Толпа же собравшаяся вокруг портика все более и более приходила в возбуждение, криками и свистом подбадривая робеющих девиц. Вот уже отделился от нее один человек и, размахивая кошелем, легко взбежал по ступеням.

— Не странно ли что выбрал он не самую красивую, хоть это и не сказывается на цене?— изумилась Быстрые Глазки, приблизившись к моему уху, дабы перекричать шум раздавшихся оваций.

— Ах, друг мой!— обнял ее я.— Во истину, вкусы наши сходятся совершенно. Дай же мне кошель, дабы помог я деве этой избежать бесчестья!

— Бес или Рассвет, нетерпеливый мой приятель! Тебе ли творить подвиги в храме Богини Матери. Вспомни, ведь у нее к тебе особый счет. И потом, вся эта толпа...

— Не мы ли творили подвиги в дварфских банях,— горячо ответствовал я ей, извлекая щепоть моей возбуждающей травы.— Что же касается Богини, пройдет еще минута и я ее саму готов буду разложить на ступенях храма сего.

— Держи, Бес,— увидев, что я уже жую траву, снизошла к моей просьбе спутница, вручая объемистый кошель.— Смотри же, одной девицы тебе вполне хватит, чтобы еще немного продвинуться в счете.

— Во истину, да будет так!— громогласно возвестил я и, потрясая над головой кошелем поспешно двинулся к портику. Толпа же, при виде этого пришла в ужасное оживление. Смех и шутки, сыпавшиеся вокруг непременно смутили бы меня, не начни уже действовать мое чудодейственное средство. И некоторые, даже, начали заключать пари, споря на то, достанет ли у меня сил справиться со взятой на себя задачей.

Я же, не обращая на них внимания, как мог быстрее поднялся по ступеням и устремился к приглянувшейся нам с Глазками девице. Была она прелесть до чего юна, возрастом не более пятнадцати. Маленькие упругие груди зазывно топорщились сквозь ткань наброшенного прямо на голое тело ритуального, расшитого бисером и златыми нитями одеяния. Черные непокорные волосы стягивала алая лента с таким же шитьем. А сидела, скромно поджав под себя ноги и сложив унизанные перстеньками ладони на своих округлых так трогательно незагорелых коленках.

— Что... чего хочешь ты от меня, старче?— в изумлении и некотором испуге подняла она на меня огромные карие глаза с чуть подведенными темной тушью ресницами.— Как ты?..

Толпа вдруг разом затихла, я же в наступившей тишине не в силах помедлить ни разу, поспешно увлек девицу на циновку.

— Не бойся, дитя мое! О не бойся...— подстегиваемый действием травы неустанно втолковывал я, преодолев легкое сопротивление ее колен.— Непременно все будет хорошо. Ведь делаю я такую работу не впервые. Ныне же сослужим Богине отличную службу.

— Ой, мамочка!..— вскрикнула девица, когда от слов, задрав подол ритуального платья и опоясавшись ее левой ногой, я приступил к делу. Толпа взревела и те, кто поставил на меня деньги вопили громче всех, из-за чего все остальные слова девицы остались мною не расслышанными. Я же оценил то, как влажны необходимые мне органы ее, ибо вторгнуться в них удалось сразу же, хоть и не всем оружием моим, но, хотя бы, навершием.

И снова взревела скопившаяся перед храмом безденежная чернь, мне же, к вящей славе моего успеха, удалось углубиться еще немного. Девица трепетала в моих объятиях, как нежная горлица, сопровождая каждый порыв громким стоном.

— Бес, эй, Бес! Демоны тебя разорви!

Приподнявшись на локтях я поднажал еще немного, попутно, с неудовольствием обернувшись на зов. И верно, проныра Крикун, с еще одним нашим кошелем в руках, укладывался на какую-то прыщавую особу по левую руку от меня.

— Ну не напрасная ли это трата денег?— возмутился я, не бросая, однако, своего дела.— Достало бы для тебя и какой-нибудь шлюхи. Думаешь с девственницами так легко?

