— Скажи, у тебя нормальные родители? — начала она, чувствуя охотничий азарт.
— Они не... — Девчонка растерялась. — Они тут не при ч...
— Я спрашиваю, у тебя нормальные родители или нет?! — повысила Лана голос.
Правильно, пусть только попробует сказать, что нет.
— Может, они не ладят, в разводе, но они — нормальные и умные люди. Особенно отец, который тебя любит и балует. Что, не так?
— Так, — нехотя скривилась Бэль.
— То есть, у тебя нормальные родители, и ты их любишь.
— Да.
— Но при этом постоянно делаешь им подлости. Чтобы позлить, побесить их. И вроде даже не мстишь, не за что. Почему ж так, Изабелла?
Молчание. Лана назидательно покачала головой.
— Они уже устали тебя прикрывать, отмазывать, давить на прессу, чтобы слава о твоих проделках не ушла далеко. Но ты всё равно выкидываешь фокусы, за которые им стыдно. Зачем ты это делаешь?
— Они...
— Да потому что ты — центр вселенной! — Лана вновь сорвалась на крик. — А они не хотят этого признавать.
Лана чувствовала, как разит словами, будто выстрелами, и ей это нравилось. И как тогда, под марсианским Ярославлем, она получала кайф от того, что результат выстрелов непредсказуем.
— Знаешь, что самое смешное? — усмехнулась она. — В отличие от брата ты вменяема. Эдуардо — балбес, которому охота порезвиться, поиграть с огнём, наплевав на всё вокруг. У него зашкаливают юношеские гормоны и отсутствует чувство меры, только и всего. Он лишён принципиальной деструктивной составляющей. Ты же прекрасно отдаёшь отчёт поступкам, осознаёшь, что делаешь больно, но всё равно делаешь.
— Это — родители. А то — Хуанито, — попробовала протестовать подопечная, но наткнулась на ледяной взгляд.
— У Хуанито было мало времени узнать тебя. Готова поставить три годовых жалованья, что его постигнет печальная участь — разочарование в тебе. И от этого не спасёт даже самая сильная на свете любовь.
— Он сбежит от тебя, — продолжила Лана, помолчав. — Да хоть к той же Сильвии! Почему нет? У неё тоже белые волосы, и, в отличие от некоторых, она умеет ценить окружающих.
Бэль передёрнуло. Волчонок внутри Ланы довольно облизнулся — в яблочко!
— Ты разогнала вокруг себя всю охрану, всех, кого к тебе ни приставляли. Сколько групп открепили от тебя, как 'психологически несовместимых'?
Молчание.
— А слуги? Ты можешь назвать мне прислугу, которой нравится с тобой работать? Притом, что во дворце сложились целые династии, поколения слуг, преданных семье Веласкес!
А твои подруги, Бэль? Да ведь с тобой дружат только потому, что ты — дочь королевы! Терпят, подыгрывают, зная, что их семьям это выгодно. Закадычные крышелётки, партнерши по безумствам, но в душе они плевать на тебя хотели.
— Это неправда! — вновь вспыхнула девчонка. — Все, обладающие высоким положением, не имеют преданных друзей! Это крест!
— Да? Убеди меня в обратном? — Лана картинно развела руками.
— У Фрейи тоже нет подруг.
— Правда? А Сильвия?
Девчонка втянула голову в плечи.
— У твоей сестры есть подруги. У твоей матери были и есть подруги, причём не только из корпуса. У твоей тёти есть близкие люди и тоже не только из корпуса. Это лица королевской крови, куда выше! А у тебя — нет!
— Наконец, мы, — закончила она. — Девочки для битья. Нас приставили, как самых опытных, самых адаптируемых к любым условиям, что ли. И мы старались приспособиться к тебе, найти общий язык, шли на уступки. А что получили взамен? Как ты относилась к нам всё это время?
— Вы сами виноваты! — вскинулась вдруг Бэль.
