-О, это было чудовищно неэффективно! — рассмеялся Максим. — Но в этой неэффективности была своя прелесть. Были границы. Между странами, между культурами. Чтобы увидеть что-то другое, нужно было лететь на самолете — это такая атмосферная машина, несколько часов. Не было универсального переводчика. Люди говорили на сотнях разных языков. И это было... нормально. Мир был огромным, почти необъятным. А сейчас, — он обвел рукой кухню. -Мир стал меньше, культурные различия размылись, половина человечества говорит на английском как на родном, но расстояние между людьми, как мне кажется, только выросло.
-Ты скучаешь? — тихо спросила Женя.
Максим надолго замолчал.
-Я скучаю по мелочам. По запаху бензина на заправке. По тому, как пахнет воздух после дождя в лесу, даже по шаурме из придорожного ларька. Скучаю по ощущению, когда ты едешь в машине, опустив стекло, и ветер бьет в лицо. По настоящей, непредсказуемой погоде. По тому, что звезды на ночном небе были просто звездами, а не пунктами назначения в рабочей командировке или местами, где таятся космические ужасы.
Последние слова он произнес почти шепотом. Запретная тема подошла слишком близко. Айзек напрягся, его взгляд стал жестким. Женя тут же вмешалась.
-А я бы снова хотела увидеть океан нашего времени. А не ту загаженную мусором и химикатами помойку, в которую его сейчас превратили.
-Он был живым, — сказал Максим, благодарно взглянув на нее. — И очень соленым.
Айзек молчал, переваривая услышанное. Мир Максима казался ему странной диорамой, чем-то из музея древностей. Примитивный, медленный, но... цельный. Защищенный от пустоты тонкой пленкой атмосферы и неведения.
-Мое детство было другим, — неожиданно для себя произнес он. Вино развязало ему язык, или, может быть, атмосфера дружеского застолья сделала свое дело. — Я вырос в перенаселенном муравейнике, недалеко от Бостона. В тесной квартире жилого комплекса, хотя мы были довольно состоятельными. Для нас Земля являлась бетонными джунглями, где не продохнуть от вечно спешащих куда-то людей.
-Твои родители... они тоже были инженерами? — спросил Максим, осторожно подталкивая его к разговору.
— Отец — да. Пол Кларк. Он был одним из лучших корабельных инженеров своего поколения. Он мог по звуку работающего двигателя определить неисправность. Он научил меня всему. Говорил, что вселенная хаотична, и единственное, что имеет смысл — это создавать порядок. Чинить то, что сломано. Для него это было религией.
Айзек сделал глоток вина, его взгляд устремился в темноту за окном.
-А мать... она нашла себе другую религию. Она ушла в юнитологию, завещала им почти все нажитое имущество, деньги на счетах.
При этих словах атмосфера в комнате снова похолодела. Юнитология была неразрывно связана с Маркерами.
-Она верила, что нас ждет перерождение. Единение. Что смерть — лишь начало. Она потратила все наши семейные сбережения на церковь. На пожертвования. Она оплатила мое обучение в лучшей инженерной академии, но не потому, что верила в меня. А потому, что хотела, чтобы я строил корабли, которые будут искать новые Маркеры. Отец был в ярости. Они постоянно ссорились. Их дом стал... полем боя двух религий. Рационализма и веры в Схождение.
Он замолчал, сжимая бокал так, что побелели костяшки пальцев.
-Я выбрал сторону отца, — закончил он тише. — Я сбежал. Сбежал в работу. В двигатели, плазменные резаки, схемы и чертежи. Там все было понятно. Есть проблема — есть решение. Есть поломка — есть инструмент. Никаких пророчеств. Никакой веры. Только голая физика и математика. Я думал, это спасет меня.
