В то время Гарри не обращал на это особого внимания, потому что у него были дела поважнее. Теперь, оглядываясь назад, можно сказать, что поведение Рона его немного раздражало.
Интерес Рона к Гермионе возник только тогда, когда она приобрела более женственный облик и стала привлекательной для Рона. До этого Рон никогда не воспринимал Гермиону даже как женщину, не говоря уже о потенциальном женихе, и часто задевал ее чувства грубостью или невнимательностью. Рождественский бал был ярким примером этого, и от одной мысли об этом его передергивало. У них не было абсолютно ничего общего, и они постоянно ссорились, в то время как Рон продолжал обращаться к Гермионе за помощью с домашними заданиями. Если бы между ними что-то и произошло, это никогда бы не продлилось долго. Любой, у кого есть мозги, мог бы понять, что отношения между двумя его друзьями были бы катастрофическими, если бы Рон волшебным образом не повзрослел за одну ночь. Гарри знал, что, если бы у него было немного свободного пространства и общения с другими женщинами, Рон с такой же легкостью завладел бы следующей девушкой.
Кроме того, с горечью подумал Гарри, крепче сжимая теплую банку. Не уверен, что меня волнует, расстроен ли Рон, я даже не уверен, что мне от этого плохо.
Честно говоря, в тот момент Гарри даже не был уверен, что он больше считает Рона своим другом, и он знал, что Гермиона тоже навсегда изменила свое отношение к Рону. Она не злилась, она просто была реалисткой и отстранилась от ситуации. Она уже давно начала рвать нити, которые связывали ее с Роном, и, несомненно, была более отстраненной, чем Гарри. Уход Рона, казалось, что-то сломал в ней, это сделало ее более жесткой, холодной и реалистичной.
В конце концов, Рон бросил их, просто и ясно. Он бросил их, когда им нужно было держаться вместе, когда им нужно было быть сильными — когда они больше всего нуждались в нем. Он всегда знал, что Рон незрелый и немного ненадежный человек, но решение мальчика уйти стало тяжелым ударом по их дружбе. Это заставило что-то глубоко внутри Гарри оборваться, и, по правде говоря, он чувствовал, что ущерб был непоправим, потому что это было не в первый раз... но это было самое худшее. Так что, если он когда-нибудь снова увидит Рона, он не был уверен, что у них будут дальнейшие отношения.
Они, конечно, не вернулись бы к тому, как все было до его отъезда.
Нет, подумал Гарри, оглядываясь на лес. Рон потерял это право.
Если он когда-нибудь снова станет частью его жизни или жизни Гермионы, ему нужно будет начать все сначала и вновь завоевать их доверие. Ему придется медленно, шаг за шагом, пробиваться в их жизнь — и, зная Гермиону, было вполне возможно, что Рон никогда не сможет исправить тот ущерб, который он нанес. Хотя она и не держала на него зла, она помнила все. И хотя она часто предлагала прощение и понимание, Гермиона не путала это с примирением или доверием. Она была строгой, жестокой и не придиралась, когда дело касалось верности.
Легкая улыбка появилась на его губах, когда он вспомнил о Марриетте и о проклятии, которое Гермиона наложила на страницу регистрации окружного инспектора. Его сердце затрепетало, когда он подумал о ее преданности и решимости — это было то, что он любил в ней больше всего.
"Да", — подумал он со вздохом. Если Рон когда-нибудь вернется, его ждет неприятное пробуждение, когда дело дойдет до Гермионы. Она не будет снисходительна к нему.
Правда заключалась в том, что было трудно чувствовать вину за то, что произошло между ним и Гермионой, когда все изменилось. Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как Рон ушел, и они с Гермионой стали совсем другими людьми. Сопоставьте это с тем, что произошло — незрелый мальчик, который бросил своих лучших друзей в трудную минуту, — и с тем, что сказал Рон, когда уходил... мне было глубоко наплевать на то, что он мог чувствовать. Гарри знал, что по-настоящему он будет сожалеть только о том, что в результате потеряет близость с семьей Уизли.
