Всё делаю по правилу. Граната, прыгаю головой вперёд — следом, откатываюсь в пыли, поднятой взрывом до тех пор, пока не упираюсь во что-либо. Ориентируюсь в пространстве — что, где? Где живые? Как их удобнее перевести в графу "потерь". Лежащих врагов "контролю". Только мёртвые не стреляют в спину. Всё это надо делать быстро, в темпе. В опережающем темпе. Опережающем — реакцию врага — возможность противника сориентироваться, оценить угрозы, выработать решение, найти средство противодействия угрозы.
Чую, я — на грани истощения, но гоню себя дальше. Потом отдышимся, потом отдохнём. Потом пот ототрём. И кровь. Потом. Если я сейчас остановлюсь — степень противодействия увеличиться кратно. Мне дана возможность — надо её реализовывать. Только так можно сломать железное правило — четырёхкратное превосходство атакующих над обороняющимися. У нас — меньшинство. А дом брать — надо. Он сковывает всю дивизию (что там той дивизии осталось). Если не армию.
Влетаю в помещение, качусь, упираюсь в стену, миг на оценку положения. Двое. В разных концах. На меня уже среагировали. Кидаю, в дальнего — гранату. Падает. Он не может знать, что она не взведена. Скольжу по полу, к ближнему. Он с автоматом. Смотрю на ствол автомата — пока, опережаю. Успел. Клинок отсекает сапог от остальной формы немца. Дикий вой боли — и ему уже не до меня. Тут же крик захлёбывается — тем же слитным круговым движением клинка, на возврате, когда выпрямил ноги позади немца, закрывшись его телом от второго, перерубаю ему позвоночник. Оседает. Подхватываю автомат из ослабевших рук, короткая очередь в удивлённое лицо немца, что ждал взрыва, но услышал дикий крик невыносимой боли.
Фу, как неэстетично — кровища повсюду. С обрубка ноги, с перерубленной спины, с головы немца, разбитой 9-мм пулями. Взмах ножа, припадаю к перебитой шее, пью кровь.
Вздох, гранату с длинной ручкой из-за пояса немца — в пролом. Из голенища второго немца, вырвать крышку, дёрнуть шнур, выдох — туда же! Вздох. Взрыв. Взрыв. Прыгаю в пыль гранатной взвеси. Где вы?
Никаких мыслей. Посторонних мыслей. Цель — средство достижения — смерть, поиск цели. Как робот. Уже не чувствую своего тела. Почти ничего не вижу. Не вижу немцев. У них нет лиц, они — не люди уже. Они — сгустки враждебной энергетики. Клинком, компрессией гранат, пулями — пробиваю, рву, рассекаю вихри энергии их жизней, она начинает замедляться, рассеиваться. Не думаю, не планирую. Только реагирую. Цель-объект, способ достижения — путь прохода, способ прохода, способ устранения, исполнение, контроль, поиск цели. Больше нет ничего. Ничего больше не вижу, ничего не слышу. Да и цели стали висеть в каком-то чёрном пространстве. Это как современные фильмы снимают на зелёном фоне — так у меня — на чёрном.
Сколько времени прошло, сколько врагов я убил, где наши, где я нахожусь — ничего этого я не знал. И даже не задумывался. Это — чушь. Выживу ли я? Ещё большая чушь. Там — ещё враги. А я не могу пошевелиться. Как ворвался в жидкое стекло, которое тут же застыло. Так и я — застыл. А потом и последние крохи света стали пропадать. Последнее, что увидел — разинутый в крике рот ротного, с характерно сколотым резцом зуба. Батарейка села.
Точка.
— Ольха! Ольха! Я — Точка! Я — Точка! Дай огня на 3 ориентир. Минус 100! Быстрее! — кто-то кричит в пустую цистерну.
Зачем так орать? Где я? Мир крутиться вокруг меня калейдоскопом. Никак не сложиться целостное восприятие. Что-то льётся в горло, пью, захлёбываясь, кашляю. Ещё пью. Мир ещё крутнулся несколько кругов. Появилось что-то, переползло в центр, сформировало лицо мальчика. Маугли. Ухватившись за это лицо, неимоверным усилием остановил вращение мира.
— Сладкого надо. Сгущёнка, — слышу чужой хриплый голос. Голос Кузьмина. Моего тела. Мой голос.
— Да хоть облопайся, — скрипит другой знакомый голос. Ротный. Рвотный. Ты стал мне близок, как брат. В тяжкую минуту — ты рядом. Уникальный человек.
