Планета-мечта

Первым, кто встретился мне в здании ратуши, был, к счастью, Дрого. Я увидела, как он свернул за угол, и бросилась за ним, испытывая немалое облегчение.

— Дрого, подождите!

Он оглянулся. Лицо его выразило спокойное внимание. Я подбежала и схватила его за руку, нимало не заботясь о том, что могу задеть его воронью гордость, и потащила его к стене. Дрого не сопротивлялся.

— Вы можете найти Кэррона?

— Подождите, — сказал Дрого спокойно, высвобождая свою руку.

— Я знаю, знаю, но это важно, поверьте мне! Ведь я знаю, вы можете отыскать его. Я прошу вас, Дрого.

— Подождите, — сказал он, — сейчас не до этого. Происходит что-то серьезное. Энергетическое поле планеты...

— Я знаю! — в отчаянии сказала я.

— Знаете?.. Хорошо, я найду его. Где вы будете, в том доме, где поселились?

— Да, — сказала я, — Спасибо вам. Я хотела попросить Ториона, но не знала, как он...

Дрого слабо усмехнулся.

— Да, — сказал он.

— Я пойду, — сказала я, — Спасибо вам.

Почти бегом я выскочила на улицу и остановилась у дверей, оглядываясь вокруг. Я словно только что попала сюда из какого-то иного мира, и теперь с тупым изумлением смотрела на все вокруг. Запрохладнело. С юга наползала темная, с неровными краями, слоистая туча; загрохотал в отдалении гром, и мелькнула раздвоенная на конце тонкая оранжевая молния. Загрохотало опять, долго-протяжно, с перекатами. Солнце скрылось уже за тучей, но край ее еще сиял светлым солнечным сиянием. Другая половина неба еще ярко голубела, и у самого горизонта медленно плыли три белых кудрявых облачка. За тучей тоже виднелась светлая, правда, не голубая, а беловатая полоса ясного неба. Погромыхивал несильный гром, молний больше не было.

Пошел редкий и сильный дождь, крупные капли забарабанили по моим плечам. Прибили пыль на пустынной площади. Пригибаясь, я побежала к глайдеру. Дверцу я оставила поднятой, и Дорн смотрел на дождь. Глаза у него были какие-то странные.

— Дорн, — сказала я тихо.

Он посмотрел на меня. Я залезла в глайдер, захлопнула дверцу и стала смотреть на приборную доску.

— Как вас зовут? — спросил он.

— Ра, — сказала я совершенно бездумно.

Он вздрогнул всем телом. Я опомнилась.

— Простите, — искренне сказала я, — Кристина.

Дорн измученно кивнул и закрыл глаза. Я подняла глайдер в воздух. Дождь пошел сильнее. Крупные капли заливали стекло. Казалось, вот-вот дождь смениться градом. Раскаты грома перекатывались через все небо. Длинная и широкая синяя молния сверкнула впереди, прорезав темное небо до самой земли. И еще одна. Большой восьмиместный глайдер едва вместился на мой маленький двор между домом и кустами, отделяющими меня от соседей. С пульта я подняла двери с обеих сторон, и в глайдер ворвались запахи дождя и мягкий мерный шум и плеск. Обойдя глайдер, я заглянула туда со стороны Дорна.

— Давайте, я помогу. Держитесь за меня.

Цепляясь за мое плечо, он выполз из глайдера и встал, пошатываясь. Дождь не попадал на него.

— А я думал, — сказал Дорн хрипло, — может, все кончилось.

Я не знала, что сказать на это. Грохотнул гром — прямо над нашими головами. Тучи пролетали, и вблизи, и вдали видно было ясное голубое небо в разрывах меж туч, но гром был серьезный, он перекатывался через все небо, и раскаты его долго не могли утихнуть. Вот еще и еще. А мы стояли возле глайдера, отчего-то не двигаясь. Сверкнула тонкая молния.

Дорн еле держался на ногах, но мы прошли метра два и снова остановились. Гром грохотал без остановки. Дорн цеплялся за мое плечо. А я в тот момент думала, словно законченная идиотка, о том, что Дорн выше Кэра, по крайней мере, сантиметров на пять.

