Шедан, маг льда

— Их много! Слишком много! — первым признал охваченный страхом Игнац.

— Я вижу! — ответил сквозь зубы Трезор, не отвлекаясь от схватки.

— Мы не выдержим такого напора, — в отчаянии прошептал Тур.

— Посмотрим, — зло ответил десятник, делая взмах мечом.

— И стрел у нас на всех не хватит, — с тоской признался Торсон.

— Проверим. — Воин вытянул ногу и ловко сбил наглую тварь со ступеней.

Я хотел присоединиться к Трезору и поддержать своих воинов. Но я не смог. Не знал, что мне им сказать. Враг был не силен и не быстр. Он поражал числом. Наши мечи, еще недавно казавшиеся грозным оружием, теперь выглядели жалкими игрушками перед этой лавиной. Игрушками, по-прежнему способными резать и колоть, но не способными нанести существенного урона этой белой волне, которая грозила поглотить нас целиком.

— Будем сражаться насколько это возможно, — только и выдавил я.

— Так и будем делать, — холодно ответил Трезор

Увидев, что желтые туники вновь увлеклись сражением, я повернул лицо к Дормидонту.

— Так ты говоришь, что эта серая штука — барьер? — вновь просил я у него.

— Да. — Его посох, воздетый вверх, на миг задержался. — А что?

— Если этот барьер никого не впускает и не выпускает, то, как сюда попали эти белые таври? — задал я вполне закономерный вопрос.

— Вот убьем их, тогда и подумаем над этим, — отмахнулся от меня маг.

Бой продолжался. Полсотни пауков, еще десяток, еще. Честно признаюсь — без посоха Дормидонта мы едва бы справились. Но даже он не мог перевесить чашу весов в нашу сторону. Мы сражались отчаянно, но силы врага все никак не заканчивались. Тела наших воинов защищала хорошая кожаная броня, а когти тварей не шли ни в какое сравнение с оружием из металла. К тому же, наши лучники и маги находились в весьма удобной позиции для своей стрельбы. Казалось бы, все было на нашей стороне. Но это было лишь иллюзией, тонкой завесой, скрывающей надвигающуюся катастрофу. Каждый из врагов, умирая, забирал у нас что-что важное: у мечников, сражавшихся впереди, они забирали бодрость, у лучников они забирали стрелы, а у нас, магов — магию. Ни тем, ни вторым, ни третьим, не было никакой передышки. И это не могло закончиться хорошо.

Я стоял за лучниками, чувствуя, как дрожат мои собственные руки от напряжения. Я прекрасно видел, как пустеют их некогда полные колчаны. Видел, как их лица, еще недавно полные решимости, теперь искажены усталостью и отчаянием. Вслушиваясь в себя, я ощущал, как тает и моя магия. Она была моим щитом, моим оружием, моей надеждой. Но она утекала, как песок сквозь пальцы, оставляя меня с ощущением пустоты и бессилия.

Еще немного времени, и у нас кончатся силы, стрелы и магия. От одной мысли об этом у меня стыли жилы, и туманился разум. Это было не просто поражение, это было полное уничтожение. Нам из этой ловушки не выйти и не убежать. Пауки окружили нас со всех сторон, их глаза горели в полумраке, как зловещие угольки. Нас тут ждем только смерть. Ужасная, отвратная смерть, которая будет медленной и мучительной. Мы просто обречены, если ничего не придумаем.

И в этот момент, когда надежда почти полностью покинула нас, я услышал решительный возглас старика Дормидонта.

— Шедан! Ты прав! — воскликнул он радостным голосом. — Эти пауки не могли бы пройти сквозь барьер. Значит, барьер не полный — он накрывает этот дом только сверху!

— И чем это нам поможет? — устало спросил его я, не разделяя восторга.

— Эти твари проникают сюда из-под земли. Понимаешь? Из-под земли! — Я внезапно почувствовал, как возбужденный старик трясет меня за плечи.

— Из-под земли. И что? — не понял его радости я.

