А Дженис — она понимала природу отношений между своим мужем и подругой. И разделяла их.
Он принес бутылку французского шампанского и пару органайзеров. — По одному для каждой из моих девочек, — сказал он, целуя Дженис и обнимая Лиз.
Они открыли шампанское и выпили за новообретенное богатство Лиз. Стив улыбнулся ей поверх своего бокала. — Я рад видеть, что с тобой все в порядке, Лиз, — сказал он.
* * *
Лиз принесла стейк и вино. Стив поблагодарил ее и спросил, показал ли что-нибудь эксперимент.
Она подумала, что это всего лишь человеческая слабость. Дженис ответила отрицательно, и он понял, что не стоит развивать эту тему.
— Стив, ты сегодня опять опоздал, — сказала его жена. — Где-то снова начались беспорядки?
— Кто-то пытался убить чиновника среднего звена в Сирии. Он был ярым антиамериканцем в течение многих лет, а недавно начал приобретать влияние. Этот парень теперь кандидат на министерский пост и после сегодняшнего дня не может отказаться от назначения. — Он поставил свой бокал и задумчиво подпер подбородок рукой. — Естественно, обвиняют нас.
— Мы стояли за покушением? — спросила Лиз.
— Кто знает? Возможно, не напрямую. Но кто-то, возможно, пытался оказать услугу оперативному сотруднику. Такое случается.
Лиз вздохнула. — Мы убиваем так небрежно. — Она намеревалась описать все это, каково это — умирать в одиночестве. Она снова почувствовала ту ужасную волну сожаления, которая захлестнула Дейла. — Церкви все понимают неправильно, — сказала она. — В конце концов, когда ты погружаешься в темноту, не испытываешь угрызений совести за дурные поступки. По крайней мере, не в случае с Дейлом. Все дело в том, что он не сделал этого. Харви Дейл оплакивал жизнь, которой не позволили жить его сыну. Время, которое они потеряли. И, наверное, мне не следовало бы этого говорить, но женщин, с которыми он не сблизился, — в ее голосе послышалась дрожь. — То, чего мы не делаем, разрывает нас на части.
Это произошло после ужина, когда они сидели и пили кофе в мягких креслах в гостиной. Она больше ничего не сказала, и все слушали потрескивание огня. Когда Дженис притянула ее к себе, она не сопротивлялась. Ее тело слегка содрогнулось. Она почувствовала руку Стива на своем плече. И долгое время никто не шевелился.
* * *
Они пригласили ее остаться на ночь, как она часто делала раньше. — Я пришла неподготовленной, — сказала она. — У меня нет сменной одежды. — Она уже менялась с Дженис раньше при похожих обстоятельствах.
Она не была уверена, почему, но чувствовала, что эта ночь стала поворотным пунктом, от которого зависела вся ее дальнейшая жизнь. Ей хотелось оказаться дома, все обдумать, начать перестраивать свою жизнь.
Температура упала. Дождь перешел в мокрый снег; улицы и деревья уже покрылись зернистой коркой льда. — Я вызову такси, — сказала она.
Стив покачал головой. — Мы не можем позволить тебе сделать это. Фольксваген создан как раз для такой погоды. — Он вышел, чтобы завести машину.
Пока они стояли, глядя в окно, как Стив исчезает в гараже, Дженис дотронулась до ее руки. — Все будет хорошо, — сказала она. Звякнул ее браслет.
Он въехал на подъездную дорожку и мигнул фарами, и женщины осторожно направились к машине.
Ее квартира находилась недалеко, вблизи от Массачусетс-авеню, рядом с Американским университетом. Движение было небольшим.
Стив осторожно вел машину по скоростному шоссе Литтл-Фоллс. — Похоже, на нас может обрушиться серьезная гроза, — сказал он. — По-моему, я уже два года не видел снега.
Джен оглянулась на Лиз. — Хочешь, я останусь с тобой на ночь?
— Нет, — сказала она. — Со мной все будет в порядке.