Молния сверкнула так близко, что я вздрогнула. Но с места не сдвинулась. На меня словно столбняк напал. Тучи еще наползали — с юга, чернильно-густые; гроза разыгралась не на шутку.

А потом с неба пала черная птица, и возле крыльца перевоплотилась. Кэррон замер на миг и бросился к нам. И в этот момент ноги Дорна вдруг подкосились. Я не смогла удержать его, и мы свалились вместе. И тут же подбежал Кэр и упал перед Дорном на колени.

— Открой дверь, — сказал мне Кэр. Резко так сказал.

Я вскочила и бросилась к крыльцу. Кэррон поднял безжизненное тело Дорна на руки, глядя на него, я подумала: надорвется. Дорн, конечно, истощен до ужаса, но не думаю, что он весил намного меньше Кэррона. Быстро, почти бегом Кэррон занес его в дом и уложил на кровать. Я вошла следом.

В доме было темно и как-то пусто: так всегда кажется, когда зайдешь в дом во время дождя. В открытую дверь хлестал дождь, комната озарялась вспышками молний. Я включила верхний свет и подошла к кровати.

Голова Дорна с мокрыми спутанными волосами лежала ниже подушки. Я подошла и посмотрела в его жалкое серое лицо, покрытое гнойниками. Глаза его были закрыты. Кэррон сидел на краю кровати. Он не обращал на меня внимания, пока я не коснулась его плеча. Рубашка на нем была мокрой насквозь.

— Принеси воды, — сказал он мне, не обрачиваясь, — и губку какую-нибудь. Давай, деточка, не стой.

Я пошла в ванную. В зеркале отразилось мое бледное лицо с расширенными темными глазами и мокрой челкой. Я наполнила маленький таз теплой водой, губки у меня не было, я взяла полотенце и пошла в комнату.

Дорн пришел в себя. Кэр что-то негромко говорил ему. Я подошла, протянула таз; голова моя была пустая-пустая, тронь — зазвенит. Кэррон взял у меня таз и полотенце, устроив таз на коленях, потянулся снять с Дорна рубашку, но Дорн сказал что-то. Мертвенное его лицо вдруг залилось краской.

— Деточка, — сказал Кэррон, — посиди на кухне, ладно? Уйди, слышишь?

— Да, — тихо сказала я.

Я вышла на кухню и села перед столом, застеленным белой пластиковой скатертью, облокотилась на него, подперла кулаком щеку. Дверь я закрыла неплотно и слышала, как они разговаривают на своем языке — мягкий голос Кэррона и усталый хриплый шепот Дорна. Потом все стихло. Свет я не включала, так и сидела в полутьме, глядя прямо перед собой.

В кухне было душно; наконец, я поднялась и отворила окно. В кухню ворвался влажный холодный воздух, запахло грозой — совсем не так, как пахнет просто в дождь. Я задержалась у окна, выглянула на улицу. Дождь все еще шел, но гром слышался лишь в отделении. Серый глайдер стоял во дворе как айсберг. Он был самым светлым пятном во всей округе.

Позади меня раздались шаги. Я обернулась. В кухню зашел Кэррон, и лицо у него было усталое и расстроенное. Мокрые волосы развалились на две половины и висели вдоль лица.

— Он заснул, — сказал Кэррон.

Я кивнула.

Он подошел ко мне вплотную и сказал:

— Рассказывай.

Запинаясь, я рассказала. Он провел руками по волосам, отвернулся от меня и сел за стол, опершись локтями на столешницу.

— Но это ведь он? — неуверенно сказала я, — Это Дорн?

— Либо это он, либо уж сам Корд, — пробормотал Кэррон.

Мы замолчали. Я постояла у окна, потом притворила окно, подошла и села за стол напротив Кэррона.

— Мне страшно, детка, — сказал он тихо.

Я посмотрела на него. Он невесело усмехнулся.

— Не обращай на меня внимания, Ра. Я так.

— Я не знаю, как это вышло, как я... я просто увидела его и... вот.

— Ничего. Может, это и к лучшему. Теперь у него есть шанс, хоть какой-то шанс. У тебя, видно, призвание, деточка, спасать изгнанников.

