"Ночи Белладонны и другие рассазы"

Я была жива, и это уже кое-что значило. Это означало, что я пережила запуск с "Икинокшела". Взглянула на хронометр, убедилась, что проспала шестьдесят шесть часов, а затем проверила датчик ближнего радиуса действия и с удовлетворением обнаружила, что капсула Струмы летит рядом с моей. Несмотря на то, что мы стартовали по очереди, у нас было время, чтобы приблизиться друг к другу, не слишком сильно расходуя топливо.

— Струма? — спросила я по связи.

— Я здесь, капитан. Как вы себя чувствуете?

— Думаю, примерно так же плохо, как и ты. Но мы целы, и прямо сейчас я приму все хорошие новости, какие только смогу получить. Я реалистка, Струма: не ожидаю, что из этого что-то выйдет. Но я не могла сидеть сложа руки и ничего не предпринимать, просто надеясь на лучшее.

— Я понимал риски, — ответил он. — И согласен с вами. Мы должны были воспользоваться этим шансом.

Наши капсулы поддерживали связь с "Икинокшелом". Там были рады получить от нас весточку. Мы потратили несколько минут на переписку, подтверждая, что мы здоровы и что наши капсулы нацелились на дрейфующего соседа. Корабль конджойнеров был чрезвычайно темным, чрезвычайно хорошо замаскированным, но у него не было ни единого шанса спрятаться на фоне идеальной черноты поверхности.

Я едва осмелилась спросить, как продвигается график ремонта. Но новости были благоприятными. План Струмы по переключению ресурсов сработал успешно, и все указывало на то, что корабль восстановит управление в течение тринадцати часов. Это было чрезвычайно кстати: "Икинокшел" находился теперь всего в трех днях дрейфа от поверхности и всего в одном дне от точки, где показания скафандра начали отклоняться от нормального пространства-времени. Однако мы сделали все, что могли, — дали себе пару слабых шансов там, где раньше их вообще не было.

Мы со Струмой еще раз проверили системы наших капсул, затем начали расходовать топливо, снижая скорость для встречи с "дрифтером". К тому времени мы уже могли видеть друг друга на расстоянии пары километров, но все еще легко выделялись на фоне звезд, отбрасывая перед собой светящиеся хвосты плазмы.

Мы преодолели отметку в десять тысяч километров без происшествий. Я чувствовала боль, головокружение и сухость во рту, но этого следовало ожидать после ускорения и вынужденного сна на этапе полета. Во всех остальных отношениях ощущала себя нормально, за исключением вполне разумного опасения, которое испытал бы любой на нашем месте. Приборы капсулы работали исправно, датчики и показания приборов имели смысл.

На расстоянии девяти тысяч километров я начала ощущать изменения.

Поначалу это были мелочи. Мне приходилось щуриться, чтобы разобраться в изображениях, как будто я видела их под водой. Сначала я списала это на усталость. Затем связь с "Икинокшелом" стала прерываться статическими помехами и выпадениями сообщений.

— Струма... — спросила я. — Ты замечаешь это?

Когда он ответил, его голос звучал так, словно он был так же далеко, как и корабль. И все же я своими глазами видела его капсулу, мерцающую слева.

— Что бы ни уловил скафандр, это началось раньше.

— Поверхность не изменила диаметр.

— Да, но что бы она ни делала с окружающим пространством, возможно, поднялась на ступеньку выше. — В его заявлении не было упреков, но я поняла скрытую связь. Скафандр вызвал определенные изменения, ту рябь, которая прошла через "Икинокшел". Возможно, это означало необратимые изменения в окружающей среде вокруг поверхности, как укрепление, усиливающее свою оборону после первой атаки.

— Продолжаем, Струма. Мы знали, что ситуация может осложниться — просто это произошло немного раньше, чем мы рассчитывали.