Сердитая божба юного Глазкиного брата, возящегося поверх своей девицы, подтвердила истинность моих слов.

— Вот-вот,— продолжил наставлять я.— Не думай, что мой путь усыпан одними розами, достает на нем и шипов. Приходится, как правило, столько помучиться, когда пробиваешь себе дорогу...

— Как!— возмутился тут Крикун.— Как, разве моя жена, моя Мона не была девственна, когда я впервые лег с ней?

— Э-э... Ну, видишь ли,— спохватился я.— У каждой из девиц это бывает по своему. Хвала всем Добрым Богам, с Моной тебе, значит, очень повезло.

Не бросая трудов своих, я в поспешности обдумывал, что бы сказать еще, но тут девица Крикуна охнула и я понял, что он преуспел так, что сразу же забыл об этой весьма щекотливой для нас обоих теме.

— Несчастный Бес,— ублажая свою похоть сказал тем временем Крикун.— Ты опять, не ведая того, навлек на себя немыслимые неприятности. Знай же, обычай обычаем, но богатые родители никогда не позволят, чтобы с их дочерью возлежал в храме кто-нибудь чужой. И вот, ждала эта девица здесь своего жениха, а вместо него явился ты.

— О, право же, милое дитя, мне искренне жаль, что так обернулось,— не бросая, в прочем, начатого искренне посетовал я, но девица только охнула в очередной раз.— Верь же, что получилось самое настоящее недоразумение.

— Как бы не получилось,— продолжил свой рассказ Крикун,— а родня и жениха, и невесты мечется сейчас по всему рынку, обещая переломать тебе руки-ноги и непременно посадить на кол, едва ты покинешь храм. От местных же властей они обязательно откупятся. Спасти тебя может только толпа, которая непременно будет на нашей стороне, если распалить ее страсть как следует. Так что, покидать этот портик совсем не в твоих интересах.

Тут Крикун покончил со своей девицей и расплатившись ушел, я же, раз за разом, пронзая юную красавицу, предался грустным размышлениям.

— О, злосчастная судьба!— вздохнул я.— Ну почему со мной всегда случается что-нибудь эдакое?

И излил я из себя в этот момент не только эти слова, но и то, что в конце любовных трудов обычно изливается.

— 109 —

Тут же появилась близь нас юная жрица с медным котлом, в который, по обыкновению, было бросать жертвенные деньги. Немало был я испуган, подымаясь со своей случайной подруги, а все же осмелился после уплаты положенного сказать жрице, что не считаю себя услужившим Богине полностью, да и девица еще недостаточно потрудилась.

— Так в чем же дело, сударь?— взглянув на меня с любопытством, ответствовала юная служительница.— Обычаи наши не запрещают вам возлежать с ней трижды, коли сил хватит. Было бы заплачено.

Толпа, услышав о таковом, разразилась восторженными криками, я же в поспешности вновь опустился на девицу. И уж на сей раз войти стало мне многим легче чем до того. А каково же было изумление собравшихся, когда я повторил все в третий раз?

— Послушай, старче,— простонала после того столь понравившаяся мне девица.— Я, конечно, уже нашла в этом приятствие, а все же жду не дождусь того момента, когда отец мой со товарищи переломает тебе руки-ноги и посадит на кол. Уж слишком ты меня утомил.

— И впрямь, сударь,— сурово сказала мне одна из старших жриц, явившаяся сейчас на смену своей молодой товарке.— Есть здесь девицы и помимо этой. Не все ли равно, с кем служить Богине?

Уплатив и не забыв вручить один золотой лично девице, я кротко заверил служительницу, что глубоко чту местные обычаи и преисполнен лишь желания услужить Богине. Затем же поскорее выбрал из оставшихся под портиком девиц одну поприятнее и возлег с ней к вящему удовольствию присутствующего вкруг храма люда.