У меня вырвался короткий нервный смех. Кэррон взял меня за руку, пальцы у него были холодные.

— Мне надо еще уйти, — сказал он, — Если он проснется, дай ему молока или что-нибудь такое. Бульон какой-нибудь. Ничего существенного не давай, будет только хуже. И не давай ему вставать, а то характер, видно, тот еще... но сил у него нет совсем, пусть отдохнет.... Кто-нибудь знает о нем?

— Нет.

— И ладно. Пока незачем.... Но он не умрет. Ладно, я пойду.

— Ты скоро вернешься?

Он пожал плечами и поднялся.

— Ничего, если он здесь побудет? Пока, деточка, хорошо? Потом я что-нибудь придумаю.

— Ой, да уймись ты, Кэр! Я, что, кого-то выгоняю? В конце концов, он здесь из-за меня.

— Да, — сказал Кэр без тени юмора, — ответственность за спасенного обычно ложиться на спасавшего. Я пойду.

Он ушел, а я так и осталась сидеть на кухне.

Дорн пришел в себя часа через два. Я заставила его выпить чашку бульона, посидела немного рядом с ним. Мы не разговаривали, но он не сводил с меня взгляда. Потом глаза его постепенно закрылись. Тогда я встала и пошла на улицу.

После дождя разъяснилось, но на небе стояли еще белые и серые пышные облака. Небо было ярко-голубое, солнце светило холодно, задувал порывистый, неожиданно ледяной ветер. На мокрой и темной земле лежали, сорванные дождем или ветром, скрученные, пожелтевшие узкие вишневые листочки. Я долго смотрела на эти листья, со стесненным сердцем впервые осознав, что скоро уже осень. И погода казалась неожиданно осенней. Порывы ветра заставляли сжиматься мое сердце. Впервые со всей отчетливостью я поняла, что приближается осень, время свершений. Отчего-то всегда в моей жизни складывалось так, что лето было для меня временем созерцания, осень же — временем действия и завершения, временем перемен. Что до остального — весна для меня вовсе не существует, зима же — это время спокойной и размеренной работы.

Последний месяц лета — это напоминание о скором приближении осени. Каждый раз я забываю об этом, о том, что осень — будет, и каждый раз испытываю тихое и глубокое потрясение, понимая, что вот она — осень, что всего десяток-другой быстрых дней и осень будет вокруг меня и во мне.

Со стесненным сердцем долго смотрела я на опавшие мелкие листья. Воздух был прозрачен и свеж, мир казался умытым, так чисты и ясны были краски. Холодное слепящее солнце играло в мокрой, переворачиваемой ветром листве. Мне не хотелось возвращаться в дом; обхватив себя руками, я стояла на холодном ветру и не двигалась с места.

Что было со мной? О чем я думала в тот момент? Как холодно и ярко светило солнце, бросая блики вокруг! Облака медленно плыли по голубому небу, белые кучевые и темно-серые расплывчатые. Было так тихо и холодно, на улице никого не было, видно, все ушли от дождя под крышу. Улица была в потеках от лившихся по ней ручьев. А в доме за моей спиной лежал тот, кто умер две с лишним тысячи лет назад. И мне это совсем не нравилось.

55. Из сборника космофольклора под редакцией М. А Каверина. Литературная обработка М. А. Каверина. Сказки о временах года. Фрагменты.

Осень.

Осенней порой тайное золото земли, которое храниться в далеких раскаленных глубинах, подступает к поверхности так близко, что деревья впитывают его корнями. Напитанные золотом, желтеют и краснеют листья и, не выдержав собственной тяжести, падают на землю. И земля постепенно утягивает золото из листьев, они теряют свой золотой цвет и увядают. Говорят, аульвы именно из листьев добывают свое золото. В самую лунную осеннюю ночь они приходят в лес и говорят там свои заклинания, и с каждого листа скатывается тяжелая золотая капля, а лист становиться таким же зеленым, как прежде.

Зима.

Когда приходят холода, и снег заметает землю, просыпаются духи зимы, и холодное непонимание нисходит на землю. Деревья, прекрасные в сне своем, не помнят и не думают друг о друге, последние листья скрывает снег, дождь не прорывается больше с небес, ветер же служит духам зимы — все в мире становиться не так. И все-таки это зима.

