— Leave, quickly. (Выходи, быстро)
— Forgive, but you is wounded, it is necessary for you in hospital! (Простите, но Вы ранены, Вам нужно в больницу)
— Bough, I will shoot down, I went, a creature. (Сука, пристрелю, пошла вон)
Я уже выбрал свободный ход курка, еще секунда, и я бы выстрелил.
— I know a place where to you will help, there my friends. (Я знаю, где Вам помогут, там мои друзья) — закричала она.
Мозг сработал моментально, у меня патовая ситуация. Если что, успею пристрелить, в запасе еще три обоймы, главное — не потерять сознание.
— Well, went, but remember, ate that, you the first will die. (Хорошо, поехали, но помни, если что, ты умрешь первой)
Я открыл заднюю дверь и просто ввалился на сиденье. Она молча рванула с места, метров через пятьдесят затормозила и бросила машину вправо, заехав в темный переулок. С момента, когда форд ударил меня в крыло, прошли минуты две. Она лихо мчалась по каким-то узким улочкам, кое-где сбивая мусорные бочки.
— More shortly so, we eat in Abu Dabi, understood? (Мы едем в Абу-Даби?)
Я понял, что она может увезти меня туда.
— But there it is far, and at you a lot of blood is lost. (но Вы потеряли много крови)
— Я тебе не верю.
— Но у Вас нет выбора, у Вас серьезное ранение, долго Вы не протяните, так что я не могу согласиться ехать в столицу, зная, что ты скоро потеряешь сознание. А так я сама могу помочь: если кость не задета, то у меня все есть. Поверьте мне, я раньше служила в морской пехоте США, принимала участие в "Буре в пустыне" и знакома с ранениями. Удивляюсь, как ты еще способна держаться. Сейчас я работаю репортером на одном канале Нью Йорка.
— Поехали, но помни: стреляю я лучше, чем сейчас себя чувствую.
Она нажала на газ, меня вдавило в кресло. А ведь она права, до столицы я не доеду. Я вдруг ощутил боль в плече, рука лежала на сиденье, и я чувствовал, как по груди течет теплая струйка крови. Если раньше я воспринимал это тело как что-то чужое, то почувствовав боль и теплую кровь, я стал воспринимать его как родное.
"А может, плюнуть на все и умереть? Такой шанс, а дальше — будь, что будет. Я пытаюсь выжить, это инстинкт. Ну, выживу я, а дальше что? Как жить? Даже буду в безопасности, что мне делать?" — задавал я себе вопросы. Я не видел, куда мы едем, все было как в тумане, сильно хотелось пить, кружилась голова. Состояние было пред обморочное. Я понимал, что это от потери крови, уже знакомое состояние. Даже когда мы остановились, и меня выводил из машины какой-то мужчина, я не сопротивлялся, сил просто не было. Я помню, меня положили на землю, это была трава, я чувствовал ее запах, чувствовал, как мне делали инъекцию в вену, а потом какая-то эйфория, боль ушла, все стало как-то безразлично.
И тут я отчетливо увидел лицо сына. Ему ведь всего девять лет. Если меня вычислили, значит, он в опасности. Перед глазами промелькнуло лицо Марины. Где она? Что с ней? Моим детям нужна помощь... Что с ними? Это было последнее, что я помню... Дальше — темнота.
Сознание вернулось быстро. Мне даже показалось, что я был в отключке не более минуты. Но открыв глаза, пришлось опять зажмуриться от яркого света. Полежав несколько секунд, провел анализ тела: в плече боли не было, так, неприятные ощущения. Так же почувствовал, что грудь и талию что-то стягивает. "Ну и что на этот раз? Как меня уже достали всеми этими атрибутами, пора с этим заканчивать раз и навсегда". Правая рука была свободна, и я ощупал то, что меня стягивало. Оказалось все проще, чем я подумал. Это были повязки из бинтов.
Медленно открыв глаза, я осмотрелся. Это была небольшая комната, выкрашенная в белый цвет. Через полузакрытые жалюзи пробивался яркий свет. "Так, значит, уже день. Интересно, сколько же я был в отключке? И самое главное, где я?"