Девица была хороша, а детородные врата ее достаточно широки, так что я не слишком утрудился, а, все-таки, почувствовал заметную усталость. К тому же, трудно заниматься некоторыми вещами, зная, что вот тут, совсем рядом, в нетерпении пребывают люди, непременно желающие посадить тебя на кол. Толпа все увеличивающаяся восприняла мой очередной подвиг с неистовым ликованием.

— О, Боги!— расплачиваясь в очередной раз, а затем украдкой кладя себе в рот пучок возбуждающей травы, мысленно воззвал я.— Сделайте же так, чтобы мытарства мои поскорее закончились, не то, кажется орган мой, столь за сегодня потрудившийся, в конец изотрется.

Третья девица, на которую меня возложила, воля столь неблагоприятных ко мне обстоятельств, тоже была достаточно юна, так что трудится пришлось буквально до пота, но сочувственные вопли собравшихся, а пуще — опасения за свою жизнь — привели к желанной победе. Вот только девица охала и ахала мне на ухо так, что я чуть было не оглох.

Помятуя это, четвертой своей избранницей я сделал особу постарше. Была она чрезмерно непривлекательна, приходила сюда уже четвертый год подряд и выбором моим была весьма осчастливлена. Я же считаю его ошибочным ибо, как показалось мне, с возрастом потребный мужам вход отнюдь не увеличивается, преграда же на пути вожделения, наоборот, укрепляется.

Преуспев на этот раз я вновь поднялся и, оглядевшись, узрел с печалью в сердце, что из распаленной моими подвигами толпы немало нашлось охотников, чтобы помочь девицам расстаться с их девственностью. Были это, в основном, те, кто, сделав на меня верные ставки, деньги на том заработали. Посему пришлось мне вернуться к этой, последней моей девице. Она, в прочем, ни мало не огорчилась, наоборот: от девичества своего избавившись, громогласно объявляла, что готова и двадцать раз подряд мне отдаться за такое с моей стороны уважение.

На двадцать меня однако же не хватило бы и я уже с ужасом чувствовал, что придется мне выйти из под столь спасительного портика, но тут в безумно шумящей толпе возникли новые крики и на ступенях храма объявилась собственной персоной Быстрые Глазки, облаченная в мужской наряд.

Призвав собравшихся к тишине, она громогласно объявила, что вот она — путешественник из чужедальних стран и настолько убедилась тут величием Богини Матери, давшей великое обилие силы немощному старцу, то есть мне, что готова не только отказаться от веры своей, но и поить-кормить всю собравшуюся вокруг храма голытьбу ночь напролет.

Тут же возникло в толпе безмерное ликование и большой шум, меня, как раз завершившего очередной подвиг, подняли на руки и вся масса народа, предводительствуемая моей рыжеволосой сообщницей, устремилась к таверне, где мы с утра остановились. Нужно отметить, что и многие жрицы за нами привязались, ибо зарабатывать на нужды Богини проституцией было у них в обычае. Так что и одного серебряка хватило бы, для обладания любой из них.

В таверне Денра не скупилась, а тут же приказала хозяину выкатить сразу три бочки вина, меня же поспешно вытащила из толпы.

— Не бойся, Бес,— сообщила она.— Хоть родственники той девицы и шли за нами по пятам, но сюда войти они не решатся. А, хоть бы и вошли, ничем не смогут тебе повредить. Нам же осталось совсем немного до темноты.

Так, в соответствии с ее словами, и получилось. В темноте же, мы, удалившись от пьяной толпы, заперлись в одной из комнат таверны с окнами на реку и, разорвав простыни, спустились по ним в воду, а затем в поспешности поплыли к утлому суденышку своему. Немало благодарил я Добрых Богов при том, что плаваем мы все очень хорошо и способны развивать в воде достаточную скорость. Милой моей Трине, правда, для пущей безопасности пришлось дать надутый воздухом бурдюк из под вина. Это наше плавание замедлило, а все же не настолько, чтобы стоило из-за того сетовать.

