— Агис развил такую кипучую деятельность с привлечением на свою сторону островов и персидских военачальников, что я счёл нужным немного его охладить. Побоялся, что у него все получится, а я тогда окажусь всего лишь на подхвате.

— Не перестарался?

— В самый раз.

— И как он воспринял смерть брата?

"По твоей вине".

Менон некоторое время молчал, глядя Линкестийцу прямо в глаза. Тот взгляд не отводил.

— На войне всякое может случиться, — наконец ответил недрогнувшим голосом фессалиец.

— Значит, Агис, не смотря ни на что, твой союзник?

— Да.

— Хорош союз. Сговорились трое мышей, как им сову забороть...

— Гложут сомнения?

Александр не ответил. Он действительно не мог пока принять решения. Менон истолковал его молчание по-своему.

— Если думаешь, что я приехал к тебе с пустой болтовней, то готов доказать, что это не так, скрепить наш будущий договор делом.

— Каким образом?

— Ты ведь женат, Александр? — спросил Менон.

— Да, — ответил царь.

— На дочери Антипатра?

Линкестиец кивнул.

— Ты любишь её?

— К чему эти расспросы? — сдвинул брови царь.

— Не подумай плохого, — примирительно поднял руки ладонями вперёд Менон, — я лишь пытаюсь понять, имеет ли смысл моё предложение.

— Люблю? — Линкестиец отвернулся, — я слишком мало времени провёл с ней, чтобы вспыхнули какие-то чувства. Все время подле Филиппа, потом Александра. Оба они постоянно в походах, а меня и братьев, не доверяя нам, цари держали рядом с собой. На коротком поводке...

Линкестиец помолчал. Менон терпеливо ждал, не встревая.

— Меня женили без меня, почтенный Менон. До свадьбы я видел невесту лишь мельком. Она — дочь Антипатра и этим все сказано. Какая уж тут любовь...

— Да, — покивал фессалиец, — немногие, облечённые властью свободны в своём выборе. Когда мы молоды, жён нам выбирают отцы. Но сейчас ты уже не мальчик, Александр. Можешь принять решение сам. Я предлагаю тебе свою дочь, Фтию.

Линкестиец посмотрел на Менона.

— Она только что расцвела, — продолжал фессалиец, — ей пятнадцать. Тебе скоро тридцать — самый возраст для женитьбы. С предыдущим браком твой покойный батюшка явно поторопился.

"С предыдущим браком..."

Александр задумался. А ведь это мысль. Он действительно уже не глупый мальчишка с горячей кровью, способный на безумства ради любви. Сейчас его разум холоден. Чтобы обладать женскими прелестями, совсем не обязательно жениться. Филипп никогда не отказывал себе в удовольствии затащить на ложе понравившуюся ему девку, не обращая внимания на законную жену, которую ненавидел. Царевна Миртала, в замужестве Олимпиада, нужна была ему для союза с Эпиром. А позже, когда он женился на Клеопатре, племяннице Аттала, это было сделано лишь для того, чтобы обеспечить верность её дяди. Впрочем, ходили разговоры, что царь действительно влюбился. А тут значит, Фтия... Он даже лица её не видел. Интересно, какая она? Вдруг страшная? А, собственно, какая разница? Красавица Олимпиада оказалась безумной вакханкой, ведьмой, вот и гляди после этого на красоту. Родится сын, которого можно любить и воспитывать наследником, даже ненавидя его мать, как уже продемонстрировал Филипп. Дочь Антипатра так и не принесла сыну Аэропа детей, может фессалийка окажется плодовитее?

Союз с Фессалией, это хорошо. В своё время именно фессалийцы устроили вмешательство Филиппа во внутриэллинские дела, когда он, давно искавший повод для этого, принял самое деятельное участие в войне дельфийских амфиктионов[76] против святотатцев-фокидян. Правда в тот раз фессалийская лига была раздроблена, каждый её член думал: "Кто достойнее? Этот худородный Калликрат из Маллеи? А почему не я?" Договориться между собой фессалийцы оказались неспособны, поэтому и считали, что лучше пусть объединителем станет чужеземец Филипп.

