Черные ангелы (дилогия, первый роман)

— Ты ничего не понимаешь, — произнес он снисходительным тоном. — Она любит меня... я люблю ее... Мы будем жить вместе!

В отношении женщин суждения Лехи были весьма спорными, поэтому я поверил ему наполовину. Консьержка была замужем шесть раз. Одним мужем больше, одним меньше — не имело значения. Но момент был знаменательным — Леха решил жениться! Следовало его поздравить.

— Где? — спросил я.

Мне надо было выяснить, в каком промежутке времени я нахожусь. Ведь по логике я спал на грязном матрасе в доме. Но с таким же успехом мне это могло присниться. Потом я вяло подумал, что если произошел новый сдвиг времени, то следовало приготовиться к сюрпризам и здесь в городе.

— Господи! — радостно воскликнул он. — Да разве это важно?! Где угодно!

— У вас будет счастливая семейка, — сказал я с иронией сквозь дрему.

— Конечно! — воскликнул он. — Я по-настоящему счастлив! Я буду возить ее к океану и...

Ага, понял я, значит, он еще не доложил Алфену. Значит, это утро после пьянки, а я трезвый и Лаврова еще не пришла.

— ...я буду покупать ей цветы... — добавил он неуверенно, терпеливо глядя на мое ироничное лицо.

— Который сегодня день? — остановил я его красноречие и окончательно проснулся.

Реальность, похоже, состояла в том, что это действительно была моя квартира, а значит, жизнь потекла по другому руслу — или она текла урывками, то в одном направлении, то в другом? Я еще не приспособился. Планета Земля стала очень смешным местом.

— День?.. — удивился Леха, — третье августа... — он допил воду и бросил бутылку на пол.

Раздался звук стрельбы. Во сне звуков не бывает. Мало того, во сне не должно было быть Лехи, который женится, потому что настоящий Леха не мог жениться по определению, иначе он не был бы Лехой.

— Как третье? — удивился я.

— Так, третье, вчера было второе, 'юбилей для покойника', мы же отмечали. Забыл? — Он жил одними чувствами к консьержке. Больше его ничего не волновало, а стрельбу, похоже, он даже не услышал.

Это смахивало на сумасшествие. Я рывком поднялся и подбежал к окну, за которым мирно горели фонари. Город жил обычной жизнью. А где же термоядерная война, взрывы, пожары, которые я видел из космоса? Мне почему-то было тяжело дышать, и я покрылся испариной. Сердце билось, как птица в клетке, а воздух был густым, как сироп. Состояние было примерно такое же, как в первые дни, когда я прибыл на Землю. Неужели на человека так действуют скачки времени или я с перепою? Впрочем, одно не исключало другого.

Маленький полковник вышел из подъезда и скрылся в арке. За ним пробежал тощий курцхаар. В ветвях ливанского кедра мелькнула белка. Над крышами мирно плыли облака, но совсем неземные. Все, подумал я обреченно, брошу пить и почувствовал чей-то взгляд. Леха следил за моими действиями с большим подозрением. Видать, я вел себя странно. Самое интересное заключалось в том, что он не отреагировал на стрельбу. Это можно было объяснить только одним — звуки из другого времени слышал только я один. Леха же, видно, решил, что я сошел с ума. Ужасное подозрение закралось в мою душу — я подумал, что Леху перекодировали. Но кто же тогда стрелял?

— Что слышно в городе?

— Ничего... Забыл, мы летим в Севастополь?

— Ах... да... — вспомнил я, испытывая страшную слабость. — Но тогда чепуха какая-то.

— А это ты видел! — Леха гордо швырнул на стол пачку денег. — Главный расщедрился.

Деньги были серьезным аргументом в пользу реальности, потому что даже в моих снах главный ни разу не платил нам таких денег.

— А откуда у тебя мои ключи? — я предпочел сесть на диван.

— Ты же мне сам их вчера дал, — удивился Леха.