— 110 —

Быстро уносимые парусом подальше от злополучного города, мы благословляли попутный ветер, сердитый же Крикун уже во второй день обрушился на меня с упреками, что вот, де, я растратил так много денег, да еще и навлек на наши головы гнев местных обитателей, которые, наверняка, бросятся в погоню. Глазки же резонно ему возразила.

— Послушай, Гарл,— сказала она.— Всего-то и дел, переодеться Бесу старцем Светочем. Кто его узнает? Касательно же денег — разве не мало выручили мы их делая на Беса ставки? Всего и потеряли каких-то пятьдесят золотых. Ему теперь и осталось всего ничего — полтора десятка дев.

— О не говори при мне о девах,— простонал я, все еще не оправившись от подвигов своих.— Даже думать о них не могу.

Тут же облачился я в длинное одеяние и расхаживал теперь не иначе, чем с последним изданием Кадастра под мышкой. Денра же вновь представлялась всем монахиней, а Гарл и Трина — нашими служками. В таком виде путешествовали мы по реке от селения к селению, до тех пор, пока не оказались в самых верховьях. А там произошел с нами еще один случай.

Мы как раз сошли на берег и шествовали по рыночной площади, чтобы, перекусив, пополнить запасы свои, как вдруг некий седовласый человек, весьма хорошо одетый, бросился ко мне со всех ног и в величайшей почтительности спросил, верно ли, видит во мне своего единоверца.

— Веруем мы в великих Добрых Богов, объединенных Священным Кадастром,— тут же ответствовала находчивая Глазки.— Видите же вы пред собой старца Светоча несущего благословение веры нашей на эти, столь далеко от Духовного Совета расположенные, земли.

Тут же незнакомец пал предо мною ниц, благоговейно призывая благословить его, я же, опасаясь того, что вкруг нас уже начала собираться толпа любопытных, осенил его томиком Кадастра и попросил подняться как можно скорее.

Незнакомец со слезами на глазах требование мое тут же исполнил, встав, правда, лишь на колени, но с тем огласил площадь рыночную радостными призывами и возглашениями, на кои сбежались со всех сторон еще человек десять всяческого рода купцов и ремесленников. Все они, при виде Кадастра в моих руках так же преклонились и начали испрашивать благословения.

— Не гоже, чада мои,— выполняя просьбу сию, кротко воззвал я к ним, опасаясь скандала, и в речах, помимо воли, подражая отцу Марику,— столь пред человеком поклоняться ибо мы только Добрым Богам служим и в них, милосердных, веруем.

Они же наперебой принялись восхвалять меня и тут же сообщили, что вот в государстве сем, своей веротерпимостью похваляющемся, немало есть их, верующих в Богов Кадастра, но, будучи оторванными от Духовного Совета и пастырей наших, пребывают во тьме невежества, не ведая, какие в Кадастре за последние годы могли быть изменения.

Тут Быстрые Глазки, сразу смекнувши, что единоверцы наши — люди совсем не бедные, громко обратилась к ним, сообщив, что вот де я, благостный и блаженный старец Светоч, в мир наш грешный явился, дабы свет истинной веры нести, а уж град сей мечтал таковым осчастливить с тех пор, как на свет народился. И что по отцовской линии род свой веду от самого Гранзипуга, того что первый Кадастр составил, тогда еще трем Богам посвященный, а по материнской — от Лигротомаги, иеромонахини, что преумножила количество Добрых до священной девятки.

Заслышав такие речи, самый уважаемый из единоверцев наших, пользующийся авторитетом среди остальных, почтительно пригласил нас под сень скромной кровли своего недостойного жилища, дабы вкусить там скудную трапезу и выслушать проповедь, с которой я, буде на то моя милость, к ним обращусь. И Глазки, до земли мне поклонившись, умоляла добрым людям не отказывать.

Немало смутили меня разговоры о скромной кровле и скудной трапезе, да и проповедовать мне совсем не хотелось, а, все же, почел я за благо согласиться, ибо, к тому времени, толпа вкруг нас и вовсе преогромная собралась. И, помимо единоверцев наших, поболе и поболе прибывало всяческих посторонних зевак.