— Отчасти. — Лана согласно кивнула. — Где-то неправильно повели себя, где-то накосячила ты, где-то кто-то друг другу неправильно ответил. Только это всё пристрелка, рабочие моменты. И они закончилось в кабинете у твоего отца.
Она опять перешла на крик.
— А на Ямайке что произошло, Изабелла? Какого хрена ты вытворяла там?! Мы ведь думали, всё, мир, что поняли друг друга! Какого ты снова начала выделываться и творить пакости?
— У вас контур на управление вот этим! — заорала в ответ та, указывая на висящий на шее тоненький обруч 'украшения'. — И вот этим! — задрала она рукава, обнажая запястья, на которых красовались такие же тоненькие браслеты платинового цвета. — А ещё вы меня домой не пускали, — добавила она, и по щекам её потекли обиженные слезы.
Ямайка промчалась, как страшный сон не только из-за общего расслабона девчонок, Бэль тоже устроила весёлую жизнь. На Венере, перед отлётом, они вроде поняли друг друга, помирились. Долго болтали. Девчонки выслушали её треволнения по поводу таинственного Хуанито, которого не смогла почему-то найти ни одна служба планеты, обещали помочь по возращении...
Но на Земле её высочество как подменили. Или бес вселился.
Во-первых, Бэль напрочь отказалась вести, какие бы то ни было дела. Все вопросы со слугами и охраной пришлось решать ей: кого-то заказать в дворцовой кадровой службе, кого-то выгнать, кому-то просто навешать люлей за нерасторопность. Управляющего, назначенного туда несколько месяцев назад, арестовать и даже выслать за ним шлюпку из Форталезы — эта сволочь решила, что виллу подарили ему, а не её высочеству инфанте, и чудо, что он ничего не знал о спонтанно организованной его превосходительством инспекции.
Во-вторых, мотивируя свои действия протестом против ссылки на Землю, Бэль принялась бесчинствовать. Его превосходительству на Венере от её выходок было не жарко и не холодно, но у девятого взвода сильно разболелась голова. И болела всякий раз, когда она вытворяла что-то новое. Апофеозом стало 'самоубийство', когда эта сучка чуть не утонула в бассейне у них на глазах (слава богу, не стала этого делать в океане, там они её точно бы не спасли). Этакая форма протеста 'а ля Изабелла Веласкес'. Специально начала захлёбываться, пошла ко дну, зная, что утонуть ей не дадут.
В общем, отдыха не получилось, несмотря на море, солнце и удалённость начальства. Новость, что под днищами сразу двух шлюпок королевского конвоя обнаружили бомбы, стала для них избавлением. Лея прислала за ними катер с охраной с приказом явиться пред её грозны очи, а за пределы дворца не выпускала. И, кстати, покинуть планету не разрешила, как подозревают они с девчонками, в воспитательных целях.
Здесь, рядом с матерью, Бэль присмирела, голодовка — всё, на что её хватило. Впрочем, голодовка оказалась Лее до фонаря, она лишь нахмурила брови и приказала проследить, чтобы с дочерью ничего не случилось. Суровая школа корпуса. Что понималось под 'ничего не случилось', догадаться не трудно, и они сие задание благополучно провалили. После переговоров она, конечно, за дочурку возьмётся, той влетит по первое число... А заодно и им. Так может отказ — не столь уж плохое решение?
— Бэль, мы ни разу его не использовали, — мёртвым голосом выдавила Лана, качая головой. — И не собирались. Это средство контроля твоего местонахождения.
— Тогда зачем ты включала его дома? — из глаз девчонки текли и текли обиженные слёзы. — Вы могли это сделать в любой момент! Как я могу вам верить, если вы приставили к моему горлу нож? Даже хуже, чем нож!
Она зарыдала. Лана сидела рядом и не знала, что ответить. Она растерялась. Снайпер-волчонок потерял цель, а для снайпера это равносильно поражению.
— А если бы ты сбежала? — попробовала она нащупать её, определить, куда надо бить.
— Не сбежала бы. Я же обещала.
— Грош цена твоим обещаниям! Сколько раз ты нас подводила?