— А то, что под землей обитают не только пауки! — бросил он мне и снова повысил голос. — Выиграйте время! — попросил он у нас. — Выиграйте время, и я вас всех спасу! — провозгласил он нам.

Выиграйте время. Эти слова эхом отдавались в моей голове, заглушая шум битвы. Я тут же принялся думать, как исполнить услышанное. Выиграть время. Но как? Я заметил краем глаза, что Дормидонт оторвался от битвы и принялся читать нараспев какое-то заклинание. Певучее заклинание. А значит — оно не может быть коротким. Не может быть быстрым. И как тогда можно выиграть время, если один из самых главных бойцов уходит с поля боя!

Надо что-то придумать. Надо придумать. Но что? В хаосе сражения, где каждый миг был у нас на счету, эта задача казалась совершенно невыполнимой.

Дормидонт просит нас сдержать восьмилапое полчище. Просто сражаться с ними, как мы сражались раньше, нам ничего не даст — наших сил стало меньше. Что могут придумать воины, которые и так сражаются на пределе возможности? Ясно, что ничего. Значит, желтые туники не в счет. Выходит, ответ должен придумать я.

Должен придумать. Но что? Я взглянул внутрь себя — магии во мне оставалось немного. Я мог бы начать атаковать тварей сильнее и чаще, но это дало бы совсем немного времени. Я мог бы наколдовать на себя ледяной доспех, выйти вперед и принять часть пауков на себя, сдержав их бешенный натиск. Но чем это нам поможет? Да, доспех может забрать укусы десяти пауков, прежде чем рассыплется в снег. Но этого очень мало. Можно сказать — ничто. Я мог бы наколдовать на себя крепкий ледяной щит и выйти вперед с ним, но его силы были чуть больше чем у доспеха.

Надо что-то иное. Что-то, что могло бы остановить или замедлить натиск врага, а не просто поглотить несколько паучьих ударов.

Я глубоко вдохнул в себя прохладный сырой воздух дома, и тут же в мою голову пришла одна идея. Сырость. В доме был влажный воздух. А значит, влага была на всем — на шкафах, на полу, и на досках лестницы. А что если я покрою часть ступеней льдом? Скользким льдом, по которому нельзя будет подняться на таких острых ножках? Коготки тварей остры и ранят мягкую плоть. Но для ходьбы по скользкому льду они явно не предназначены.

Я представил себе их — тварей, чьи коготки, созданные для разрывания плоти, окажутся бесполезными на гладкой, ледяной поверхности. Они будут скользить, падать, их острые когти не найдут опоры, не смогут зацепиться. Это бы точно могло стать нашим спасением.

Так, хорошо. Идея весьма неплоха. Но надо все сделать с умом. Я взглянул на низ — ступеньки под нами были залиты белой жижей тварей, а тут и там валялись части отрезанных тел. Нет, так не пойдет — эти ступени не стоит замораживать. Надо морозить, где чисто, где нет никаких зацепок, где даже самые цепкие коготки не смогли бы найти опоры.

И самое главное, оно же и опасное — получившийся лед не должен сковать ноги моих солдат. А это значит, что я должен стоять как можно дальше от них. Да, лишь на пару шагов. Но все одно — впереди. А если впереди, то почти перед тварями. Почти лицом к лицу со своим врагом.

Да, это могло сработать. У меня могло получиться. Но риск... Риск был слишком велик. Слишком велик, чтобы о нем не думать. Но другого выхода нет — магии не хватит на доспех и на заморозку. Нужно выбрать что-то одно. Что-то одно, увы. Или мне надо рискнуть и так спасти наш отряд. Или не рисковать и посмотреть, что будет.

Рискнуть собой или всеми? Всеми или собой? Каждое мгновение, проведенное в этой борьбе, было подобно удару кнута, оставляющему на сердце кровоточащие раны. Перед моими глазами вставали лица товарищей — их усталые, но решительные взгляды, направленные на грозящих им смертью тварей. Они доверили мне свои жизни, и теперь я стоял на перепутье, где мой выбор мог стать для них или спасением, или приговором.