Я попытался встать, но от головокружения тут же пришлось вновь лечь. За дверью послышались шаги, по стуку каблуков я понял, что идет женщина, и через секунду дверь открылась, и в комнату вошла блондинка на вид лет 30-35, невысокого роста, одетая в белый халат и, как я определил, на голое тело. И что это? Женщинам в арабских странах так одеваться не принято.
— Добрый вечер, как Вы себя чувствуете? — поинтересовалась она на английском.
— Хреново, как будто танк переехал. Где я нахожусь? — я попытался снова сесть на кровати.
— Вам сейчас не стоит вставать, — удержала она меня. — У Вас большая потеря крови. Вам сделали операцию, извлекли пулю из плеча. Сейчас Вам ничего не угрожаете, но нужен покой. На счет шрамов не беспокойтесь, у нас очень хороший хирург, раньше занимался пластикой.
— У вас — это где? — спросил я.
— Мы — это "Красный крест". Сейчас Вы находитесь в госпитале "Красного креста". Вас привезли ночью в критическом состоянии.
Разговаривая со мной, она возилась с аппаратурой и капельницей, которую я сразу и не заметил. Только теперь я обнаружил, что на мне прикреплено множество каких-то датчиков. Она приготовила шприц и подошла ко мне.
— Не беспокойтесь, это успокоительное и глюкоза. Вам нужно спать. Я не спрашиваю, кто Вы и откуда. Наше дело — помогать людям.
— У меня что, совсем все так плохо? Вроде такие ранения не вызывают большую потерю крови.
— Да, не вызывают, но когда у вас месячные, это уже опасно.
— Месячные? У меня?
— Да, сейчас отдыхайте, тут Вы в безопасности, — с этими словами она сделала мне укол в вену и сразу вышла.
Я остался переваривать услышанное. И почему-то сразу зацепился за месячные. С одной стороны, я вновь испугался этого слова, так как до сих пор не мог привыкнуть, что оно теперь применимо и ко мне. А с другой стороны, вспомнив свой последний секс с охранниками, обрадовался, что ничего не произошло.
"Странно, — думал я, — меня беспокоит не сам факт половой связи с мужчиной, а беременность. И даже услышав слово "месячные", я, скорее, обрадовался, хотя об этом даже не думал. Я, наверное, начинаю думать как женщина, в голове, наверное, что-то меняется".
Я даже не заметил как заснул.
Примерно в это же время за тысячи км от меня по длинному коридору шел генерал Мурзин. Его пять минут назад вызвал Евсеев, да не просто вызвал, а потребовал немедленно прибыть в его кабинет. И сейчас Мурзин пытался определить тему разговора.
Тем было несколько. И основная из них — это исчезновение основной фигурантки последней операций. Хотя он уже нисколько не сомневался, кто скрывается под этой внешностью. И также знал, что Сергей способен исчезнуть без следа, но было одно "но": Сергей никогда бы не бросил эту девушку одну.
Операция, можно сказать, прошла успешно, им удалось захватить документы и очень важного свидетеля. Сейчас идет следствие по линии МВД, это, так сказать, их полномочия. Жалко, конечно, что основные обвиняемые скрылись, но этим также пусть занимаются ФСБ и МВД. Сейчас его больше беспокоила судьба Сергея. Отправленные в Стрежевой люди пока ничего не сообщили. Да и не мог он сам бросить эту девушку. Растворится он может, но вот так — бросив человека и важные документы, просто исчезнуть — нет. Из этого вывод: его похитили. Но как? Как он смог допустить это? Ответов не было. Соколов и его люди уже прочесали все. Есть одна зацепка: одной девушке стало плохо, и ее увезла "скорая". Но куда — не известно. Внешность этой девушки никто не запомнил, даже продавщица. Да, это их школа, сделать так, чтобы тебя не запомнили, раствориться, но... бросить — это не складывается.
С этими мыслями он зашел в приемную. Полковник, выполняющий роль секретаря, тут же пригласил его в кабинет.
— Проходи, присаживайся, генерал, — тут же встал ему на встречу Евсеев. — Приготовь нам кофе, — отдал он распоряжение полковнику.