Бэль пожала плечами и уткнулась в диванную подушку.
Она плакала. Лана сидела напротив и пыталась понять, что творится в черепной коробке под этой белобрысой шевелюрой, но не могла. Комплексы? Протесты? Против чего? Что за мысли её одолевают, к которым они так и не нашли ключа? Ничего не получалось.
Когда она пришла в себя, Лана сняла с правой руки латную перчатку, разгерметизировала рукав и стащила с запястья электронный браслет.
— На, держи. Ты свободна.
Какое-то время Бэль недоверчиво смотрела на контур управления своим ошейником, затем быстро сграбастала его, нацепила на свою руку и намертво защелкнула. Лана поняла, что бой проигран, пора уходить. Она не смогла. Оставалось последнее слово, последний выстрел, но вряд ли он возымеет успех. Стрельба в пустоту есть стрельба в пустоту.
— Ты понимаешь, что сама подвела к тому, что люди тебе не верят? — спросила она, стараясь говорить спокойно.
Девчонка кивнула.
— Ты останешься одна, Бэль. Одна-одинёшенька, на всём свете. Даже брат с сестрой не понимают тебя, тебе это ни о чём не говорит?
Молчание.
— Завтра нас сменят. Может не завтра, но по прилету домой — точно. И наши дороги больше не пересекутся. Да, нас сошлют куда-нибудь на край света, но в тридцать пять лет в любом случае всё закончится. Хорошей пенсией и перспективами. Ты понимаешь, о чем я? — Вновь кивок. — А тебе придётся жить дальше. В окружении людей, которые тебя не любят и презирают. Потому, что любящих, включая своего Хуанито, ты разгонишь дурным характером. Прощай, Бэль! — Лана встала, закинула винтовку за плечо и медленно пошла вон из комнаты. Оклика, как она надеялась, не последовало.
'Ну что ж, так даже лучше'.
В гостиной её встретили четыре обалдевшие напарницы. Она отключила шестой канал и виновато пожала плечами.
— Я попробовала, девочки. Вы видели.
И в гробовом молчании вышла наружу.
Глава 13. Вопросы и ответы
— А об этом нам поведает сеньор Шимановский!
Это были первые слова, которые я услышал на паре. Всё остальное, от начала её и до конца, промчалось мимо. Но, честно говоря, это вообще первая за четыре дня, как я вернулся в школу, фраза, осознанная мною.
— Да, сеньор? — я поднял голову, пытаясь сходу вникнуть в процесс и понять, что от меня требуется. Новый преподаватель, я не знал его имени. Но своей уверенной рожей и холодным блеском глаз он мне не нравился.
— Я говорю, — ехидно улыбался мне мужчина лет сорока — сорока пяти с высоким лбом, острым отталкивающим подбородком и слегка узкими глазами энного поколения полукровки, — на этот вопрос нам осветит сеньор Шимановский. Так, кажется, вас зовут? — он сверился с голограммой журнала. Я кивнул. — На правах человека, знающего всё, а потому позволяющего себе не слушать то, о чём говорят на лекции.
Вот скотина! Прежнему преподу было наплевать, слушают его или нет. Но с другой стороны, действительно, пришёл на занятия — учись, нет — сиди дома. Кто мешает мне приходить в себя, сидя дома?
По ходу дела, корпус оформил мне нечто вроде свободного посещения на период тестирования. Меня не было две недели, но никаких справок и документов за этот период из учебной части не потребовали. Даже если вспомнить свою роль в скандале вокруг ухода старого директора и предположить, что новый боится меня трогать, это ничего не объясняет. Они могли не отчислить, но потребовать отчётность обязаны. То есть, оная уже существует, да такая, что лучше, действительно, меня не трогать.
Иными словами, у меня есть индульгенция на посещение школы, и она мне в данный момент жизненно необходима. Пока не почувствую себя в норме. Вот только не стоит злить преподов, тем более новых, мне им ещё экзамены сдавать. В этом корпус однозначно не поможет.
