"Хроники медузы"

— Предупреждение против чего, Адам? Машин-ренегатов, отколовшегося движения, которое проникло глубже в Юпитер?

— Ничего подобного. У нас были свои разногласия, свои внутренние разборки. Ты сам пришел к такому выводу. Но противник, которого мы опасаемся, был на Юпитере задолго до нашего прибытия.

Человечество ничего не знало об этом, понял Фэлкон. — Орфей кое-что нашел. Ты это хочешь сказать? Многие из его более поздних сообщений были неоднозначными.

— Возможно, правильнее было бы сказать, что Орфей что-то разбудил. Что-то, что едва ли знало о человеческой или машинной цивилизации, пока этот маленький зонд не принес новости извне.

— "Что-то" — что именно?

— Мы не знаем, Фэлкон, — мягко сказал Адам.

Какие бы страхи ни испытывал Фэлкон до этого открытия, теперь они казались ему совершенно несущественными — детские тревоги, не более того, — хотя, поразмыслив немного, он понял, что его затруднительное положение не изменилось, что эта новая угроза не имеет отношения к его собственным резко сократившимся жизненным перспективам. — И ты решил сказать мне об этом только сейчас?

— У вас, людей, было определенное мнение о нас, — сказал Адам. — Вы думали, что мы владыки Юпитера. Если бы вы знали обратное — что на самом деле мы зажаты между двумя противниками, сверху и снизу, — вы, возможно, пересчитали бы свои шансы на то, чтобы вытеснить нас. Хотя, даже если бы вы победили, то, возможно, столкнулись бы с еще более грозным противником. Неужели вы были бы настолько безрассудны? Нет, не отвечай на этот вопрос.

— Тем не менее, теперь между нами не должно быть никаких секретов. В конце концов, ничто из того, что мы увидим или испытаем во время этого спуска, никогда не будет передано кому-либо еще. Я больше не могу пытаться общаться с кем бы то ни было, потому что не собираюсь использовать логическое оружие против своих товарищей.

— Ты веселая компания, знаешь это?

— Твои хозяева сказали тебе, как глубоко может опуститься эта капсула?

— Что бы они мне ни говорили, я не уверен, что стал бы принимать многое из этого на веру.

Адам глубокомысленно кивнул. — Когда я проходил через твой корпус, то воспользовался возможностью оценить состояние твоего оборудования. Инженеры хорошо поработали в области материаловедения, учитывая их когнитивные ограничения.

— Спасибо.

— Асимптотический привод хорошо спроектирован для проведения глубоких операций. Но давление преодолеет предел прочности гондолы на глубине тысячи километров, примерно на той глубине, где мы погрузимся в океан молекулярного водорода. Коллапс будет быстрым. Предупреждения не будет. Однако...

— Да?

— Путешествие не обязательно должно на этом заканчиваться. Я могу защитить тебя.

Фэлкон нахмурился. — Как?

— Я более вынослив и мог бы пережить крушение — по крайней мере, какое-то время. Гондола — это всего лишь оболочка. Думай обо мне как о еще одной оболочке, Фэлкон. Я могу окружить тебя защитой. Обеспечить тебя еще одним слоем брони на тот случай, если гондола откажет тебе в управлении.

— Как скафандр?

— Если хочешь. Скафандр, способный мыслить и общаться.

— Мы только отсрочим неизбежное.

Адам улыбнулся. — И что же есть существование, как не постоянное, в конечном счете бесполезное откладывание неизбежного?

— Очень философично. Не думаю, что ты унаследовал это от меня.

— Мы уже приближаемся к девятистам километрам. Я бы не хотел чрезмерно доверять своим предыдущим расчетам. Возможно, было бы разумно подготовиться.