— Согласен, — ответил он, и его голос прозвучал так, словно он был истончен и растянут допплеровским методом, как будто мы подавали друг другу сигналы с другого конца Вселенной.

По крайней мере, капсулы продолжали работать. Мы преодолели отметку в восемь тысяч пятьсот километров, все еще снижая скорость, все еще ориентируясь на корабль конджойнеров. Хотя он был всего в четверть размера "Икинокшела", но также был единственным физическим объектом между нами и поверхностью, и свет наших выхлопных газов освещал его настолько, что он становился видимым — маленький корпус звездолета, подвешенный над черным морем.

Я думала, что, когда новости об этом предательстве дойдут до наших правительств, начнется война. Наш мир с конджойнерами никогда не был менее напряженным, но те нарушения, которые происходили до сих пор, были незначительными дипломатическими стычками по сравнению с этим. Не только организация и проведение секретной экспедиции в нарушение условий взаимного сотрудничества, но и последовавшая за этим предательская попытка Мэйгадис захватить власть с таким холодным пренебрежением к жизням других девятнадцати тысяч пассажиров. Они всегда считали себя лучше нас остальных, не конджойнеров, и, по некоторым меркам, они, вероятно, были правы в этой оценке. Умнее, быстрее и, безусловно, более склонны к безжалостности. Мы выиграли от нашего партнерства, и, возможно, они тоже нашли какие-то свои преимущества в сотрудничестве с нами. Но теперь я поняла, что это всегда было не более чем прикрытием, циничной выгодой. За нашими спинами они строили козни, пытаясь извлечь выгоду из первого контакта с этим инопланетным присутствием.

Но первая война, как мне показалось, привела их почти к полному исчезновению. И за прошедшее столетие они поделились с нами многими из своих технологий, что привело к рискованной нормализации наших возможностей. Учитывая, что партнерство существовало так долго, зачем им рисковать всем сейчас, ради таких неопределенных ставок?

Мои мысли вернулись к прощальным словам доктора Грелле о нашей пленнице. Мои познания в истории были далеко не такими обширными, как у него, но у меня не было причин сомневаться в его воспоминаниях о тех событиях. То, что он сказал о заключенных конджойнерах, несомненно, было правдой. Так почему же Мэйгадис терпела, когда это оружие было направлено на нее, когда она могла проникнуть в его систему и заставить его снести ей голову?

Если только она не хотела остаться в живых?

— Струма... — начала я говорить.

Но какие бы слова я ни собиралась произнести, они остались невысказанными. Я почувствовала себя не в своей тарелке. Испытывала невесомость и перегрузки, но это было что-то совершенно новое для меня. Невидимые когти впивались в мою кожу, дергая за внутренности — причем во всех направлениях.

— Начинается, — сказала я, снова затягивая аварийные ремни, хотя толку от них было мало.

Капсула тоже почувствовала изменения. Показания приборов начали указывать на аномальные напряжения, выходящие за рамки крайне ограниченного понимания капсулой нормальных условий. Я все еще могла видеть корабль конджойнеров, а звезды за черным горизонтом поверхности оставались в неизменном положении. Но капсуле показалось, что она начинает падать. Двигатели начали трещать, и это только усугубило ситуацию.

— Переключитесь на ручное управление, — сказал Струма, и в следующее мгновение его голос прозвучал у меня в голове искаженно. — Мы уже достаточно близко.

Двести километров до корабля, потом сто пятьдесят, потом сто, замедляясь до скорости всего пары сотен метров в секунду. Капсула все еще функционировала, все еще поддерживала жизнеобеспечение, но мне пришлось отключить все ее высокоуровневые навигационные и рулевые системы, доверившись своим собственным неровным инстинктам. Сигнал, передаваемый "Икинокшелом", полностью пропал, и когда я повернулась, чтобы заглянуть назад, звезды, казалось, проплывали за толстым пятнистым стеклом. Мои внутренности скрутило, кости болели так, словно в них был пробит миллион крошечных трещин. Перед глазами медленно нарастало давление. Единственное, что заставляло меня двигаться вперед, — это осознание того, что остальным частям корабля пришлось бы еще хуже, если мы не изменим направление дрейфа.