Меня не трогала не только администрация, в школе все вообще держались подальше. Толстый и его прихвостни обходили стороной, 'свои' ребята не доставали, видя, что хожу загруженный. Хуана Карлоса, правда, пришлось мягко, но настойчиво послать, он вроде даже обиделся, но не страшно. А для остальных я и в лучшие времена был представителем Сириуса или Альфы Центавра.
Проблемы возникли только с Эммой, отчего-то решившей, что если уж я вернулся, она может на что-то рассчитывать. Правда, всё быстро разрешилось, стоило мне люто на нее зыркнуть. Уж не знаю, что она в моём взгляде такого узрела, но шарахнулась, как ошпаренная.
То, что изменился, я понял и без Эммы. Более злым стал, что ли, резким. Какая-то пружина внутри меня деформировалась настолько сильно, что прийти в исходное положение никак не может. За две недели ангелочки сделали то, что невозможно сотворить с человеком и за год — я стал старше. Не в плане возраста, а глобально. Старше, злее и сильнее. Я чувствовал свои силы, чувствовал, что перестал быть маленьким бесправным мальчиком, которого все бьют. Теперь я пойду до конца, и, решая свою проблему, не остановлюсь ни перед чем. Я стал зверем, хищником, тигром, окружающие подсознательно чувствовуют его во мне, потому вокруг и образовался вакуум. Но меня это устраивало.
Я — мод-берсерк с неизвестными, но жёсткими характеристиками. Вполне вероятно, кто-то из моих предков по таинственной мужской линии был искусственно выращен в генетической лаборатории, по заказу специальных служб планеты, как боец суперкласса для особых заданий. От него мне досталась такая живучесть и приспособляемость к нагрузкам. Корпус лукавит, они должны были копать в этом направлении. Другое дело, мне о результатах расследования сообщать не намерены. И это их право, как самостоятельной специальной службы.
А ещё меня никогда не оставят в покое, до конца жизни. За мной будут наблюдать, чтобы ничего не учудил и не стал оружием в ненужных руках. Это прискорбно, но ничего не поделаешь.
В самой школе происходили какие-то нервные движения. Титуляры борзели, 'блатные' теряли уверенность в себе, то и дело случались стычки и разборки. Но я понимал, всё это ерунда. Титуляры в любом случае останутся титулярами, нищими плебеями, учащимися в долг за государственный счёт, которых школа может легко вышвырнуть за плохое поведение или неуспеваемость, а за 'блатными' всегда будут стоять деньги и авторитет родителей. Большого размаха это движение не получит, так, мелкие позиционные бои, постановка на место слишком зарвавшихся с обеих сторон. Мне эта война уже не интересна. Селеста и ребята развлекаются, флаг им в руки. Я... Ну, как бы перешёл на следующий уровень, более высокий, с другими задачами. Я вне игры, и это все тоже понимали.
Сеньору Кампосу-старшему позвонил позавчера. В принципе, особо долго не думал, решение напрашивалось само, тормозил только из-за осознания важности момента. Но когда вечером как на духу рассказал всё главному моему и самому мудрому советчику, она долго смеялась.
— Сынок, я не понимаю, что тут думать? По-моему, всё и так понятно.
— Но такие предложения не делаются.
— Именно, не делаются. И не принимаются. Потому что не делаются. А если делаются, то потому... Додумай сам, почему.
Я додумал. Ещё днем, в кабинете у хефе. Но неуверенность оставалась.
— А если это не подстава, и он вправду так решил?
Мама лишь разочарованно покачала головой и ушла на кухню.
Да, знаю, дурак. Но 'этот сукин сын хефе' дон Кампос — чертовски харизматичный сукин сын! Может запудрить голову так, что долго-долго не отойдёшь, хотя фальшь в его словах на самом верху, нисколечко не спрятана, даже для вида.
Утром после разговора с мамой позвонил по данному им номеру. Ответили мне сразу и почти сразу соединили. Дон Виктор сдержанно выслушал, пожелал успехов и разъединился. На этом моя эмоциональная эпопея с 'усыновлением' четвёртой властью завершилась.