У меня отлегло с души. Все становилось на свои места. Однако если мы летим сегодня, то, значит, в мае ничего не случилось — ни вторжения, ни боев. Это надо было проверить. Несомненно, я был в очень странном будущем. Возможно, даже оно не очень стабильно. Но если оно наступило, по логике я не должен был помнить моего странного прошлого. Ерунда какая-то! Я сразу запутался, не в силах быстро приспособиться. А вдруг еще сдвинулось и пространство? И мы не на Земле? Что теперь будет? От этой мысли мне стало совсем тошно. Что-либо объяснять Лехе не имело смысла. Во-первых, слишком долго, во-вторых, я теперь никому не доверял.

— А что сказал Алфен?

— Он ее бросил.

— Кого? — удивился я.

— Таню Малыш, — скромного пояснил он, глядя в пол.

Так, хоть одна хорошая новость — Таня Малыш жива! Это надо было отпраздновать. Я направился к холодильнику.

Что еще произошло, пока я отсутствовал? Леха не хотел, чтобы мы вспоминали о Тане Малыш. Вообще, похоже, он стал праведником, и консьержка не должна знать о его похождениях. Хорошо. Пусть все валит на друга.

— А?.. — я хотел спросить о Лавровой, но вовремя прикусил язык.

Вдруг она в соседней комнате? А на Леху нельзя положиться. Я потащился проверять. Но ее, конечно, след простыл. Закон не знаю, какой подлости. Мне так хотелось ее увидеть, обнять, прижаться. Следовательно, я один такой чокнутый, а Леха ничего не помнит. А что помню я? Я помню, что мы тащили астронома и рассуждали о вторжении таинственных астросов, которых никто никогда не видел. Так, значит, дело в этом. Значит, меня выбросило неизвестно куда и Леха несет какую-то ахинею о женитьбе. Значит, в настоящем происходят совсем другие события, а здесь одни видимость. Но где настоящее, а где ненастоящее, я определить не мог. Это было выше моих сил.

— Знаешь что, — сказал я, — позвони Алфену. Пусть вместо меня, полетит Лука, что-то я себя неважно чувствую.

— Ну ты даешь! — удивленно посмотрел он на меня, — совсем чокнулся? Лука на Марсе в командировке...

— Давно? — спросил я, почему-то ничему не удивляясь.

— Три месяца. Ты что? — воскликнул он. — Мы же с тобой вчера мало выпили.

— Как это ему удалось?

— Алфен получил большую субсидию, и у него роман с его рыжей женой.

— Понятно, — сказал я, — это я помню.

Вдруг меня посетила дикая мысль: у власти черные ангелы или хлысты. Откуда же еще субсидии? А сам я давно перекодирован. Я действительно чувствовал себя паршиво: болела голова, и звенело в ушах. Тогда я решил взглянуть на себя в зеркало и заглянул в кухню, где в мойке обнаружил объеденный кусок мыла. Так, значит, пока я отсутствовал в этом измерении, здесь все-таки происходило что-то странное.

Навстречу мне, потягиваясь, вышел Росс. А из зеркала на меня глянуло совершенно нормальное лицо — без синяков и шрамов, правда, под глазами — тени. Но состояние моего лица еще ни о чем не говорило. Спросить же Леху в лоб мне казалось большим риском. Кто знает, какие сейчас отношения между людьми, а странный обмылок со следами человеческих зубов навел меня на мысль, что вместе с привычкой пить кровь у хлыстов извратилось и чувство вкуса.

Меня мучила страшная жажда. Направляясь на кухню, я заглянул в комнату. Леха возился со своей любимой 'мамией'. Он был сама безмятежность. На его круглом лице светилась обычная идиотская улыбка. Я открыл холодильник, но то ли спешил, то ли слишком резко дернул дверцу — бутылка 'мерло' упала к моим ногам и вдребезги разбилась. Брызги и осколки разлетелись во все стороны. С минуту я оторопело наблюдал, как мои изголодавшиеся муравьи бросились вылизывать красное вино. Все было кончено: это была новая реальность — не хуже и не лучше предыдущей — с перекодированным Лехой и неизвестностью за окном. Впору было бежать куда глаза глядят.