[76] Амфиктионы — греческие города, заключившие союз для совместной охраны какой-либо святыни. Дельфийские амфиктионы защищали храм Аполлона в Дельфах.

Менон же явно мечтал о славе Ясона Ферского, так же как он, Линкестиец, о филипповой. Ну что же, от Александра зависит, станут ли эти мечты явью. А у Филиппа есть чему поучиться, он умело разделял врагов и бил их поодиночке.

— Твои слова запали мне в душу, почтенный Менон. Я подумаю. Хорошо подумаю.

Фессалиец удовлетворённо кивнул. Конечно, кто же даёт согласие сразу. Нужно устроить смотрины. Они поняли друг друга.

Менон уехал, Линкестиец тепло проводил его. Оба остались довольны переговорами и строили далеко идущие планы по использованию союзника в своих целях.

Через несколько дней в Пеллу явился Демосфен и вынудил Линкестийца идти на войну против своего шурина.

Пролетела весна, а союзники даже на час не приблизили день падения Амфиполя. Строительство насыпи продвигалось еле заметными шажками. Сначала возводилась бревенчатая основа, её засыпали землёй и поверх вновь укладывали бревна.

Кассандр не сразу занялся строительством собственных камнемётов, но, в конце концов, они и у него появились. Македоняне несколько раз сумели разрушить защитный палисад на насыпи ударами ядер, после чего прицельно расстреливали рабочих из луков. Немало афинских ядер улетело обратно. Вражеские машины осаждённые уничтожили дерзкой ночной вылазкой, научив Харидема бдительности.

Восстанавливая палисад, союзники каждый раз несли большие потери. Однако, несмотря на все трудности, насыпь мало-помалу росла.

В первый летний день часовые у палисада ощутили запах гари. Никто не мог понять, откуда он идёт. Возле стены прямо из земли повалил дым. Союзники заметались, не понимая, что происходит, а через некоторое время часть насыпи обрушилась, выпустив наружу языки пламени. Провалившиеся сгорели заживо. Все труды опять пошли прахом.

На Харидема было страшно смотреть, Леосфен пребывал в задумчивости, а Линкестиец откровенно, не таясь, злорадствовал. Никто не понял, что произошло.

А дело было так. Раскусив планы союзников, Кассандр и его стратеги решили подвести под вражескую насыпь подкоп. Добравшись до сруба-основания, македоняне не без труда вытащили часть брёвен, обустроив под землёй небольшую комнату. От неё прокопали два тоннеля к поверхности, на которую пробились ночью. Отверстия до поры прикрыли дёрном. Комнатку заполнили дровами и смолой, подожгли их, и с помощью всех кузнечных мехов, которые нашлись в городе, принялись нагнетать в подкоп воздух.

Союзники были настолько подавлены случившимся, что македоняне, совершенно обнаглев, опять сделали вылазку, в ходе которой захватили пристань и спалили два вражеских корабля.

Харидема хватил удар, его с трудом привели в чувство, но с тех пор он лишь бессвязно мычал, лёжа пластом в своём шатре. Командование принял Леосфен. Положение союзников от этого, разумеется, легче не стало. Афины кипели, призывая привлечь Харидема, которого совсем недавно они едва ли не боготворили, к суду.

Вскоре у Леосфена появилась ещё одна головная боль: под стены Амфиполя явилось войско одрисов во главе с царём Севтом.

* * *

Отец Севта, царь Котис, много лет положил на укрепление союза с Афинами, однако с годами стал подумывать о расширении границ своего царства. Трудность здесь заключалась в том, что все окрестные земли в той или иной степени управлялись Афинами, какие-то напрямую, а иные под прикрытием союзнических договоров.

Отношения Котиса с Афинами портились из года в год, несмотря на то, что он являлся тестем влиятельного полководца Ификрата и, в конце концов, царь решил разорвать их, напав на Херсонёс Фракийский.