56. Дневник-отчет К. Михайловой.

Алатороа, Торже, день пятьдесят пятый.

Второй день пасмурно и холодно. Небо низко и сплошь заволочено серой пеленой. То и дело начинается дождь. После непрерывной жары никак нельзя привыкнуть к тому, что теперь холодно, и все кажется, что еще не холодно, а так. Но это начинается осень. Кэррон еще не вернулся. До моего отлета осталось три дня: я чувствую себя, как смертник перед казнью. Мне тоскливо и неуютно, но деться мне некуда. Дорн еще спит. Проснулся!

...Он долго лежал с открытыми глазами. Я ходила по дому, стараясь не шуметь, потом не выдержала, подошла и, присев на край кровати, потрогала его лоб. Лоб был горячий, но как сбить жар у ворона, я не знаю. А он... он взял меня за руку и прижался щекой к моей ладони. Закусив губу, я едва сдержалась, чтобы не вырвать у него руку: мне было так противно. Вся его щека покрыта была гнойниками. И порыв его мне был неприятен. А у него глаза были тоскливые-тоскливые. А потом лицо его окаменело. Он выпустил мою руку и сказал хрипло:

— Извините.... Я не заметил — сразу.

И не сразу я поняла: цепочка.

— Вы — его жена, Кэррона?

Я не ответила.

— Как все похоже, — пробормотал он, — И снова — Ра....

— Не-ет, — воспротивилась я, — Это совпадение, просто совпадение.

— Вам неприятно, что я здесь, так?

Я посмотрела на него. Он лежал и смотрел на меня — устало, упорно, зло. Он хотел жить. И теперь он жил — благодаря мне. Но он хотел и другого, и он хотел гораздо большего, чем Кэр. И как же быстро переменилось его настроение! Сначала он ждал от меня ласки, но понял, что ее не будет, что не дождется, и сразу переменился. Не знаю, что он ожидал услышать: да, неприятно, уходи?

— Лучше здесь, чем на том перевале, — сказала я тихо.

— А вас волнует моя судьба? Я ведь все равно уже умер, разве не так?

— Волнует, — сказала я.

— С тех пор, как он повторил мою судьбу?

Я промолчала. Мне вдруг вспомнился Дрого: "а ведь тот был сущий дьявол".

— Кэррон... ваш муж сказал мне, что про Ра... — он осекся, — про Марию рассказывают легенды. Вы не могли бы рассказать? Все-таки любопытно, — он криво усмехнулся.

— Я лучше дам вам послушать, — сказала я и встала, — У меня где-то есть диктофонная запись. Сейчас я найду.

Я, честно говоря, ужаснулась при мысли, что он заставит меня пересказывать ему легенду о его жене. Запись действительно нашлась, та самая, которую делали в доме сказаний в Раменах. Я включила диктофон.

Дорн слушал с закрытыми глазами.

— Хватит! — вдруг резко сказал он. Я остановила воспроизведение, — Нет, продолжайте.

Он дослушал до конца. Потом сказал совсем другим, немного смущенным тоном:

— Значит, в этом ущелье она должна была меня догнать?.. Должен был встретить одну Ра, а встретил... другую?

И посмотрел на меня. Я растерянно молчала.

— Я очень безобразен, да? Вам неприятно на меня смотреть?

— Нет, — сказала я, — не неприятно.

Он еле заметно улыбнулся.

— А вы улетаете? Скоро?

— Через три дня. Если все пойдет нормально.

— Что значит нормально?

— Если успеют починить катер, — сказала я.

— Катер? — сказал он задумчиво, почти про себя, и продолжал, — Знаете, я никогда не верил в то, что сорты пришли сюда из космоса. Кэррон сказал, что существует множество планет, населенных одними сортами?

Я кивнула.

— Я никогда не был за пределами планеты, — пробормотал он. Потом помолчал и добавил, — Не обижайтесь, но странная идея — летать в таких сооружениях. Тем более в космосе.... А та штука во дворе может летать в космосе?

— Нет, — сказала я, — только в атмосфере.