Божедар и не сомневался. Ведьмы хоть и хитрые, и расчетливые, а часто пакостят потому, что могут это сделать безнаказанно. И тут — будет. Он и не сомневался даже.

— Хорошо, Устинья, съезжу я, посмотрю. Когда там и правда все так... не вернется она. Никогда.

— Благодарю, Божедар.

— И когда понадобится что, говори. Велигнев попросил помочь вам, я и помогу.

Устя кивнула. Подумала немного.

— Есть несколько человек, проследить бы за ними. Можно ли?

— Кто именно?

— Мне бы узнать подробнее. Михайла Ижорский, боярин Раенский, Рудольфус Истерман, подворье Захарьиных. Два первых — что сейчас делают. Рудольфус Истерман в отъезде, да мне б хотелось знать, чем он занимался, откуда взялся, что ему в Россе понадобилось. Не могу я сказать точнее, но кажется мне, что неладно там. А подворье Захарьина... бабушка сказала, что в подвале у него Черную Книгу нашла. Но ведь не просто так она появилась? Не сама приползла?

— Разузнаю. Прикажу — мои люди и Захарьина из-под земли достанут.

— Благодарствую, Божедар.

— И про Истермана разузнаю.

— И... присмотри и за моей семьей. Пожалуйста. Один убийца приходил уж. А вдруг еще кого пришлют?

Божедар пообещал.

Волхвы просто так не попросят. Даже если волхва молодая, неопытная, чутье у нее хорошее. Лучше его люди лишний раз побегают, чем потом беда случится.

Устинья еще раз поблагодарила. Посмотрела чуточку беспомощно.

— Я неладное чую, а откуда угроза — не знаю. Только кажется мне, что корни в прошлом, а сегодня мы только росточки видим. Выполем — не поможет, прорастут наново, и детям нашим с той же угрозой драться придется.

— Орден?

— Может, и они. Не знаю я. Не вижу всего... помоги! Пожалуйста!

Божедар пообещал помочь.

Дел впереди будет много. Но...

Это его земля. Его вера. И нечего тут всякой нечисти разгуливать. Только лежать — можно. Но под землей и тихо.

* * *

Уезжали Борис с Устиньей через два часа. Довольные, спокойные.

Устя и с Добряной о своем поговорить успела, но тут волхва не помогла никак.

Разве что с огнем яснее стало, да приятного все одно чуть.

— Черный огонь — сила твоя, ты ее так видишь. Почему она на Федора так отзывается? А Сила вообще срабатывает часто на сильные чувства. Любовь, ненависть...

О, ненависти у Устиньи хватило.

На Бориса срабатывало по любви. На Федьку из ненависти? Похоже. А что добить его не удавалось — жалко, конечно. Но куда деваться?

— А припадки такие отчего быть могут?

— Болезнь, к примеру. Порча. Родовое проклятье. Но если твоя сила отозвалась, то или порча, или проклятье родовое. Агафья говорила про ритуал, но после такого ритуала дети здоровыми рождаются, только бесплодными, к примеру. А значит, еще и сверху наложилось что-то.

— У Захарьиных?

— Может, у них. Может, у отца ребенка.

— Борис проклятий не несет, я бы увидела.

— Да и я увидела бы. А Борис и Федор точно братья?

Устя только рот открыла.

— А...

— Что тебя удивляет? Государь Иоанн уж стар был, когда женился. Понятно, ребенка и в таком возрасте зачать можно, но ежели помогли ему?

Устя задумалась.

Любаву она терпеть не могла. Но такое? Не подозревала она государыню в измене, и мысли ей такой в голову не приходило!

— Не знаю.

— Тут я не помощница, я тоже не знаю. А зря. Нам бы хоть как за земными властителями следить, ежели выберемся из беды, обязательно придумаю что-нибудь.

Устя кивнула, ровно марионетка, но мысли ее сейчас о другом были.

— Добряна, а проверить это как-то можно? Братья они или нет, и Федора... проклятие или порча?

Добряна руками развела.

— Чтобы родство проверить по капле крови от каждого надобно.

— Бориса я уговорить могу. А Федор... нет у меня его крови.

— Ежели будет, приноси. Посмотрим...

— Хорошо. А с остальным как быть?

— Смотреть надобно. Мне в город сейчас хода нет, роща не отпустит, сам же Федор сюда не придет, не уговоришь. Можешь прабабку свою попросить, она к месту не привязана, а порченых много видела. Еще и тебя поучит, как распознать их.