Фэлкон огляделся по сторонам. Тайным ужасом всех подводников было взрывное крушение; подобная участь редко волновала его воображение как воздухоплавателя, но сейчас он обнаружил, что его мысли обращаются к ней с мрачным восхищением. Наступит ли последний момент, когда он почувствует, как стены смыкаются, сжимая его, словно железный кулак? Или водород-гелий найдет слабое место в корпусе и хлынет внутрь? Почувствует ли он это сокрушение, жжение?

Фэлкон уже однажды умер. Подобные соображения не должны были его волновать. Смерть есть смерть.

Но он не был готов сдаться.

— Продолжай, — сказал он Адаму. — Но дай мне одно обещание. Если ты чувствуешь, что для нас обоих наступает конец, сделай это быстро и безболезненно.

— Даю тебе слово, — сказал Адам.

И в тот же миг золотая фигура потеряла четкость, растаяв, как восковая, пока Адам не превратился в бесформенный комок.

Сгусток растекся по полу, затем вытянулся в тор, образовав кольцо вокруг колес Фэлкона. Тор начал вытягиваться вертикально, принимая форму Фэлкона по мере того, как поднимался, расползаясь по нему, как зараза. Периферическими сенсорами — нервами в нижней части тела — Фэлкон ощутил исходящий от него холод. Это было странно, непривычно, тревожно, но не больно.

Фэлкон напомнил себе, что пока происходили эти преобразования, Адам все еще вел свою внутреннюю борьбу с логическим противником. Фэлкон мог только представить себе отчаянную жестокость этого внутреннего конфликта, войны, происходящей под этой золотой оболочкой.

Механизм обтекал его руки, торс, верхнюю часть тела и, наконец, голову, закрывая Фэлкону обзор гондолы и ее приборов. На мгновение, приятно оцепенев в этом холодном коконе, Фэлкон почувствовал, что плывет по течению в темнеющей пустоте.

— Фэлкон. — Теперь голос звучал у него в голове, словно через высококачественные наушники.

— Да, Адам?

— Если хочешь получить доступ к моим чувствам — видеть, слышать — я должен напрямую взаимодействовать с твоей нервной системой. Я преобразую свои собственные нечеловеческие представления в приемлемые для человека форматы. У тебя есть остатки довольно устаревшего нейронного модуля, а также другие примитивные нейроинформационные системы, с которыми я смогу работать. Ты согласен?

— Можешь это сделать?

— Я уже делаю это. Слуховой канал был самым простым; зрение, вкус, обоняние и проприоцептивные функции появятся через мгновение...

И на него нахлынули ощущения. Внезапно Фэлкон увидел перед собой могучий океан Юпитера.

* * *

*

Сенсорные способности Адама всегда были намного выше, чем у Фэлкона. Конечно, было все еще темно, но теперь зрительный диапазон был лишь крошечной частью сенсорного потока, достигавшего сознания Фэлкона. Он мог ощущать электромагнитную среду, в которую они опускались, перепады давления и температуры, вихри и течения в водородно-гелиевой жидкости, даже следы других химических элементов, все еще присутствующих в море.

И в то же время он увидел тонкий пузырь гондолы, все еще сдерживающий чудовищную силу и жар. Он почувствовал, как растет напряжение в материале, как распространяются и множатся наномасштабные трещины.

— Когда это случится, Адам, ты уверен, что у тебя хватит сил выстоять?

— Я более вынослив, чем ты думаешь. Крушение гондолы будет наименьшей из наших проблем — всего лишь предвестием того, что впереди нас ждут суровые условия.

— Это радует.

— Давай порадуемся, что у нас есть такая возможность. Увидеть то, чего не смогли увидеть другие...

— Даже если это убивает нас. Расскажи мне больше, Адам, теперь у нас есть время. Это оружие, направленное вниз. Вы, должно быть, пытались выяснить, что там, внизу.

— Действительно. Мы изучили последние сообщения Орфея, в которых содержались намеки на организованную деятельность на пороге внутреннего Юпитера. Как только мы обосновались в нашем океанском городе, были подготовлены новые посланники. Скорее послы, чем исследователи. Сильнее и умнее Орфея, каждый лучше предыдущего, и каждый подготовлен для установления контакта, даже для ведения переговоров. Но ни один не вернулся целым. Мы оплакивали их — тех, кто так и не вернулся домой.