Два щелчка. В рот льётся тягучая жижа. Приторно-сладкая, приятная, вожделенная.
— Ну, ты дал, Дед! Ну, ты дал! Не сгущёнку, на руках тебя носить! Дом взяли почти без потерь! Немцы бежали. Из окон выпрыгивали и бежали. От тебя одного! Как ты так отощал за час? Пей молоко. Вот ещё галеты, тушёнка и сосиски. И компот трофейный. Сладкий. Поправляйся. Немец тут на нас осерчал, атакует без передыха. Всё дом хотят вернуть. Пошёл я. Как отойдёшь — сам знаешь, что делать.
Отпустило меня. Подвал. Или цокольный этаж. Сводчатый потолок. Девочка — радистка кричит в трубку, срывая голос. Помехи? Бывает. Да и грохот стоит такой, что ружейно-пулемётной трескотни — не слыхать. Только гул мощных взрывов. У девочки — две трубки. Слушает одну, кричит в другую. Коммутатор?
Смотрю на свои руки. Кожа и кости. Как можно так быстро настолько отощать? Диета, говоришь?
Но, чувствую себя — нормально. Тошнит только и слабость. Усиленно набиваю желудок. Еда проваливается, как в колодец. Насыщения не происходит. Еда — кончилась. Голод — нет. Пью воду. Вспоминаю, что пил кровь немца, как вампир. Меня выворачивает обратно. Сплёвываю. Напрасная потеря провианта. Что на меня нашло? Блин! Не прощу себе!
Маугли смотрит на меня огромными глазами.
Вздыхаю. Какой пример показываю молодёжи? Как зверь взбесившийся — людей рвал, кровь пил. Хорошо хоть не ел их. Тогда — вообще — стреляться.
— Ты чего тут? — спрашиваю Маугли. Как будто он мне ответит. Смотрит, как пёс — преданными глазами. Не место на передовой детям. Ага, а не я ли послал его провести группу бойцов в самую глубокую... корму?
— Как прошло? — спрашиваю.
Кивает.
— Много потеряли?
Мотает головой. Показывает два пальца. Поговорил. Как воды напился. Везёт мне. Сначала — Немтырь. Потом — болтун. Теперь — опять немтырь. Только этот — вообще немтырь. На пальцах всё.
Грязными, окровавленными пальцами лезу ему в рот, достаю язык. Есть язык.
— Чё молчишь тогда? — спрашиваю плюющегося Маугли.
Психологическая травма? Это лечат? Должны лечить. Есть же здесь психологи. Судя по "Мастеру и Маргарите" — довольно сообразительные. Вылечат. Душевная травма. Родителей убили. Бывает. Война. На войне — обычно, людей убивают. Для этого их и начинают. Войны.
Война, кстати. Бой идёт. Надо идти. Моя винтовка сегодня пригодиться. А стрелять — я научился. Дело не хитрое. Стрелять — легко. Людей убивать — тоже легко. Жить после этого — сложно. Да, Маугли? Так и ходит за мной хвостиком. Но, молодец! К стенам жмётся, в проломы стен не отсвечивает.
Вскарабкиваюсь по разбитым лестничным пролётам на самый верх. Спрашиваю про снайпера. Узнаю, что сам же его и расчленил с особой жестокостью. Вместе с винтовкой. На много мелких снайперят. Обидно. Винтовку — жалко. Я бы её на стену повесил и бронзовую табличку. И голову снайпера. Как люди рога оленей вешают. Тьфу. Чушь какая!
Надо делом заняться. Боевой работой. А то лезет всякое в пустую голову. А куда это ты так бежишь? От снайпера бегать — умереть уставшим. Ловкий? Ладно, всё одно — помрёшь. Три патрона — жалко. А вот ты — попался! Не надо так долго разглядывать НАШ дом. От этого дополнительные вентиляционные отверстия в черепе появляются. Не знал? Теперь — запомнишь. Навсегда. Ах, какие красавцы! Что думаете, не попаду? Или вас щит вашей пушечки спасёт? Вот, тебя — не спас. Левее ушло. Ветер дунул? Бывает. А ты зачем так ногу выставил. Дорогой, у меня — глаза "неверные"! Я тебя — насквозь вижу! Ха! Как он завалился! А вот ты! Руками машешь? Думаешь, каску напялил, балахон — так я тебя не узнаю? Я вас "фонов", "хер-майоров" по полёту вижу. На тебе пульку. На ещё. Я — не жадный. Вот и ещё. Рыцарь, говоришь? Белокурая бестия? Прусский аристократ? Что, не машется? А как ваши снайпера наших бестолковых отстреливали? Как специально — синие штаны, другой цвет и материал формы, фуражки, "галки" на рукавах! Забыли, что сейчас не времена Кутузова и Багратиона? Это тогда за сотню шагов — хер попадёшь. Сейчас и за два километра можно попасть, если навык есть. А пуля убойные свойства сохраняет вообще чуть ли не 4 кило.