Вдруг я обнаружил, что снова открываю холодильник. Прежде чем я что-то сообразил, целехонькая 'мерло' стояла на полке в холодильнике. Но теперь я изловчился и ловко поймал ее до того, как она ударилась о пол, чтобы разлететься на тысячи осколков и залить мою кухню. От этих усилий я едва не задохнулся и присел на пол. Сердце билось где-то в горле. Меня посетила странная идея: неужто я только что прилетел с Марса? Действительно, настали веселые времена — успевай только оглядываться. Или я один помню все временные сдвиги? Хотя почему? Ведь Леха только что намекнул на вчерашнюю пьянку, о которой я не имел малейшего понятия. Но по идее я даже воспоминаний о своих мыслях не должен был помнить. Хотя, возможно, что новая реальность заключалась именно в том, что человек помнил фрагментарно. Тогда больницы должны быть полны сумасшедших, потерявших память. Рассуждая таким образом, я вернулся в большую комнату в надежде, что вместе со сдвигом времени изменился и Леха. Но дудки — он сиял как новый пятак.

— Ну что, едем?!

Леха ловко открыл бутылку и налил вино в стаканы. Казалось, что он не заметил сдвигов времени. Что было очень и очень странно. Я почему-то старался не поворачиваться к нему спиной. Меня смущали следы зубов на мыле.

— Едем, — согласился я, выпил вино и медленно, чтобы не душила одышка, влез в армейские шорты, которых у меня прежде никогда не было и в кармане которых я обнаружил надушенный одеколоном платок — привет от Лавровой. Странно, запах меня раздражал, должно быть, из-за моей слабости. Значит, это она купила мне новые штаны. Неужели, она тоже стала хлыстом? Мне даже не хотелось об этом думать.

Моя сумка с вещами стояла в прихожей. Я натянул свежую майку и вышел в коридор, распространяя запах одеколона, потом вернулся, взял из тумбочки револьвер и засунул его за спину под ремень, а сверху закрыл майкой — так на всякий случай. В барабане оставалось еще четыре патрона. Кто знает, что сейчас делается в городе. Я совершенно не хотел быть перекодированным помимо воли — лучше застрелиться.

— Совсем забыл, — сказал Леха, когда я захлопнул дверь, — вот тебе новый пропуск на две недели.

— Зачем? — спросил я, вытирая со лба липкий пот.

— Новая власть — новые законы, — дипломатично ответил он. — Я за тебя поручился.

— Стой! Подожди!

Я вернулся в квартиру и полез в мусорное ведро, вспоминая незлым добрым словом Лаврову. Стоило мне это еще пары минут одышки.

Всех можно обмануть, но только не плесень. Не могла она так разрастись за пару дней — неделя, не меньше. Зато отвадила брезгливых хлыстов от исследования мусорного ведра и сохранила для меня диск-юлу. Я сунул его в самое потаенное место — в задний карман шорт. Может быть, это тот единственный шанс, который выпадает раз в жизни и который поможет нам избавиться от черных ангелов? Слабый, но шанс, хотя Мирон Павличко в него и не верил. Я тоже не верил, но что было делать?

Уже покидая квартиру, я чисто машинально открыл кладовку в прихожей и посмотрел на полки. Что-то привлекло мое внимание. Баллончик с дихлофосом! Чуть поржавевший, но почти полный. Пригодится на всякий случай, решил я. Опять же они жуки, как-никак.

Конечно, я не знал. Я ничего не знал. Я не знал, вернусь ли назад на базу к Мирону и Люсе и каким путем. Смешно было думать, что я спасу человечество с помощью какого-то игрушечного диска, револьвера и баллончика с дихлофосом. Но мне так хотелось душевного спокойствия, что я на всякий случай вооружился чем попало.

Мы выскочили во двор. Дождь прекратился, и выглянуло солнце. Я посмотрел в старое выцветшее небо, и это наполнило меня ощущением, что все пропало! Мир стал не таким, каким он был. А был он гораздо лучше, и солнце прежде сияло ярче, и небо было голубее и бездоннее.