— Попробую. Спасибо, Добряна.

— Не благодари. Не за что.

— Все равно — спасибо. Поговорю с прабабушкой.

Время есть еще, дней через пять-шесть и поговорит.

* * *

Аксинья глаза открыла, дернулась.

Помнила она вчерашнее, хорошо помнила.

Она, сестра, Михайла... когда она увидела, как Михайла к Устинье входит, она ж обрадовалась сначала. Думала — к ней пришел!

Хотела в коридоре подождать, обрадовать.

А услышала...

Не любит ее Михайла. Не любит.

Более того, Устинью любит.

А может ошибка это?

Бывает ведь и так?

Оговорился? Или она не так поняла, не то услышала?

Аксинья по сторонам огляделась. Боярыню Раенскую вспомнила, ноги с лавки спустила...

Тихо убежать не удалось, боярыня рядом возникла, словно из воздуха соткалась.

— Проснулась, Ксюшенька? Пойдем, умоешься, да позавтракаешь, а там уж и к сестре можно. На голодный желудок такого лучше и не слушать.

— Такого? — не бывала Аксинья на рыбалке, да наживку заглотнула мгновенно.

— Когда родные предают да обманывают, оно завсегда больно.

Аксинья понурилась, Варвара ее жалеть продолжила, и как-то так оказалось, что под это воркование ласковое Аксинья и умылась, и рубаху поменяла (потом занесешь, как время выберешь, не в грязной же идти?), и ленту новую в косу вплела, и позавтракала вместе с боярыней.

Легко с ней было, уютно.

Аксинья так себя и с матушкой не чувствовала, матушка вечно занята была, вечно ей не до Ксюши. Няня? Та больше всех Илюшку любит, а еще Устю. А Аксинье так, самые крохи внимания доставались. Несправедливо!

Устинья?

А она вообще... предательница! Знала же, что сестра Михайлу любит, и не гнала его, не отвергала! Выслушала!

Мысль, что Устинья вообще-то Михайлу и выгнала, Аксинье в голову не пришла даже. Что значит — выгнала?!

Мебелью не кинули, крика-лая не было, а подумать, что здесь палаты царские, а не базарная площадь... это Аксинье было не по разуму. Не по возрасту.

Кто ж в шестнадцать-то лет, да влюбленный, головой думать будет? Отродясь такого не бывало!

Аксинья и сама не поняла, что говорила, как говорила, боярыня вроде как ее слушала, только поддакивала, да сочувствовала. А только когда время пришло к сестре возвращаться, Аксинья уж твердо в правоте своей убедилась.

Устя предательница.

Михайла?

А что мужчины могут сделать против бессовестных баб? Падки они на сладкое, чем такие, как Устя, и пользуются. А честные девушки потом страдают! Вот!

* * *

Варвара дурочку проводила, к мужу отправилась, тот как раз у царицы был.

— Что скажешь, Варенька?

— Когда доверитесь мнению моему — Аксинья как подменыш в семье. Слабая она, глупая, ни силы ей не досталось, ни ума.

— Не подменыш она, — государыню Любаву хоть кашель и скручивал, но глаза жестко смотрели. — Феденьке подойдет по крови, по силе. Почему он не ту сестру выбрал?

— Так и перевыбрать можно, государыня.

— Федя не согласится.

— А мы иначе сделать можем, — Платон бороду огладил степенно. — Как Варюша мне сказала, так я и задумался. Есть у нас хороший выход, и все довольны будут. Кроме Устинья Заболоцкой, может быть.

— Пусть ее хоть лихоманка разобьет, — Любава рукой махнула. — Не жалко! Говори, Платоша!

Платон и изложил, чего надумал.

— Когда Аксинья нам подходит, лучше и не будет, — завершил он.

Женщины закивали.

И Аксинья была угодна, и план хорош был, только выполнить осталось. Но и это решаемо, сама Аксинья им и поможет.

* * *

Устя уж встала давно, позавтракала, Аксинью ждала. Не искала, нет. Глупо по дворцу бегать да вопросы задавать, все одно не узнаешь ничего лишнего.

— Ася? Ты где была?

— Не твое дело! — Аксинья насупилась. — Ты мне скажи, давно у вас с Михайлой моим?

Устя смотрела прямо.

— Он сказал, что с первого взгляда меня полюбил, еще с ярмарки той. А мне он даром не надобен!

— А я? Как ты могла?!

— Что я могла? Жить и воздухом дышать? Аксинья, сама подумай, что тут от меня зависело?!