Я видел их, своих товарищей по оружию, чьи руки сжимали мечи и щиты, чьи сердца бились вместе с моим, полные отваги и надежды на чудо. Я — тот, кто должен был найти выход, тот, кто должен был стать их щитом. Но цена этого щита могла оказаться непомерно высокой. Если я выберу их, если попытаюсь все взять на себя и заморозить ступени, я могу погибнуть. Я могу не успеть создать нужное колдовство, став жертвой множества острых лап и ядовитых клыков. Образ моей гибели, вставая перед глазами, пугал меня до дрожи.

Но если же я рискну ничего не делать, я могу остаться в живых. Мое тело будет целым, моя жизнь — сохраненной. Однако какой ценой? Без моей помощи, без моего магического вмешательства, все они могут погибнуть. Их жизни, их мечты и их семьи — все это может оборваться из-за моего страха из-за моей нерешительности, и тогда моя собственная жизнь, сохраненная ценой их жизней, станет для меня самым настоящим проклятием.

Помочь или не помогать? Рискнуть собой или всеми? Я вспоминал слова, которые произносил, хвастаясь своим стремлением к справедливости. "Все хочу делать правильно". "Чтобы все было честь по чести". "Чтобы я мог служить и жить, имея чистую совесть". И вот он, тот самый момент. Момент истины, когда мои слова должны пройти суровое испытание. Сейчас тот самый момент, чтобы поступить правильно, чтобы мои слова не расходились с делом.

Я посмотрел на своих товарищей. В их глазах я видел не страх, а решимость. Они были готовы сражаться до самого конца, чтоб защитить всех и вся. И я не мог предать их. Я не мог позволить им погибнуть, пока у меня есть хоть малейшая возможность их спасти.

С глубоким вздохом я принял свое решение. Решение, которое могло стоить мне жизни, но которое, я знал, было единственно верным. Я шагнул вперед, навстречу опасности, навстречу неизвестности. Я шагнул вперед, чтобы защитить их. Потому что иногда, чтобы сделать правильно, нужно рискнуть. И я был готов пойти на такой риск.

— Назад! Все назад, — что есть силы воскликнул я. — Я буду колдовать!

Один короткий поворот головы десятника, едва заметное движение, и его взгляд, пронзительный и глубокий, остановился на моем лице. И в этот миг я понял: он все понял. Он увидел не просто мое отражение, а всю глубину моего решения и всю тяжесть предстоящего шага.

— Назад, назад, — прокричал он и стал сам подгонять солдат.

Я прижался к перилам, пропуская вояк. Вот так, вот так. Ступени под ними быстро освободились. Ровные ступени, чистые ступени. То, что надо для колдовства.

— Дальше. Еще дальше! — снова закричал я на них. — Отступите дальше, чтоб мой лед вас не задел.

Пара шагов назад и освободилась еще пара ступеней. Все еще мало. Но медлить было нельзя. Собравшись с духом, я рухнул коленями на одну из ступеней, вытянул под себя правую руку, касаясь другой ступени и начал колдовать:

— Ларра -...

Но и враг не дремал: на меня тут же накинулся первый бегущий паук. С небольшой высоты эти мерзкие твари казались куда как больше: под маленькими круглыми глазками я увидел отрытую пасть и пару вытянутых вперед клыков. Но я был готов и такому — удар кулаком левой руки и тварь отлетает назад, в гущу напирающих снизу тварей.

— ...-луара— ...

На меня запрыгнул другой паук, желающий вонзить в меня острые клыки. Быстрый замах и удар! Белесый паук отлетает назад, но одна из его острых лап успевает оцарапать рукав.

Тут же на меня набрасываются сразу два паука. А рука для удара свободна всего одна. Я даже не успел растеряться — быстро выбрав глазами лучшую мишень из двух, я отбил ее кулаком, мысленно готовясь почувствовать боль от укуса его мерзких жвал. Но его не последовало — тренькнула тетива, и паук отлетел, снесенный быстрой стрелой.

-... — флуэре!