Деревья согнулись под тяжестью льда. Они блестели в лучах прожекторов. Несколько снежинок попадали в свет уличных фонарей.
Они скользили по слякоти. Сзади к ним подъехал тягач с прицепом, тронулся с места и проехал мимо. Лед, вода и грязь забрызгали лобовое стекло. Место полуприцепа занял пикап, подъехав вплотную.
— Идиот, — тихо сказал Стив. Они подъезжали к выезду на Массачусетс-авеню. Он сбросил газ. — У меня есть предложение, — сказал он. — Нам всем нужен отпуск. Как насчет того, чтобы мы втроем съездили куда-нибудь на выходные? В Уэстминстере проходит интересная антикварная выставка...
Это были его последние слова.
Водителем пикапа был Марсель Шеер. Ему было семнадцать, он только что внес второй платеж за свой полугрузовичок. У него были быстрые рефлексы подростка, и, за исключением привычки висеть на хвосте, он обычно был хорошим водителем. Он хорошо учился в школе, играл в бейсбол и никогда бы намеренно не причинил кому-либо вреда. С ним была его шестнадцатилетняя девушка.
Подъезжая к выезду, Стив нажал на тормоза.
Из цилиндра правого переднего колеса вытекло несколько кубических сантиметров жидкости. Давление упало, поршень прижался к барабану, и тормоз заблокировался.
Фольксваген занесло в сторону. Пикап врезался в правую пассажирскую дверь. Машину оторвало от дороги, она перевернулась, подпрыгнула и покатилась.
Лиз была ошеломлена ударом. Последовала серия толчков. Шоссе поворачивало над головой, и воздух выходил из ее легких.
* * *
Уже второе утро подряд Лиз просыпалась в больнице. Это не было ни постепенным, ни болезненным переживанием. Просто случилось так, что она оказалась там и смотрела на зубчатый потолок. Шторы были задернуты, защищая от лучей раннего утреннего солнца.
Медленно, как во сне, обледенелая дорога и темный салон машины преобразились. Она почувствовала боль в правом плече, большую болезненную шишку над левым глазом и начала испытывать беспокойство. Когда пошевелилась, у нее заболели ребра.
Все вернулось: не то, почему они были на шоссе, не то, куда направлялись, а просто бессмысленный скрежет стали и тормозов, а потом мокрый снег, падающий на ее запрокинутое лицо.
— Мисс Карвер? — Это снова был Палмер. Он стоял в ногах кровати, изучая ее. Его голос был нежным. — Я рад видеть, что вы проснулись. Как вы себя чувствуете? — Он сел рядом с ней, пощупал ее лоб, осмотрел глаза и взял за запястье.
— Все в порядке, — сказала она. — Доктор, как себя чувствуют люди, которые были со мной?
Он попросил ее согнуть руки. Казалось, был удовлетворен результатом и глубоко вздохнул. Ей не понравилось выражение его глаз. — Мне жаль, — сказал он. — Миссис Окия скончалась от удара. Ее муж большую часть ночи провел в операционной. — Он говорил очень тихо. — У нас нет реальной надежды на него.
Этого не могло быть. Она отвергла такую возможность.
На улице началось раннее утреннее движение. Автобус завыл мотором, завыла сирена, раздались гудки. Она начала тихо всхлипывать, прерываясь короткими приступами боли.
— Простите меня, — сказал он.
Все было в порядке. Казалось, что все происходит на расстоянии. Она даже была свидетелем собственной боли.
— Мы собираемся подержать вас у себя двадцать четыре часа, просто на всякий случай. Если не считать нескольких синяков и рассеченного плеча, с вами, кажется, все в порядке.
Лиз хотела спросить о Стиве, но все, казалось, отключилось. Мы бы никогда не оказались в дороге, не оказались бы, если бы она не настояла на том, чтобы поехать домой.
— Другой водитель? — удалось спросить ей.
— Подросток. С ним все в порядке.
Она закрыла глаза. — Могу я увидеть Стива?
Он долго не отвечал. — Лучше, если вы не будете этого делать.