Что, немцы, без крикуна-свистуна не бежится в атаку?
Ух, как! Вот это мощь! Чем же это наши садят-то? Надо спуститься — обшибочка выйдет у расчёта гаубицы — соскребут моё модернизированное тело вместе с психованной клавиатурой нейроинтерфейса на малую сапёрную и похоронят в воронке от гранаты. А душа моя отправиться взрывным ускорением в Царство Вечной Охоты. И будут там на меня — вечно охотиться.
А сколько времени? Только и всего? Только десять? До ночи — не доживёшь. Смертельно устанешь бегать. Пойду обратно на крышу. Так — не набегаешься.
Судя по мелькающим в тылу серым силуэтам — обеда не будет. А вон и Т-34 стоит. А вон — башня лежит. Говорил им — не лезть. Неслухи. А где второй? Свешиваюсь, смотрю вниз. В дом въехал. Слышу слабый, на фоне боя, стук. Сломались? Танк — железяка. Ломается. Бывает. Только что он тут делает, а не там? Оттуда должны были прикрывать, а не переться по минам на убой. Подорвался на мине, порвал гуслю — ты мишень. Оторванная башня — доказательство.
— Ротного убили! — слышу истеричный крик.
Твою мать! Что всё так херово-то! Бегу. Зачем бегу? У страха глаза велики. Убили — не убили — буду посмотреть. Не убили. Политрук — наповал. Сидит, пригорюнился. Тонкая струйка с виска течёт за воротник. Радистка — фарш. Закрыла собой аппарат. Рядом — ротный. Ступня — оторвана, спина — рассечена от пояса до плеча, кисть руки неестественно вывернута. Смотрит на меня стекленеющими глазами, кровавые пузыри пускает.
— Не смей! — ору ему в лицо: — Не смей помирать! Не для того я тебя нашёл, сука!
Перетягиваю ему голенище сапога, руку привязываю к черенку лопаты, смотрю на рассечённую спину. Вот это раскроило! Никаких бинтов не хватит!
Хватаю на руки.
— Только ты у меня на руках не умирай! Слышишь, рвотный! Только попробуй сдохнуть! Егерем хочешь быть? Могу словечко за тебя замолвить. Только живи! Смотри на меня! На меня смотри! Не закрывай глаза! Нельзя!
Вбегаю в "бокс" танкистов.
— Поехали! — кричу.
— Никуда мы не поедем! — отвечают.
Вижу уже. Передний каток, маленький такой — набок смотрит.
— Укорачивай! Без этого колеса поедите! А, нах!
Ножом отсекаю лишние траки, хватаю ленту гусеницы, тащу. Тяжеленная! Давай, Витя! Пяткин же тебе не зря изменял кости и ткани! Тащи! Буксую, тяну. Из-под сапог разлетается кирпич.
— Чё стоим? Взяли разом! Всем миром! — орёт давешний мужик с СТЗ, что показывал мне брошюру, — И-раз! И-два! Забивай. Сюда его давай, на брезент!
Ротного поднимаем, укладываем на расстеленный брезент на моторном отделении. Взревел танковый мотор, сизо-черное облако салярного выхлопа.
Я выбегаю через пролом и бегу в атаку на наш собственный тыл. Я в таком состоянии — голыми руками всех порву! С секундных остановок расстреливаю немцев, мины. Бегу. Танк, лязгая и рыча, задом пятится за мной. Слышу звонкий дзыньк! Оборачиваюсь. Рикошет снаряда. Откуда? С разбега запрыгиваю на танк. Мужик с СТЗ — жмётся за поднятым люком, лицом — на корму. Дорогу диктует мехводу в ухо шлемофона.
— Смотри, вон они! — хватаю его за нос и разворачиваю к немцам, пальцем показываю на их замаскированную позицию. Глазами — не разглядишь. Не будучи экстрасенсом. "По трассеру вычислил". Так вот!