-Похоже, у каждого из нас было от чего бежать, — задумчиво произнес Максим. — Я вот тоже сбежал. В работу. В проекты, дедлайны, совещания. В своем XXI веке я был инженером по коммуникациям. Не таким крутым, как здесь, конечно. Мы строили склады, производственные цеха, офисы. Много чего. Я думал, что это важно. Что я создаю что-то значимое. А на самом деле... до твоих высот мне далеко.
Он невесело рассмеялся.
-Забавно, правда? И оба мы думали, что занимаемся делом.
-А я иногда рисовала, — улыбнулась Женя, стараясь развеять сгустившуюся меланхолию. -Я рисовала миры, которых никогда не существовало. Так что, полагаю, я была самой большой обманщицей из всех вас.
Она встала и снова наполнила их бокалы.
-Знаете, о чем я думаю? Мы все пытаемся найти в своей жизни какой-то смысл.
-Николь... — вырвалось у него прежде, чем он успел себя остановить. Имя повисло в воздухе. Запретное. Болезненное.
Максим и Женя замерли.
-Она тоже была... видела свой смысл, — с трудом продолжил Айзек, не глядя на них. — Она была врачом. Она чинила людей. Верила, что может сделать мир лучше. Даже когда все вокруг разваливалось. Она была лучше меня. Сильнее.
Он замолчал. Впервые за много лет он говорил о ней не как о призраке, преследующем его, а как о живом человеке. И от этого было больно вдвойне.
-Нам всем нужны такие люди, — тихо сказала Женя, и в ее голосе было столько сочувствия, что Айзек наконец поднял на нее глаза. — Люди, которые напоминают нам, ради чего стоит чинить двигатели и строить офисы.
Они сидели в тишине, которая больше не была неловкой. Она была... понимающей. Каждый думал о своем, но их мысли текли в одном направлении. О потерях. О выборе. О том, что делало их теми, кто они есть.
-Расскажи еще про свою Землю, — попросил Айзек, обращаясь к Максиму. Ему нужно было сменить тему, вернуться на безопасную территорию прошлого, которое его не касалось. — Какая была музыка?
Максим оживился.
-О, музыка! Это отдельная история. Она была... разной. Была электронная, которую создавали на компьютерах. Был рок — громкая, гитарная, полная протеста. Был джаз, сложный и импровизационный. У каждой группы, у каждого исполнителя было свое лицо, музыка была несовершенной. Живой. Хочешь, я включу? Нашел в старых сетевых архивах.
Он активировал проектор, и через пару минут комнату наполнили звуки. Это был старый рок. Слишком громкий, с хриплым вокалом и перегруженными гитарами. Звук был грязным, неотесанным, но в нем была невероятная, первобытная энергия.
Айзек слушал, слегка нахмурившись. Он привык к эмбиентным гармониям, которые играли на борту кораблей, или к синтетической поп-музыке из медиа-центров. Эта музыка была... вызывающей. Она не пыталась успокоить. Она будила что-то первобытное и низменное внутри.
Женя смеялась, наблюдая за их лицами.
-По-моему, это идеально описывает наш мир. Громко, хаотично и полно энергии.
Они допили вино. Говорили о книгах и фильмах, о еде, о глупых происшествиях из прошлого. Обо всем и ни о чем. И ни разу больше не упомянули Обелиски, эксперименты или призраков прошлого, которые всегда стояли у них за плечами.
Когда Айзек поднялся, чтобы уйти Максим настоял, чтобы он остался в гостевой комнате, а не возвращался в выделенную ему комнату общежития для рядовых сотрудников ''Локуса'', он чувствовал себя странно легким. Тепло этого дома и этих людей, казалось, сняли с его плеч часть того невидимого свинцового плаща, который он носил годами.
-Спасибо, — сказал он, обращаясь к Жене. Простое слово далось ему с трудом, но оно было искренним.
-Возвращайся, когда захочешь, Айзек, — ответила она с теплой улыбкой. — У нас еще много вина и дурацкой музыки. Пока конец света не наступил, надо получать удовольствие.