Такси уже ждало нас. Мы бросили вещи в багажник и поехали. На углу Невского и Мойки бурлила толпа — все здоровые, крепкие, с румянцем на щеках и самое странное — белокожие, как марсиане. Нет, я не мог быть перекодированным, потому что не испытывал никакого сублимации с ними. Я покосился на Леху. Он сидел рядом с водителем и следил за дорогой.

— Хлысты тоже у власти? — спросил я.

— Ты сегодня какой-то странный, — заметил Леха, оборачиваясь. — Какие хлысты? Новообращенные!

Значит, мне не показалось, подумал я. Значит, хлысты вымерли, а появились новообращенные.

— А кто это такие? — спросил я.

— Люди, — пояснил он вполне логично, чуть заметно кивая на толпу. — Просто люди.

А как же следы зубок на мыле и странные недоговоренности Лехи? Нет, хлыста точно остались в качестве касты тайных надсмотрщиков.

— Ты тоже станешь таким же, — сказал, оборачиваясь, Леха.

На его честную морду можно было молиться — настолько он был искренен. Честно говоря, я даже поддался его обаянию, ведь Леха всегда был очень естественен и не потерял эту черту характера. Однако на всякий случай я спросил:

— Зачем? — и незаметно трогая револьвер за спиной. — Мне и так хорошо.

— А будет еще лучше, — уверенно заявил Леха, — и здоровее! Посмотри, каким я стал.

Действительно, морда у него стала еще больше округлилась и на ней появился здоровый, как полугодовалого ребенка, румянец. Самое удивительное, что он, в отличие от меня, даже не задыхался.

Вот в чем дело, понял я, захват власти состоялся, и мне нужно поменять органы. Сейчас меня посадят в камеру и будут морить голодом три месяца, поменяют мозги и память, я потеряю индивидуальность и буду ходить по улице в поисках куска мыла.

Словно прочитав мои мысли, Леха пояснил:

— Тебе просто сделают первую серию прививок, и мы успеем в аэропорт. Генетика, старина!

В Катькином садике кипела барахолка, где во всю торговали мылом. Мы свернули влево на Садовую, приблизившись таким образом к Крестам еще на один шаг. В душе моей только усиливалось беспокойство. Я не хотел становиться кровососом.

— А Невский перекопали... — пояснил Леха, следя за мной в зеркало заднего обзора.

Я улыбнулся в ответ — неужели он стал предателем и завлекает меня в ловушку. Леха и шофер о чем-то разговаривали, но так тихо, что я слов не слышал. У меня все больше крепла мысль, что меня везут в Кресты, что сейчас меня возьмут на цугундер и начнут выпытывать, где я был и что делал на базе черных ангелов. А главное сделают сверхчеловеком с новыми органами, извращенным вкусом, и я буду есть мыло. Через пять минут мы выскочили на мост Белинского. Выпрыгивать на ходу было чистым безумием. Лучше бы была война!

Я схватился за ручку дверцы.

— Не надо! — очень спокойно сказал Леха.

— Почему? — спросил я, глядя на него в упор.

— Не надо! — на меня смотрел черный ствол пистолета.

— Леха! — воскликнул я, — это безумие!

— Оно скоро кончится, поверь! — ответил он мне, широко улыбаясь, но пистолета не убрал.

Я так и не понял, кто из нас был прав. Может быть, он действительно хотел мне добра? Кто знает? Только никто из нас не успел это проверить. На встречную полосу вылетел автомобиль. Это была судьба! Траектория его движения была такова, что мы обязательно должны были столкнуться лоб в лоб. В последний момент наш водитель вывернул на набережную. Меня вжало в заднее сидение, и я уже знал, чем все кончится. Сквозь визг тормозов в мое сознание проник вой клаксона. Последовал удар вдогонку. В какой-то мгновение я увидел оскаленное лицо водителя двухсотки, которая в нас врезалась. Вцепившись в руль, он безуспешно вращал его. Потом крутануло так, что в глазах потемнело, снова ударило, раздался, треск. Стекла разом вылетели, и мы, сбив перила, упали в Фонтанку. Последнее, что помню, была мысль о смерти.