Наконец корабль конджойнеров, казалось, выплыл из какой-то искажающей среды, становясь более четким, а его очертания — более резкими. Пятьдесят километров, затем десять. Наши капсулы замедлили ход, готовясь к последнему заходу на посадку.

И мы увидели то, чего не видели раньше.

Расстояние, измененное пространство и ограниченность наших собственных сенсоров и глаз сыграли с нами злую шутку. Разрушения были намного хуже, чем мы предполагали при сканировании с большого расстояния. Корабль представлял собой хрупкую развалину, от которой сохранились только его очертания. Корпус, двигатели, соединительные лонжероны были на месте... но в некоторых местах они стали волокнистыми, выпотрошенными, разорванными или облупившимися, а в других превратились в кружевную иллюзию. Корабль, казалось, был готов развалиться на части, превратиться в пыль, словно хрупкое ископаемое, извлеченное из своей сохраняющей матрицы.

В течение долгих минут мы со Струмой могли только смотреть, как наши капсулы зависают в нескольких сотнях метров от этого скелета. Все еще чувствовались все прежние неприятные ощущения, включая тошноту. Мои мысли становились вялыми, как застывающая смола. Но пока я смотрела на обломки "конджойнера", все это не имело значения.

— Он простоял здесь слишком долго, — сказала я.

— Мы не знаем.

— Десятилетия... даже дольше. Посмотри на него, Струма. Это старый-престарый корабль. Возможно, он даже старше соглашений Европы.

— Что это значит, капитан?

— Если он был отправлен сюда до заключения соглашения, то никакого нарушения договора не было.

— Но Мэйгадис...

— Мы не знаем, каким приказам подчинялась Мэйгадис. Если таковые были. — Я с трудом сглотнула, заставляя себя изложить суровую и очевидную правду. — В любом случае, для нас это бесполезно. Все зашло слишком далеко, чтобы там было что-то, что мы могли бы использовать, даже если бы я решилась войти внутрь. Мы проделали весь этот путь впустую.

— Внутри этого корабля все еще могут быть технические данные. Показания, измерения объекта. Мы должны посмотреть.

— Нет, — сказала я. — Ничего не сохранилось. Ты же видишь это, не так ли? Это всего лишь оболочка. Сейчас даже Мэйгадис не смогла бы ничего извлечь из него. — Мое сердце бешено колотилось. К тошноте и дискомфорту добавился тихий, нарастающий ужас. Я знала, что нахожусь в месте, где простым мыслящим организмам, таким как я, не место. — Мы потерпели неудачу, Струма. Это была правильная попытка, но нет смысла обманывать себя. Теперь мы должны молиться, чтобы корабль смог замедлить ход без какой-либо помощи извне.

— Давайте не будем сдаваться, не осмотревшись поближе, капитан. Вы сами сказали, что мы зашли так далеко.

Не дожидаясь моего согласия, он направил свою капсулу к месту крушения. Корабль конджойнеров был намного меньше "Икинокшела", но все равно капсула на фоне его размеров казалась крошечной яркой точкой. Я выругалась, понимая, что он прав, и включила ручное управление тягой, чтобы следовать за ним. Он направлялся к широкой пустоте в боковой части корпуса, обшивка вокруг которой раскрывалась, как лепестки цветка. Он замедлился, сделав короткий толчок, а затем скользнул внутрь.

Я предприняла последнюю попытку перехватить сигнал с главного корабля, а затем последовала за Струмой.

Возможно, он был прав, подумала я, изо всех сил расшевеливая свои мысли, чтобы прогнать страх из головы. Внутри все еще могло быть что-то, каким бы невероятным это ни выглядело. Шаттл, защищенный от самых серьезных повреждений. Запасной двигатель, интерфейс управления которого чудесным образом не пострадал.