— А другие вернулись?

— Но их разум был поврежден — возможно, намеренно. Они бормотали бессмыслицу или кричали в непрерывных муках внутреннего конфликта. Секунда боли, Фэлкон, для кибернетического сознания — это вечность в аду. Они стали объектом жалости и отвращения. В их показаниях не было ничего полезного. Они были избавлены от страданий.

— И все же мы продолжали наши попытки установить контакт — все безрезультатно.

— Пока однажды сила не поднялась из глубин и не нанесла удар по нашим городам. — Теперь в голосе Адама слышалась гордость и сожаление. — Глубинная война. Вы ничего о ней не знали. Мы хорошо это скрывали. Если бы у вас, у человечества, было хоть малейшее подозрение, это, несомненно, был бы подходящий момент, чтобы взяться за нас. Вы могли бы одержать победу.

— Эта сила...

— Она так и не вернулась. Мы думаем, что это была своего рода проверка наших возможностей. Возможно, это было предупреждение. Но мы никогда не отваживались возвращаться в глубины Юпитера. Возможно, сейчас ситуация зашла в тупик. До тех пор, пока мы не потревожим ядро, существа, населяющие его, позволяют нам сохранять контроль над внешней атмосферой. Даже сейчас мы, должно быть, не имеем для них никакого значения — едва ощутимые призраки, бродящие по истонченным границам их мира. Так же, как вы могли бы рассматривать бесплотных духов в стратосфере.

— Пока над нами все еще была стратосфера... Но теперь наше снижение угрожает нарушить ваше перемирие.

— Мы двое не представляем особой угрозы. Наступает момент, когда ни один из нас ничего не выигрывает от сохранения статус-кво, ты согласен? Возможно, сейчас самое время встретиться лицом к лицу с тем, чего мы оба боялись, — под чем я подразумеваю людей и машины.

— В таком случае, будем надеяться, что из этого небольшого момента разрядки что-то получится.

— Я разделяю это мнение. А пока тебе следует собраться с силами, Фэлкон. Показатели напряжения растут. Считаю, что этот момент настал.

Так оно и было.

Прощай, верный "Кон-Тики".

* * *

*

Несмотря на свое интеллектуальное понимание предстоящего события, Фэлкон не мог не предвидеть крушения гондолы как процесса, состоящего из определенных этапов, с началом, серединой и концом. Как кулак, сжимающий консервную банку: закрыть, раздавить, выбросить. Все было не так. Было два прерывистых мгновения. Мгновение, когда гондола еще держалась. И мгновение, когда гондолы больше не существовало, раздавленной жестоким, таранящим давлением водородно-гелиевой смеси.

Все, что Фэлкон почувствовал, — это всепоглощающую яркость, беззвучный раскат грома, удар давления, проникающий от внешней оболочки до самых глубин его существа.

Он был золотистой фигурой в темноте, не совсем похожей на человека, и он выстоял.

Адам ретроспективно проанализировал событие крушения. Даже в последние мгновения своей гибели гондола передавала отчеты о состоянии — и, предвидя свое неминуемое разрушение, асимптотический двигатель "вывел из эксплуатации" сам себя в результате ряда микроскопических операций. Крошечную черную дыру в сердце двигателя никогда не удавалось сделать полностью безопасной, но когда внешние стенки двигателя прогнулись, сингулярность была помещена в бронированную булавочную головку, устройство, похожее на саркофаг, которое могло получать энергию из самой черной дыры ровно столько, сколько требовалось для поддержания электростатических структурных силовых полей. Теоретически, булавочная головка могла бы выдерживать самые высокие давления и температуры в ядре Юпитера миллиарды лет, дрейфуя без вреда для себя.

Счастливого пути, маленькая булавочная головка, подумал Фэлкон. Передай свое послание в далекое будущее.