Он просто надеялся, что Артур и Молли были достаточно объективны, чтобы понять, что произошло, и что Рон был причиной разногласий между ними, но с этим и с Роном ему придется разобраться позже. Он ничего не мог поделать, сидя посреди ночи в снегу.
Вместо этого он позволил своим мыслям вернуться к Гермионе, к теплу ее прикосновения к его коже и словам, которые она позволила себе произнести. Он был немного удивлен тем, что Гермиона решилась на смелый шаг и призналась в своих чувствах к нему, и еще больше удивился тому, что она действительно решила высказать эти чувства вслух.
По выражению ее глаз он понял, что она не шутит, и что она хотела, чтобы он знал — нуждалась в том, чтобы он знал, что его любят. У него защемило сердце от радости, что она так легко поняла, что он чувствует и в чем он нуждается больше всего на свете — в том, чтобы иметь свое место и знать, что он желанен. То, что она была готова поделиться с ним своими чувствами, несмотря на собственный страх и тревогу из-за войны, значило для него больше, чем он когда-либо смог бы объяснить словами.
Он имел в виду именно это, когда сказал ей, что ей не нужно торопиться и что он искренне рад тому, что она готова ему дать. При этом он определенно не собирался жаловаться на события этого вечера. Это было, безусловно, лучшее Рождество в его жизни, и он не мог перестать думать об ощущении нежной кожи Гермионы на своем теле или о том, как она задрожала от его прикосновения, когда притянула его ближе.
Он тоже был совершенно застигнут врасплох тем, каким крайне потрясающим был секс. Он знал, что это будет приятно, но, блядь, он действительно не ожидал такого жара или того, насколько плотным будет прикосновение ее стенок к нему.
Или о том, как крайне восхитительно было двигаться внутри нее, мысленно предложил он, сидя там и глядя в ночь. Его тело все еще покалывало от пережитого им сильного оргазма; это определенно был самый трудный оргазм, который он когда-либо испытывал в своей жизни. Честно говоря, он был немного обеспокоен тем, что, возможно, повредил несколько кровеносных сосудов во время опыта. И это была только физическая сторона. Быть вот так внутри нее, двигаться вместе с ней, прижиматься к ней, быть в ней и быть так близко — он почувствовал, как дрожь пробежала у него по спине, когда он вспоминал об этом. Он чувствовал себя ближе к ней, чем когда-либо, и знал, что никогда не захочет возвращаться ни к чему другому.
Он обвел взглядом лесистую местность вокруг себя, вспоминая выражение лица Гермионы, когда ему наконец удалось нащупать этот маленький комочек нервов внутри нее. После их поцелуев он начал кое-что читать по женской анатомии — в образовательных целях, конечно. Он никогда не планировал подталкивать Гермиону к чему-либо, пока она сама не спровоцирует это, но он хотел быть готовым. Возможно, это прозвучало бы цинично, и, возможно, некоторые ребята из школы посмеялись бы над ним, но ему было все равно. Очевидно, оно того стоило.
Он не мог сдержать самодовольной ухмылки, которая появлялась на его губах, когда он думал о других мальчиках его возраста, которые терялись во время своего первого раза, и о том, как ему удавалось, по большей части, не быть одним из них. В общежитиях для мальчиков он слышал истории о некоторых довольно тяжелых первых опытах — и был очень рад, что решил воспользоваться книгой Гермионы и заранее провести небольшое исследование на эту тему. Он съежился при мысли о том, что его первый раз может закончиться слезами и смущением, как это случилось с Шеймусом, который, по-видимому, напился на рождественской вечеринке своей семьи на шестом курсе, случайно подцепил дальнюю родственницу, а затем в итоге попал ей в глаз, попытавшись уйти после двух толчков, когда девушка ударила его и сказала, что это слишком больно.