Однако, оказавшись внутри, я поняла, что такие надежды тщетны. Внутреннее убранство было таким же, если не хуже. Корабль сгнил изнутри, удерживаемый лишь тончайшими остатками соединительных элементов. Включив рабочие фары моей капсулы на полную мощность, я плыла по темному заколдованному лесу, состоящему из сломанных и прогнувшихся стоек, разрушенных полов и стен, разбитого и искореженного оборудования.

Я только начала осознавать абсолютную бесполезность нашей экспедиции, когда мне пришло в голову кое-что еще. Капсулы Струмы нигде не было видно. Он был всего в нескольких сотнях метров впереди меня, когда скрылся из виду, и, по крайней мере, я должна была заметить отражения от его рабочих фар и двигателей, даже если бы у меня не было прямого обзора его капсулы.

Но когда я выключила свои фары и уменьшила мощность двигателей, то провалилась в полную темноту.

— Струма, — сказала я. — Я потеряла тебя. Пожалуйста, ответь.

Тишина.

— Струма. Это Раума. Где ты? Включи фары или двигатели, если ты меня слышишь.

Тишина и темнота.

Я остановила свой дрейф. Должно быть, была уже на полпути к внутренностям корабля конджойнеров, и этого было достаточно. Я обернулась, объясняя его молчание. Он, должно быть, прошел весь путь насквозь, вышел с другой стороны, и остатки корабля, должно быть, блокировали нашу связь.

Я запустила импульсный двигатель, направляясь к выходу тем же путем, каким пришла. Разрушенные части отбрасывали молочный свет. Впереди виднелось звездное пятно в форме цветка, увеличивающееся в размерах. Не дом, не убежище, но все же к чему-то, к чему можно стремиться, к чему-то лучшему, чем оставаться внутри обломков.

Я увидела его приближение как раз перед тем, как он ударил. Должно быть, он использовал импульс двигателя, достаточный, чтобы выбраться из какого-то укрытия, которое нашел. Когда он протаранил мою капсулу, скорость сближения не могла превышать пяти-шести метров в секунду, но все равно этого было достаточно, чтобы у меня перехватило дыхание и моя собственная капсула перевернулась. Я хватала ртом воздух, борясь с нарастающей тяжестью мыслей, чтобы сохранить хоть какую-то ясность ума. Капсула во что-то врезалась, сработала сигнализация столкновения. Она была достаточно прочной, чтобы выдержать ускорение при запуске, но не предназначалась для преднамеренного длительного контактного нападения.

Я нажала на рычаги управления двигателями и ослабила хватку. Капсула Струмы разворачивалась, освещенная вспышками наших двигателей. Каждая вспышка освещала статичную картину, капсулы застывали в неподвижности, но от одной вспышки к другой наши позиции менялись.

Я подумала, есть ли смысл с ним спорить.

— Струма. Ты не обязан делать это. Чего бы ты ни хотел достичь... — Но затем на меня снизошло глубокое и спокойное понимание. Это было почти благословением — увидеть все так ясно. — Все было инсценировано, так или иначе. Вся эта попытка захвата власти. Мэйгадис... остальные... это ведь не они нарушили условия Соглашения, не так ли?

В его голосе зазвучали умоляющие нотки.

— Нам нужны были эти данные, Раума. Больше, чем мы нуждались в конджойнерах, и уж точно больше, чем мир.

Наши капсулы лязгнули друг о друга. У нас не было никакого оружия, кроме массы и скорости, никакой защиты, кроме тонкой брони и стекла.

— Кто, Струма? От имени кого ты говоришь?

— Тех, кто заботится о наших интересах, Раума. Это все, что вам нужно знать. Все, что вы скоро узнаете. Жаль, что вам придется умереть. Мне также жаль остальных. Не предполагалось, что все будет так плохо.