Максим проводил его до гостевой комнаты.
-Отдыхай, — сказал он, положив руку ему на плечо. — Завтра будет новый день. И новые проблемы, но не сегодня.
Айзек кивнул. Он вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Впервые за долгое время он чувствовал не только гнетущую усталость от борьбы за выживание, но и простую, человеческую усталость от долгого, хорошего вечера. Он лег на кровать, которая была непозволительно мягкой, и, закрыв глаза, подумал, что, возможно, Женя была права. Иногда, чтобы победить хаос, не нужно его чинить. Нужно просто добавить в него немного цвета. И немного громкой, старомодной музыки.
В эту ночь ему впервые за много месяцев не снились ни иероглифы Маркеры, ни холодный космос с мертвой Николь.
* * *
Выловить заместителя директора АСИ в офисе было нелегко из-за чрезвычайно плотного рабочего графика. Равель то проводила совещания, то улетала по делам на другой конец Земли, а то и галактики. В итоге Максиму удалось встретиться с куратором проекта и устроить приватный разговор.
-Можно? -спросил он с порога.
-Да-да, проходи, -кивнула Равель, не отводя взгляда от голомонитора с каким-то текстовым документом. -У тебя же что-то важное? Не просто так последнюю неделю ты настойчиво просил у моего секретаря организовать встречу.
-Верно. Пришла пора поделиться информацией стратегической важности.
Женщина нажала несколько кнопок на виртуальной клавиатуре и экран над столом погас, вид за окнами размылся до состояния мутного киселя. Был активирован приватный режим, догадался Максим.
-Какого рода?
-История пока развивается по негативному варианту, -уверенно сообщил попаданец. Свои слова он продумал заранее, дабы не сболтнуть ничего лишнего. -Пора принимать меры. Я могу рассчитывать на то, что вы хоть в этот раз прислушаетесь к рекомендации?
-Не могу обещать, пока не услышу.
Максим набрал воздуха в грудь. Была не была!
-Речь о цепи событий, которая приведет к пробуждению некролун и прямой атаке на Землю, -Равель нахмурилась, ее явно насторожило сказанное. -Вы же следите за Элли Лэнгфорд? Чем она сейчас занята?
-Вышла на связь с группой экологических активистов, ученых, желающих остановить все эксперименты с Маркерами.
-А Роберт Нортон? -поднял Максим речь о персонаже третьей части игры, оказавшимся крысой Даника.
-Находится в командировке на Новом Пекине, инспектирует гарнизон местных сил безопасности. Мы следим за каждым, кого вы когда-либо упоминали.
-Это хорошо. Это правильно. Значит, они должны скоро пересечься.
-Да, вероятность есть.
-Пора брать под колпак новых людей, которых я назову. На планете Уксор уже есть колония с лабораторией по изучению Обелисков?
-Да. Репликация образца Красного Маркера там близка к завершению.
-Вот оно! -Максим поднял палец вверх. -Есть некий сержант Джон Карвер, из местных военных. Возможно его с семьей туда еще не отправили, но суть в другом: жена Карвера занимается... извлечением и восстановлением старых данных. Рано или поздно она откопает кое-что со времен Суверенных Колоний...
-Какого рода данные? -Равель уже не скрывала своего интереса, для нее речь максима звучала словно откровения свыше.
-Координаты места, куда не надо лететь ни при каких обстоятельствах. Посмотрите на меня и пообещайте предпринять все меры, вплоть до устранения причастных. Директору Кадзэ, Глобальному Совету Альянса знать о данном разговоре не обязательно. Я серьезно.
Куратор проекта ответила не сразу.
-Расскажите про ''место, куда не надо лететь''.
-Очень скверное место и опасное. Не зря Союз Суверенных Колоний зачистил о нем всякое упоминание.
-Вы знаете значительно больше Максим, -надавила Равель.