— Что-то случилось? — недоуменно спросил Мурзин.
— Случилось, Женя, случилось, — с этими словами он прошел к своему креслу и, взяв со стола несколько листков, бросил их на общий стол. — Ознакомься, это последнее донесение из Эмиратов. Мои люди работают быстрее.
Пробежав глазами по строчкам, Мурзин задумался и посмотрел на Евсеева:
— Ты думаешь, к убийству Шаха причастен Сергей? Думаешь, он там?
— Думаю, да, все сходится, особенно внешность.
— Но тут не говорится, где его искать: "Исчезла в неизвестном направлении".
— А это уже работа для Соколова.
Тут в дверь постучали, и на пороге появился полковник:
— Товарищ генерал-лейтенант, разрешите обратиться к генерал-майору!
— Обращайтесь, — сделав удивленные глаза, ответил Евсеев.
— Товарищ генерал-майор, Вам донесение с пометкой "срочно", — он передал папку и, спросив разрешение, вышел из кабинета.
Пока Мурзин читал почту, Евсеев достал бокалы и разлил коньяк.
— Ну что, за хорошую информацию, — улыбаясь, он подал бокал Мурзину.
— Конечно, — ответил Мурзин, принимая бокал и протягивая Евсееву лист бумаги.
В кабинете повисла тишина. Пока Евсеев читал текст, Мурзин глотнул из бокала и задумался. Евсеев, так же прочитав донесение, задумался.
— Какие соображения? — прервал паузу Евсеев.
— Ну, во-первых, мои люди тоже не зря хлеб едят, а во-вторых, я думаю, тут нужно основательно подумать. Я уверен, что в госпитале находится наш объект. И надо решить, вытаскивать его или воспользоваться тем, что им интересуется человек, который интересует нас. Есть шанс внедрить к нему нашего человека.
— Но не забывай, что им, ей... еще заинтересовались американцы, — разливая коньяк по бокалам, произнес Евсеев.
— Американцы — это не проблема, он не пойдет на сотрудничество с ними.
— Но он зажат в угол. Как я понимаю, он не хочет идти на сотрудничество с нами либо боится своей внешности, — он сделал паузу, подавая бокал.
— А что американцы могут с него поиметь? Ведь они не знают, кто он. Для них он — обычная девушка...
— Мне это уже надоело, давай определимся как его, ее, называть. Я уже тоже не сомневаюсь, что это твой боец, но как-то не срастается: говорим о девушке, называя ее "он". Я думаю, что пора называть вещи своими именами... — произнес Евсеев.
— Ты прав, но я почему-то все думаю о Сергее, и в голове он.
— Ладно, это не так важно. Давай определимся в дальнейших действиях. Я так понимаю, что к Али Шараз Шаху ты уже давно не можешь закинуть агента. А сейчас, как я понимаю, выпал неплохой шанс. Но дело в том, как передать Сереже, что он под прикрытием. Твой человек в "Красном кресте" сможет это сделать?
— Он сможет, но проблема в том, пойдет ли он на это?
— А у него выбора нет, это его единственный шанс легализоваться, выбраться из тупика и при этом вернуться в Россию. Тем более, его прикроет наш ВМФ. Он должен это понимать.
— Возможно, ты и прав, но я бы вытащил бы его оттуда с помощью ВМФ. Что у нас там сейчас находится?
— Там сил нет, но в Оманском заливе два наших эсминца и противолодочник Тихоокеанского флота, с МП на борту и вертолетами, В Персидский залив могут прибыть в течении 12 часов, в крайнюю точку. С учетом "вертушек" время сокращается до трех часов. Но я надеюсь, что задействовать их не придется. Ведь это скандал, если задействована морская пехота. Извини, Женя, но пойти на это я не могу. Нужно выходить наверх, чтоб договаривались. Но если мы введем ее в игру, у нас не возникнет проблем с Кремлем. Мы сможем вывести ее в любое время, как почувствуем для нее опасность. Верховный сам разведчик, он все поймет... Я думаю, проблем при выводе не возникнет.
— Если все так, как получать информацию? У нас все агенты засвечены.