— Пожалуйста...
* * *
Он был бледен и измучен. В него было воткнуто множество катетеров и трубок. Он был подключен к электроэнцефалографу. Рядом стояла медсестра. Она выглядела удивленной, когда вкатили кресло с Лиз. Изображение на энцефалограмме было почти ровным, лишь изредка прерывалось импульсами. Она не заметила никакого движения.
Дверь за ней закрылась, и она осталась с ним наедине. Слезы навернулись снова. На этот раз она не пыталась их сдержать.
Ее психическая защита была ослаблена. Ребра болели, желудок сводило судорогой. В комнате было тихо, если не считать мягкого электрического гула электроэнцефалографа. Она взяла Стива за правую руку и не отпускала, как будто могла удержать его.
Его плоть была холодной и влажной. Она закрыла глаза.
И впустила его.
Перед ней открылась пустая, залитая солнцем поляна. Она была широкой и изобиловала фруктами, зеленой и золотистой от яркого лета. Где-то сразу за вязами журчала по камням вода. Воздух был теплым и сладким.
Древний каменный портик, втиснутый в деревья, отражал настроение этого места: время замедлило ход, и все его годы, наконец, подошли к этому моменту, когда ни одна птица не пролетела, ни одно насекомое не шевельнулось. Только журчание невидимого ручья говорило о том, что время идет.
Его клонило в сон. Перед глазами у него все плыло, и он едва ли не с большим трудом смог разлепить глаза. У портика стояла скамья. Он опустился на нее, обратив особое внимание на ее мелкозернистую поверхность.
Где Дженис?
Он подпер голову рукой, слушая, как шелестят ветви над головой. Поляна и небо начали распадаться на части. Он задремал.
Вязы, ручей и скамейка стали призрачными. Он плыл в темноте.
Чья-то невидимая рука коснулась его.
Он сразу узнал ее. Ее пальцы прошлись по его предплечью. Затянутому.
Лиз с трудом могла его найти. Он слабо пульсировал на пределе ее досягаемости. И она поняла, что теряет его. На стальном столе электроэнцефалограф издавал только глухой звук. След исчез.
Безмолвный крик гнева и отчаяния вырвался из ее души, и она отбросила его в глубину.
Возможно, это было эхо, которое вернулось, часть ее самой, ощущение осенних закатов и нетронутого снега. Но это было нечто большее: волна сострадания и любви, ритм жизни, который она разделяла почти двадцать лет. И мысль, смысл которой простирался до бесконечности: мы по-прежнему едины.
И это каким-то образом отразилось в одинокой песне далекого перезвона ветра.
* * *
На следующий день она рассказала обо всем Холлистеру и ушла, оставив его удовлетворенно потирать руки. Ближе к вечеру она поехала в Сомерсет, к дому. Снежный покров уже сошел. Сильный ветер раскачивал деревья. Соседи включили свет, чтобы отпугнуть грабителей.
По лужайке перед домом поползли длинные тени. Она заехала на подъездную дорожку и заглушила мотор. С полдюжины воробьев, испугавшись, спрыгнули с ближайшей ветки, облетели вокруг дома и снова расселись на деревьях.
Теперь она знала: она была не просто хрупким созданием, которому было всего несколько лет. В ней было что-то, что не могло умереть! И это, несомненно, было поводом для празднования.
Но не сегодня.
ЗАХОД НА ПОСАДКУ
Первая гроза разразилась в конце апреля, чуть позже девяти часов вечера. Я наблюдал, как она собирается на западе, как молнии прорезают облака, слушал отдаленные раскаты грома. Сорок минут спустя она докатилась до дома. Пришла с сильным ветром и проливным дождем. Я оставил раздвижную дверь открытой. Телевизор был включен, на заднем плане звучал негромкий разговор. Политическое ток-шоу.
Я проверил все окна, спустился к холодильнику, сделал сэндвич с индейкой и налил себе пива. Не успел сделать первый глоток, как отключилось электричество. Отыскал фонарик и отнес еду наверх. Мимо прогрохотал тягач с прицепом. Дождь хлестал по окнам, ветер сотрясал дом и заглушал отдаленный рев двигателя грузовика.