Он вздохнул и провел рукой по волосам.
Он немного волновался, что мог причинить боль Гермионе, когда в конце потерял контроль и быстро вошел в нее, но она заверила его, что с ней все в порядке. По выражению ее лица он мог сказать, что она была заинтригована этим занятием, но подозревал, что особого удовольствия оно ей не доставляло. При этом, похоже, она не испытывала боли и во время этого.
Он сделал мысленную пометку спросить ее в следующий раз, что было приятно, или есть ли какой-нибудь другой способ, которым он мог бы сделать это, чтобы ей стало немного лучше. Казалось немного несправедливым, что он получал такое невероятное удовольствие, а она оставалась неуверенной в этом, хотя и терпела то, что, вероятно, было некомфортно. Очевидно, чем больше ты это делал, тем лучше становилось — так сказал Ли Джордан. Но пока этого не произошло, он чувствовал себя лучше, зная, что ему удалось заставить ее кончить, пока он все еще был внутри нее, и ее нежные толчки в его размягчающийся член вселяли в него надежду, что когда-нибудь это может стать приятным опытом для них обоих.
По правде говоря, он не ожидал, что она захочет зайти так далеко так скоро, но ее доводы были практичными и логичными — совсем как у нее. И это в точности дополняло его желание быть с ней. Он не знал, сколько времени проведет с ней и переживут ли они войну, и он верил, что, когда она рядом, он чувствует себя сильнее, это мотивирует его продолжать попытки.
События в Годриковой лощине высветили его самый большой недостаток, и размышления об этом заставили его застонать, когда он потер лицо руками. Его разум был слаб для Волдеморта, и если он не сможет найти способ справиться с ним, это приведет к их краху. Ему следовало усерднее стараться изучать окклюменцию, когда Снейп пытался учить его на пятом курсе. Хотя он непреклонно утверждал, что Снейп был настоящим ублюдком в своем подходе к обучению, он не мог отрицать тот факт, что и сам он старался не так усердно, как мог бы. Это была его вина, и он должен был ее исправить.
Их измененный режим тренировок мог бы помочь. Он не только усилил бы их защитные чары против физических атак, не только увеличил бы их тренировки и сделал бы дуэли более изощренными — он добавил бы больше медитации и окклюменции. Даже если ни один из них не мог использовать легилименцию, чтобы проверить это, это не имело значения. Он все равно это сделает и научится контролировать свой разум. То, что произошло у Батильды Бэгшот, больше никогда не повторится. Никогда. Он не мог этого допустить, потому что в следующий раз Гермиона могла пострадать. Она и так была на волосок от смерти из-за его некомпетентности... этого больше не повторится.
Он отвлекся от своих мыслей, когда почувствовал легкое дуновение ветерка на своей щеке и легкое прикосновение к самой дальней защитной сигнализации. Было такое ощущение, что что-то задело периметр сигнализации, но не проникло сквозь защитный экран.
Он застыл на месте, крепче сжимая волшебную палочку Гермионы, и прищурился, вглядываясь в темноту леса. Он медленно встал и бесшумно направился к выходу из палатки. Его глаза забегали по сторонам, когда он напряг слух, прислушиваясь к любым необычным звукам, но тишина леса была оглушительной, и ему показалось, что в ушах у него начинает звенеть. Первая тревога была подана в 600 метрах от него, так что у него было время среагировать и предупредить Гермиону, если что-то случится. Пока что он ничего не видел и не слышал, а заклинание быстрого обнаружения не выявило никаких признаков присутствия чего-либо живого. Когда он почувствовал легкое прикосновение к щиту во второй раз, он медленно попятился к палатке, чтобы найти Гермиону.