Евсеев задумался.
— А что у нас с этой девушкой, как ее, Вероникой, той, что была с ним.... то есть с ней? Достал ты меня с этой неразберихой!
— Ну что с ней, все пробили. Действительно, была такая Прокапцова Вероника Николаевна. Единственный ребенок в семье. Отец — Прокапцов Николай Юрьевич, мать — Прокапцова, в девичестве Еримеева, Анна Павловна. Так вот, пропала без вести в 2000 году, по оперативным сводкам до сих пор числится в этом статусе. Мы пока информацию не скидывали. Мать умерла через три месяца, а отец не смог пережить всей утраты, покончил с собой. Из родственников осталась тетя по отцовской линии и бабушка по материнской линии. Пробили, связей с иностранными гражданами нет.
— А ее как-то можно задействовать в нашем случае?
— Думаю, можно попробовать. Она не засвечена, психологи с ней поработали, ответ положительный, а легенду разработаем. Для связного очень даже подходит. А в дальнейшем — посмотрим. Не могу сказать, что наш человек, но почему-то в данный момент уверен в ней. Ради Сергея, или... так сказать, Алины, она пойдет на все...
— Ну, всего мы от нее и не требуем... В общем, работай. Подключи Соколова. Пусть ее прикроет не он, а его люди.
— Я понял... обеспечим прикрытие. Но от тебя потребуется прикрытие основного агента. Я могу сам выйти на Верховного, но не хочу через тебя прыгать. Но учти, он мне очень дорог, ради него я могу и через твою голову.
— Я понял тебя, Женя. Главное — донести суть до него... Вернее, до нее...
35. Вера
В это же время, хотя я и забегу немного вперед, в одной из квартир на шестом этаже в доме на Волгоградском проспекте Вера скучным взглядом смотрела на проезжающие внизу машины. Сегодня дорога была более-менее свободной, и автомобили проносились с большой скоростью. А бывают дни, когда они практически стоят, и весь угар от выхлопных газов сотен машин пробирается в квартиру. Но сегодня даже на балконе, где она находилась, не чувствовалось запаха выхлопных газов. Почему так происходит, что иногда дорога разгружена, а иногда яблоку упасть негде, ее, по большому счету, не интересовало. Даже то, что ей удалось выбраться из этой мясорубки, не приносило удовлетворения. Ей было скучно. Может, от того, что она уже отвыкла от такой жизни за то время, что находилась в рабстве. Ведь она уже давно смирилась с той жизнью, жизнью рабыни, она уже сама считала себя вещью, игрушкой, куклой. И уже даже не мечтала вернуться к свободной жизни. Даже в мыслях этого не было. Но в одночасье все изменилось.
Она вспомнила как в первый раз увидела эту новенькую девушку, которой сразу по прибытию сделали пластическую операцию, чего раньше никогда не бывало. И как она разозлилась на нее, приняв за избалованную девицу, привыкшую брать от родителей все, что захочет, и, видимо, еще не понявшую, куда попала. И как наказала ее. Но потом очень жалела об этом. Нет, не из-за дальнейших событий, а потому что все, что с ней произошло, не очерствило ее сердце. Ей стало по-человечески жалко эту девочку. А когда та вышла из душа и, как ожидалось, должна была прятать глаза, Вера увидела не униженный и подавленный взгляд, а взгляд хищника, уставшего и сытого, который не выражал ничего, даже ненависти, просто холодный уверенный взгляд. И в ней тогда что-то дрогнуло. Она не знает почему, но ей вдруг захотелось прижаться к этому молодому стройному телу. Она не была лесбиянкой, даже би ее назвать нельзя, но тут вдруг она почувствовала, что от этой девушки исходит покой и спокойствие. Она не может даже себе объяснить, почему устроила эту ночную встречу наедине. И после этого уже была готова ради этой девушки на все. Она поняла, что влюбилась в девушку, но не понимала почему. Да, она, как любая женщина, нуждается в сильном плече, и она чувствовала это плечо, но причем тут эта девушка? Потом, когда она узнала правду, она поняла все. Что влюбилась не в тело, а в душу.