В темноте поскрипывали половицы и струился воздух. В такие ночи я почти физически ощущал запах дизельного топлива и твердой резины, оставшиеся с тех времен, когда на этой территории располагался аэровокзал Палмертона. Я жил один, окруженный многокилометровыми равнинами. Это была старая взлетно-посадочная полоса, окаймленная с юга шоссе, а с севера — густым лесом. Мой дом был относительно новым, постмодернистским сооружением из стекла и кедра. Он хорошо смотрелся, особенно на фоне отдаленности.
Его создатель владел сетью магазинов кормов и других принадлежностей, штаб-квартира которой первоначально находилась в Палмертоне. Но он стал слишком успешным и переехал в Атланту. В то время у меня не было причин сомневаться в правдивости этой истории.
Нэнси бы это понравилось. Ей бы понравились эвкалиптовые деревья, растущие вдоль подъездной дорожки, и офис на верхнем этаже с прилегающей верандой, паркетными полами, утопленной ванной и ощущением уединения.
Если бы я пришел вовремя.
Я согласился заехать за ней в восемь у торгового центра "Гринвиллоу". Но запамятовал, и вместо этого она села в такси, а в такси сзади врезался пьяный в пикапе.
Когда два месяца спустя мой работодатель, компания Кэбри Эсоушиэйтс, наконец перешла на высокотехнологичный подход, это избавило меня от необходимости каждый день ходить в офис. И я переехал сюда. Дело было не только в том, чтобы осуществить давнюю мечту о более простом образе жизни, но и в том, чтобы уехать подальше от знакомых мест. С уходом Нэнси всем стало больно.
Звук тягача с прицепом не прекращался. И его тон изменился. Казалось, он возвращается.
Странно. Я встал и выглянул в окно. Огни грузовика уже исчезали вдали. Но звук двигателя, казалось, приближался.
Я открыл раздвижную дверь пошире и вышел на террасу. Дождевая вода забарабанила по водосточным трубам.
Это было похоже на шум самолета.
Я постоял несколько минут, вглядываясь в небо. Поросшая соснами земля на западной стороне старой взлетно-посадочной полосы поднималась на высоту около двухсот футов. Облака облепляли вершину склона, и молнии разветвлялись на деревья. Я подумал, не попал ли кто-нибудь в беду.
Через некоторое время звук начал удаляться.
Я слушал около десяти минут. Через некоторое время самолет снова приблизился, сделал дугу к северу и через несколько минут повернул на запад. Он летел по кругу. Звук самолета доносился низко, на высоте не более трех-четырех тысяч футов.
Я вошел внутрь, поднял трубку телефона и набрал 911. Ответила женщина. — Офис шерифа.
— Это Джош Ремик, — сказал я. — Я звоню из своего дома на Бридж-Крик-роуд. Здесь кружит самолет. Я думаю, у него могут быть проблемы.
Ответа не было так долго, что мне пришлось спросить, все ли еще она на линии. — Все в порядке, мистер Ремик, — сказала она. — Мы разберемся с этим.
— Спасибо. Мне очень не хочется беспокоить вас в такую ночь, как эта. Но я не знаю, кому еще позвонить.
— Я понимаю. Расслабьтесь. Мы позаботимся об этом.
В ее голосе послышались странные нотки. Я не мог понять, какие именно.
К моему возвращению на веранду дождь немного утих, и звуки стихли. Я стоял и смотрел, как с неба стекает электричество.
* * *
Утром инцидент приобрел более прозаический характер, и мне стало стыдно за то, что я так увлекся, что позвал на помощь. Я отмахнулся от этого вопроса и с головой ушел в разработку рекламной кампании для телевизионной станции на юге штата, которая хотела запустить свой новостной формат с соответствующей помпой. Я устроился и пару часов спокойно работал. Около одиннадцати к подъездной дорожке подъехала полицейская машина.