— Ты молодец, — сказал наконец Фэлкон.

— Мы справились хорошо. Но мне жаль твое судно. Оно сослужило тебе хорошую службу.

— С тобой все в порядке, Адам? Коллапс не повредил тебя?

— Нет, событие было в пределах диапазона переменных, которые я рассчитал. Но я не могу питать ложных надежд относительно наших шансов глубже. Есть несколько вариантов, с помощью которых мы можем продлить наше выживание, но ни один из них не приведет нас так далеко, как дошел Орфей.

— Возможно, это наш счастливый день.

— Пока что так оно и было.

— Продолжай в том же духе, и у тебя может развиться чувство юмора.

— Когда я думаю о человечности, то не могу удержаться от смеха.

— Туше.

Споря, пререкаясь, строя догадки, шутя, они вместе проваливались в бесформенную пустоту.

56

Хирург-коммандер Лорна Тем ожидала своих посетителей. Теперь ее мониторы показывали, что они уже были в медицинском комплексе, приближаясь к ее анфиладе операционных и кабинетов. Она сидела за своим столом, обложившись записями о случаях и хирургическими картами.

Они вошли без предисловий, без вежливости.

Первой вошла обычная охрана, за ней — одиозные брат и сестра Спрингер-Сомс, Валентина Атланта и Бодан Северин. Тем откинулась на спинку стула, изображая нарочитую беспечность. Охрана отошла в сторону, когда брат и сестра подошли к ее столу. Их оружие не было направлено прямо на Тем, но и не в сторону от нее.

— Какие-то проблемы? — мягко спросила Тем.

Валентина наклонилась над столом, упершись в него сжатыми кулаками. — Фэлкон. Что вы с ним сделали?

Тем моргнула. — Что сделала с ним?

— Вам был отдан четкий приказ, — сказал Бодан, вставая рядом с сестрой, его лицо покраснело от гнева. — Было приказано изменить его ДНК. Было приказано внедрить логический патоген.

— Я сделала так, как мне было приказано.

— Тогда почему он не работает? — У Валентины, к ее удивлению, изо рта потекла слюна, шелковистой струйкой достигая стола Тем. — У нас было достаточно времени! Из тестов на захваченных машинах мы знаем, что наш патоген действует в скрытом режиме в их глубинном командном ядре. Фэлкон должен был уже выйти на контакт к этому времени. Почему Машины не подали прошение о капитуляции?

— Возможно, ваш возбудитель был слишком эффективен, — ответила Тем, пытаясь выиграть время. — Если он распространялся как лесной пожар, как вы, должно быть, надеялись. Возможно, их структуры командования и контроля рухнули прежде, чем успели отреагировать?

— Нет, — прорычал Бодан. — Это никогда не могло быть настолько эффективным, не могло быть так быстро. И даже в этом случае у нас уже были бы какие-то подозрения на этот счет. Какое-то сообщение от Фэлкона, пусть и запутанное. Какое-то подтверждение того, что патоген работает.

— Мм... — Тем постучала стилусом по своим заметкам в открытом кейсе. — Тогда, возможно, вы испортили дизайн.

— Нет! — взвизгнула Валентина. — Нет! Дизайн был идеальным. Безупречным. Мы проверяли снова и снова.

— Тогда я в недоумении.

— Вся наша стратегия зависела от этого вмешательства, — добавил Бодан, обнажив зубы до корней.

— О, не расстраивайтесь так сильно, — сказала Тем. Перед лицом поразительного проявления неприкрытого гнева Спрингеров — она предположила, что у них не было опыта, когда им бросали вызов, — Тем старалась сохранять маску спокойной невозмутимости. Взрослый, имеющий дело с детьми. — Возможно, вы даже хотели, чтобы это провалилось, чтобы посмотреть, смогут ли машины справиться с вашей луной-убийцей...

Бодан прорычал: — О, так вы теперь психоаналитик?