-О, теперь я обвиняемый? Прекрасно. Да, я скрываю информацию, но не из-за вредности, а из стремления не организовать нам дружный рейс в пасть хтонических чудовищ. Сделайте, как прошу, либо скажите потом, что не сделали этого. Так хоть буду знать, нужно ли читать заупокойную молитву...
Максим развернулся и, не говоря больше ни слова, хлопнул дверью. Равель осталась одна, следовало принять сложное решение. И, покопавшись в служебных базах данных, она приняла... На гололинке с защищенной связью был набран номер одного из командира оперативной группы, которому она доверяла.
-Слушаю.
-Карлос, есть работа.
-Опять юнитологи шалят?
-Нет. Речь о кое-ком из наших людей. Планета Уксор, лаборатория с Маркером-4. Семья Карверов. Джон Карвер, сержант СОЗ. Дамара Карвер, дата-археолог, специалист по криптографии и математическому анализу. Есть сын Дилан. Необходимо полное устранение, включая старые носители информации, с которыми ведется работа.
Короткая пауза.
-Даже ребенка?
-По ситуации.
-Принято.
-Справитесь без привлечения дополнительных ресурсов?
-Раз объект наш, то и проблем с получением допуска не возникнет.
* * *
На Земле, несмотря на внешнюю стабильность, царила тлеющая тревога. Социально-экономическая система находилась в состоянии усугубляющейся эрозии. Казалось, цивилизация жила по инерции, подслеповато, как старый исполин, не осознающий, что в его теле давно гниют кости. Продовольствие пока поставлялось в срок, транспортные коридоры худо-бедно работали, космопорты не пустовали. Но экономика медленно захлёбывалась. Особенно в Старом Свете — Европе, Восточной Азии, частично в Американской Республике. Углублялись проблемы, о которых предпочитали не говорить вслух: структурная безработица, окончательный распад среднего класса, стагнация внутреннего рынка. Индексы потребления не росли, зато росли маргинальные сообщества, и всё чаще происходили локальные конфликты между корпоративными структурами и гражданским населением. Много где уже открыто действовали вооружённые бригады самоуправляемых милиций -формально независимые, по сути же подконтрольные крупным корпорациям или юнитологам.
В открытых аналитических отчётах использовали туманные формулировки: ''реактивное перераспределение полномочий'', ''инициативная реорганизация службы безопасности''. На деле — это были частные армии, завербованные по всей системе, оснащённые оружием не хуже, чем у спецназа EarthGov. Обучение шло быстро и целенаправленно. Не только борьба с уличной преступностью — отработка зачисток, противодействие террористам, ведение боёв в городских кварталах. Максим видел записи, слитые в сеть. Походка, тактика, экипировка — иная армия. Чуждая. Основанная не на присяге, а на религиозном фанатизме или кредите.
На фоне всего этого — бурный рост популярности юнитологии. В регионах с ослабленной централизацией её сторонники набирали политический вес. Многие региональные, колониальные администрации либо молчаливо поддерживали их, либо напрямую участвовали в финансировании. Причиной было не только влияние церкви как таковой, это был способ навязать новую повестку. Юнитология не стеснялась говорить о том, о чём молчали остальные: что общество разваливается, что правительство лжёт, что спасение не в технологиях, не в системах, а в единении с Великим Изначальным.
С экранов не сходили кадры с торжественных церемоний открытия новых храмов, реабилитационных центров, академий для ''молодых адептов Спирального Пути''. Под этими проектами стояли внушительные бюджеты, и всё чаще — бывшие либо корпораты, чиновники или военные. Особенно тревожил Максим один момент — тренировочные лагеря. Они официально назывались центрами предвоенной службы, аналогами кадетских корпусов. В них подростков обучали дисциплине, обращению с оружием, тактике малых групп. ''Подготовка к службе в миротворческих формированиях'' — гласила вывеска. Но шевроны на форме были не армейскими. А эмблемы — из символики юнитологов.