* * *
Гермиону разбудило от глубокого сна легкое прикосновение чего-то к самому внешнему сигнальному заклинанию. Ей показалось, что ее разума коснулся легкий ветерок или перышко. Прикосновение было нежным и осторожным, не было ощущения, что кто-то вслепую наткнулся на сигнализацию, не зная, что она там есть. Что бы это ни было, оно не пробило защиту, значит, сигнализация сработала не полностью.
Она связала свои сигналы тревоги с Гарри, чтобы он тоже мог их почувствовать, и была уверена, что он, должно быть, почувствовал прикосновение. Она откинула с лица растрепанные кудри и потерла глаза, быстро сев на койке Гарри и опустив ноги на холодный пол. Что бы ни коснулось ее заклинания, оно, должно быть, почувствовало это заранее, поскольку прикосновение было почти осторожным и неуверенным, если не сказать любопытным, что заставило ее нахмурить лоб, пока ее усталый разум лихорадочно пытался понять, что же могло произойти.
Она быстро встала, схватила с тумбочки свою сумочку и без помощи волшебной палочки вызвала пару брюк, носки, медальон и теплый облегающий свитер с длинными рукавами. Они оставили медальон в ее сумочке на весь день, чтобы отдохнуть от него, что оказалось кстати, учитывая то, во что они были вовлечены. Но она, как и Гарри, боялась оставлять его в сумочке без присмотра слишком надолго.
Она быстро оделась и уже натягивала последний носок, когда почувствовала легкое прикосновение к щиту во второй раз. Ее голова метнулась к двери, глаза настороженно расширились — ей нужно было позвать Гарри, что-то происходило. Несмотря на усталость, которую она чувствовала после их предыдущих занятий, она схватила куртку и ботинки и направилась к выходу. Она почти дошла до двери палатки, когда увидела Гарри, который пятился назад, прижимая к боку флягу с зажигательной смесью и крепко сжимая палочку в поднятой руке.
— Гарри, — сказала она тихим шепотом, начиная заплетать свои кудри в свободную косу на затылке.
Гарри слегка повернул голову, показывая, что услышал ее, но не отвел взгляда от дверного проема палатки.
— Ты тоже это почувствовала? — Прошептал он в ответ.
— Да, — сказала она, быстро зашнуровывая ботинки и вставая, чтобы надеть куртку. — Ты что-нибудь слышал или видел снаружи?
— Нет, — тихо сказал он, и она заметила, как он слегка нахмурился. — Снаружи такая мертвая тишина, что просто оглушает. Что-то дважды щелкнуло сигнализацией, но она не сработала. Я применил заклинание обнаружения, но ничего не обнаружил — как ты думаешь, кто-то мог заметить наши щиты и задержаться на границе нашей безопасной зоны?
— Я не уверена, — медленно произнесла она, подходя, чтобы встать рядом с Гарри и выглянуть за дверь палатки. Холодный воздух пробудил остатки ее сонливости, и она почувствовала, как холод обжигает ее щеки. У нее перехватило дыхание, когда она прошептала рядом с ним: — Если кто-то задерживается на окраине, Гарри, нам нужно уходить. Что бы это ни было, это было целенаправленно, прикосновение не было небрежным и не было случайностью, иначе сработала бы сигнализация.
Гарри молча кивнул, стоя рядом с ней, его глаза все еще осматривали темный лес, который их окружал.
— Тогда нам нужно собираться, — прошептал он через мгновение и, наконец, повернулся к ней лицом. Гермиона заметила беспокойство в его глазах. — Вот, возьми свою палочку и начинай, я возьму все, что смогу, под руку.
Гермиона утвердительно кивнула и начала собирать разбросанные по палатке вещи и складывать их в свою сумочку. Они двигались бесшумно, как ночь, безмолвные и сосредоточенные. Гарри собрал книги, которые она оставила, и еще несколько предметов, разбросанных по палатке. За несколько коротких минут они собрали все, что было в палатке, и Гермиона направилась к выходу, чтобы присоединиться к Гарри, когда они оба замерли — их взгляды встретились, и Гермиона вздрогнула.