Афины не стали объявлять одрисам войны, вместо этого они устроили в вотчине Котиса восстание. Руку к этому делу приложил молодой командир наёмников, эвбеец Харидем. Ификрат, считавшийся лучшим из афинских стратегов, в те годы незаслуженно пребывал в тени. Он оказался там из-за провала осады все того же Амфиполя, бывшей афинской колонии, порвавшей с метрополией. Зять Котиса, обиженный на сограждан, решил послужить тестю и подкупил Харидема. В результате тот, вместо раздувания пожара восстания, сам же его и затушил, после чего прибыл в Афины, как посол одрисов с предложением вечного мира с Фракией.

Граждане афинские очень удивились, но наживку проглотили, а Котис под это дело все же прибрал к рукам Херсонёс Фракийский, да ещё и заключил союз с только что взошедшим на престол Филиппом.

Этого афиняне уже не стерпели и подослали к Котису убийц. Севт, младший сын царя, в ту пору ещё сосал мамкину грудь, и престол наследовал его старший брат Керсоблепт.

Афины убийством Котиса не удовлетворились. Они решили совершенно развалить царство одрисов и начали планомерно сеять там смуту. Против Керсоблепта выступили Амадок и Берисад, потомки династии, когда-то свергнутой Котисом. Поднял восстание казначей Керсоблепта. Его разгромил Харидем, который так и остался на службе у одрисов. Наёмник стал первым полководцем Керсоблепта и царь даже выдал за него свою сестру.

Хитрый эвбеец довольно успешно воевал с обоими претендентами и стоявшим за их спинами городом Паллады. Тем не менее, силы были неравны, и вскоре царство одрисов распалось на три части.

Видя, что дела у одрисов совсем плохи, Харидем, не желающий тонуть вместе с ними, решил бросить Керсоблепта, наплевав на родство. Через подкупленных влиятельных граждан он внёс в экклесию предложение назначить его стратегом наёмников, упирая на то, что только он сможет вернуть Амфиполь Афинам. Предложение приняли. Так беспринципный Харидем, которому было всё равно, кому служить, вторично сменил хозяина. Правда Амфиполь он взять так и не смог, поскольку в тот же год город захватил Филипп.

Через несколько лет македонянин поочерёдно завоевал все осколки царства одрисов. Харидем стал одним из самых непримиримых его соперников.

Когда престол Македонии занял сын Филиппа, Севт, по малолетству не участвовавший в войнах, что вёл его брат (к тому времени уже покойный), принёс новому царю клятву верности, как владетельный князь. Он послал в азиатский поход большой отряд своих подданных.

Едва Фракии достигли вести о смерти Александра, Севт решил вернуть утраченную независимость. Он объявил себя царём, благо из других претендентов в живых никого уже не осталось, и начал готовиться к войне за Амфиполь, в ворота которого столько лет подряд безрезультатно стучались лбом афиняне.

Почти год он выжидал, рассчитывая, что Македония и Афины хорошенько измотают друг друга. Прекрасно осведомлённый о ходе нынешней осады Амфиполя Харидемом, он подгадывал момент для собственного выступления, собираясь обрушиться на афинян, как только те ворвутся в город. Годы македонского владычества и собственной слабости приучили его к тому, что каштаны из огня правильнее таскать чужими руками.

Однако он просчитался. Поверив рассказам лазутчиков о том, что харидемова насыпь почти готова и союзники, несомненно, возьмут город со дня на день, он начал собирать войско и выступил. Неудача Харидема его озадачила и вынудила вступить в переговоры. Войско Севта уступало числом ратям Леосфена и Линкестийца.

Не ожидая от фракийцев ничего хорошего, союзники изготовились к бою, но Севт предложил поговорить. Люди Кассандра со стен следили за происходящим с большим вниманием.