Мужик ныряет в башню, башня доворачивает. Танк встал. Дзыньк! Вижу, как снаряд вышибает сноп искр из надгусеничной брони, фиолетовой молнией уходит вбок. Повезло. Под острым углом попал. На десяток сантиметров левее — пробил бы броню, убил бы радиста и заряжающего, сломал бы двигатель.
Выстрел, танк вздрогнул всем многотонным телом. Слышу мат-перемат из погнутого, незахлопывающегося люка. Лязг затвора. Выстрел. Ещё выстрел. Стучу рукоятью клинка по люку, кричу в башню:
— Попали! Поехали!
Спрыгиваю, опять бегу впереди танка за его кормой — назад в тыл. Бывает так. В городских боях — всё вперемешку. Как слоённый пирог. Мы у них взяли пятиэтажку, они отбили наши вчерашние, опустевшие, позиции.
— Ура! — кричат вокруг меня. И я кричу. Рембатовцы сопровождают свой танк штыком.
Зарезал ошалевшего немца, что выскочил прямо на меня. Вонзил ему в грудь "ритуальный" нож. Хрустнуло, как переламывается хворостина. Рукоять у меня в руке — лезвие осталось в трупе.
— Отомщён, — прорычал я, бросая остатки ножа под ноги, — напился крови клинок!
Навстречу — редкая цепочка бойцов со штыками наперевес. Обтрёпанные ватники и ватные штаны, горла тощих сидоров за пригнутыми спинами, округлые каски и злые глаза под ними — наши. Провались.
Запрыгиваю на танк, тормошу ротного. Жив ещё.
— Жги на всю железку до госпиталя! — кричу в лицо командиру танка, мужику с СТЗ.
— Вернуться надо, — мотает головой, — они донесут.
Он показывает на доходяг-пехотинцев.
— Приказываю! Доставить ротного на операционный стол! Взял на себя командование ротой и всеми приданными частями. И тобой — тоже! И всей твой бандой! Понял? Приказ — понял?
— Ты что из себя возомнил? — вскинулся он.
Выхватываю нож, пробиваю броневую сталь люка, вынимаю нож. Он задумчиво смотрит на узкий прорез.
— Вопросы? Если он умрёт — я тебе лицо обгладаю! Дуй! Гони своё корыто в госпиталь! Этот мужик — десяти рот стоит!
Спрыгиваю, бегу на пятиэтажку. Не оборачиваюсь. Знаю — коротко посоветуются и уйдут. Все. И пулемётчики рембата — тоже. Жаль. Но... А-а, ... на них всех!
Прихватываю ящик с патронами. Бегу к пятиэтажке. Под огнём. Пули так и свистят вокруг, впиваются в мёрзлую, перепаханную войной землю сквера. Пох! Не, я, конечно, делаю на бегу "манёвр зайца" — куда ступит моя нога при следующем шаге, не знаю даже я, завершив предыдущий шаг. Случайным образом принимаю решение. Автоматически — думать об этом — тупить. Не будет спонтанности. Вычислят, подловят. А так — пусть жгут патроны. Нам — ещё подвезут. Им — уже нет.
Вот и дом. Оповещаю личный состав о смене руководства. И назначаю себя узурпатором. Незаконно занявшим трон владения штрафной ротой и этим 4,5-этажным королевством. Всё же обвалили один этаж на левом крыле здания. Рухнули остатки крыши и сложился этаж. Погибли три бойца. Наши ошиблись или немцы постарались — не важно же. Какая разница?
Расставляю бойцов. Опять читаю лекцию. Всё, тоже — не сиди долго на одном месте, не высовывайся, не подставляйся. Формирую мобильную группу "пожарников" из ребят пошустрее. Учитывая мой "московский" опыт.
Отбиваем атаки врага, корректируем огонь средств поддержки. Если бы не они — сожрали бы нас с потрохами! За час — семь отчаянных атак. Немцы — как одержимые безумцы лезут на дом. Укладываем их мордами в землю. Через 5 минут — опять бегут!
А люди у меня — всё кончаются. От "пожарников" ничего не осталось. Вот и Маугли — залёг с винтовкой. Учу его:
— Задержи дыхание, на спуск дави плавно, будто у тебя не палец, а лепесток ромашки. Не расстраивайся. Слишком далёкого немца выбрал. Ещё и бегущего. Надо стрелять не туда, где он сейчас, а туда, где он будет. И пули летят не прямо, а по дуге. Вблизи — не имеет значения. Но, вдаль — надо учитывать. Тренируйся.