Бах! Правая рука привычно заиндевела. Из-под ладони выпорхнуло облачко пушистого снега, и после этого несколько ступеней вокруг покрылись ледяной коркой. Идеальной ледяной коркой! Да, ее размер был относительно небольшим, всего на полдесятка ступеней. Для человека — ничто. Но для таких пауков она будет такой же огромной, как русло широкой реки!

Увидев, что дело сделано, я быстро поднялся с колен и бросил взгляд назад. Там тоже все хорошо — ледяная корка сковала только обувь стоящего ближе всех Трезора, да и то, не поднялась выше подошвы. Почти идеально. Лучше и быть не могло.

Я снова взглянул вперед — у дальней кромки ледяного поля уже копошились целых пять пауков. Возились, не решаясь опустить острые коготки на странную поверхность. Но задние ряды напирали, и первая тройка восьмилапых попыталась ступить на странную поверхность. Попытаться-то попыталась, но тут же попадала, не в силах справиться с коварством ледяной стихии. Задние ряды упрямо поперли поверх их голов, но это не помогло — под их давлением нижние стали отъезжать назад, и вот уже на пол полетела белая мешанина из пульсирующих шаров и задранных кверху остроконечных лап. А за ней еще одна. И еще. И еще. И еще. Скользкие ледяные ступени стали для пауков непреодолимой преградой

Прекрасно. Просто прекрасно. У меня все получилось. И, что странно, внутри не возникло ни ощущения геройства, ни даже щепотки гордости. Только страх, только гул в ушах, и понимание того, что по-другому сделать было нельзя.

Неожиданно за нами раздался радостный голос мага:

— Держитесь, друзья! Осталось еще немного!

Что у него получилось, он нам не объяснил. Однако гул внутри дома усилился, и мне подумалось, что к нашему врагу направляется подмога. Мы вновь приготовились к битве, взывая к остаткам мужества. Но сражаться нам не понадобилась — из-под нашей лестницы, и из открытых дверей, вывалилась еще одна масса. Однако у новых гостей не было ни восьми длинных лап, ни ядовитых клыков. Зато они были вооружены острыми зубами и когтями, а их умение и желание убивать не вызывало сомнений.

Крысы. Это были крысы. Большие черные крысы. И они проникли сюда, чтобы нас защитить.

Битва была нешуточной — в воздух летели куски голой и шерстистой плоти, лилась белая и красная кровь. В холодную плоть вписались острые зубы, а в теплую плоть — ядовитые клыки. Я видел, как сразу две крысы, объединенные общей целью, пытались разорвать одного паука. Их маленькие тела, полные ярости, метались вокруг восьмилапого противника, пытаясь найти брешь в его защите. Они кусали, царапали, пытались отгрызть лапы, но паук, несмотря на численное превосходство врагов, держался стойко. Его тело казалось неуязвимым, а его ядовитые клыки угрожающе щелкали, готовые нанести смертельный удар. Видел я и то, как два паука кусали большую крысу. Их жертва была значительно крупнее, её шерсть была густой, а зубы — острыми. Но пауки действовали слаженно, их яд проникал в тело крысы, ослабляя её силы. Они двигались вокруг неё, словно танцуя смертельный танец, и их запутанные движения ошеломляли жертву, лишая её возможности двигаться.

Два мира. Внизу столкнулись два мира. Два мира, два враждующих царства, чьи пути пересеклись в безжалостной борьбе за господство. Каждый удар, каждый укус был направлен на уничтожение противника. На уничтожение и на полное истребление. А над всем стоял я, завороженный этим зрелищем, хорошо понимая, что стал свидетелем чего-то древнего и великого, чего-то, что существовало задолго до появления человека, и будет существовать после него.

Неожиданно мой взгляд зацепился за что-то странное. За то, чего я не замечал, поглощенный вначале боем, а потом этим зрелищем. Тот странный камень, что лежал на пьедестале недалеко от нас. Белесый, полупрозрачный, довольно странной формы. Он был полупрозрачным тогда, но сейчас, в разгар боя, он стал светиться едва заметным кроваво-алым светом.