Шатёр для переговоров фракийцы поставили на полпути между своим лагерем и осадным строительством союзников. На встречу с Севтом Леосфен взял Линкестийца и двух своих лохагов, которым доверял. Царь одрисов так же явился с тремя воинами. Возле шатра он поднял пританцовывающего коня на дыбы, пристально рассматривая перекопанное предполье крепости.

Александр внимательно разглядывал фракийца. Ростом царь на целую голову уступал Линкестийцу, своему ровеснику, но зато вдвое превосходил его шириной плеч. Он мог бы с лёгкостью задушить льва голыми руками, да, собственно, он и сам был львом: на круглом бронзовом медальоне, висевшем на груди Севта, грозно скалил пасть царь зверей.

Линкестиец покосился на второго льва в шатре[77]. Тот старательно изображал невозмутимость.

[77] Имя "Леосфен" происходит от слов "леон" (лев) и "сфенос" (сила, мощь).

За спиной царя застыли его воины. Все в эллинских льняных панцирях, обшитых бронзовыми пластинками. Двое держали шлемы в руках, а третий не пожелал его снять и парился в бронзовом колпаке с высокой загнутой вперёд тульёй. Столь необычное поведение вызывало любопытство. Александр внимательно всматривался в лицо странного фракийца, частично скрытое нащёчниками шлема. Оно казалось ему смутно знакомым.

— Я ожидал увидеть Харидема, — первым заговорил Севт.

— Стратег болен, — ответил Леосфен, — он не может подняться с постели.

— Какая жалость. А я так хотел его поблагодарить за то, что он много лет поддерживал моих отца и брата, — усмехнулся Севт.

Леосфен, уловивший сарказм в его словах, отвечать на них не стал. Поинтересовался не слишком дружелюбно:

— Чего тебе здесь надо, Севт?

— Царь Севт, — поправил его фракиец.

Леосфен лихорадочно просчитывал, стоит ли ссориться с одрисами. Воинами те были, хоть куда, а у него, хотя и много народу, но большинство из них — совершенно ненадёжные македоняне. Ситуация непростая. Пожалуй, не стоит нарываться.

— Что тебе надо в Амфиполе, царь? — повторил вопрос стратег.

— Мы пока что ещё не в Амфиполе.

— "Мы?" — изобразил удивление Леосфен, — я не ослышался? Ты желаешь оказать нам помощь?

— Нет уж, берите город сами. Я подожду. Посмотрю, как у вас это получится.

Наглец! Леосфен вспылил.

— Ты предложил переговоры, чтобы сообщить нам это? И все?

— Я собирался говорить с Харидемом, — спокойно ответил царь, — с вами мне обсуждать нечего.

Он двинулся к выходу из шатра. Линкестиец вдруг усмехнулся:

— Ну да, пока два льва дерутся, хитрая обезьяна сидит на дереве, как говорят "пурпурные"[78].

[78] Финикийцы.

Севт повернулся, смерил Линкестийца взглядом и сказал:

— Кого это ты считаешь обезьяной?

Александр не успел ответить, как встрял Леосфен:

— Обезьяна — это Кассандр. От нашей свары выиграет только он. Уверен, уже сейчас, глядя, как мы стоим, друг против друга, он там держится за живот от смеха.

— Я не хочу с вами драться, — сказал фракиец, — бейте себе Кассандра, мне нет до него дела. Как побьёте, не забудьте убраться с моей земли. Порядок в городе я уж как-нибудь сам восстановлю.

— Ты дурных грибов объелся?! — возопил Леосфен, — Амфиполь — афинская колония! Это наш город и не тебе, вонючий варвар, зариться на него!

— Сто лет назад он был вашей колонией, — спокойно ответил Севт, — я вижу, вы, афиняне, немало грязи тут намесили. Выгребные ямы до краев полны, скоро в горы превратятся, выше вашей насыпи. Так кто из нас воняет больше?

Леосфен задохнулся от гнева.

— Да мы тебя в порошок сотрём!

— Попробуй. У меня здесь двадцать тысяч воинов.