(Из замечаний девчат — подружек Иры)
Нет, это просто невозможно. На дискаче в честь окончания учебного года ко мне подкатила Сорока — моя заклятая подруженция. Мы с ней с первого класса — не разлей вода — три раза в день миримся и деремся, а теперь вот — пожалте, кажется, она у меня моего Антошку отбить хочет. Прибью — точно. Вырядилась — фу-ты ну-ты. Каблучищи — по полметра, юбка — " пояс," вам по пояс, задница так и мелькает из под подола, даже декольте соорудила — как родаки отпустили на вечер — ума не приложу! Куколка — балетница, выбражуля — сплетница — как в детсадике хочется ее обозвать. Свои рыжие лохмы нахимичила, глазищи подвела — нате вам, я Маша — вся ваша! Бр! Как я раньше не замечала ее вульгарности? Никакого вкуса....
— Как намерена проводить ле-е-то? Какие планы?
А-ха, так я тебе сразу и рассказала про все. У меня планы на лето — агромадные. Родители обещают в этом году Турцию — давно собираются, в кои то веки мечты обретают реальность! В августе мы должны аж на две недели уехать в Анталию — мечту всех российских граждан среднего достатка. Хорошая возможность показать обновы.... Ну, и себя, любимую.... А до курорта — что бы не париться в душном городе — поеду с ребятами на Урал. Сергеич — наш классный давно агитирует смотаться на озеро Тургояк. Там, короче, говорят, вода — как на Байкале, турбазы всякие... тоже неплохо отдохнуть можно. Заодно и потрястись на местных дискотеках — потрясти провинцию столичным шиком. Ну и что, что мы не в самой Москве? Все равно — близко. А главное — там будут Антон с Ромкой, с братом, и самое главное — их вреднючей малой не будет! Как она достала нас с Антоном — как репей. Только стоит остаться с ним наедине, мелкое чудо тут как тут....
— А чем вы тут занима-а-етесь?
И рожица хитрая — хитрая. И довольная — кайф обломала, и смеется. Она за братьями Ким хуже иной мамаши — только на ошейнике их не водит! А те — Инночка, Инночка, Инночка — то, Инночка — се, Инночка — свет в окошке.... Это я завидую.... Были бы у меня такие два брата.... Эх, только мечтать — одна я одинешенька..... только мама и папа, да и те норовят на лето бабкам — дедкам сбагрить, ограничиваясь выдачей денег на карманные и прочие расходы.... Тоска. Кимам хорошо — их вон сколько — и Инка, и братья, и еще ждут маленького.... Традиция такая у корейцев — большие семьи. Мне тоже так хочется. Что бы много — много, и муж.... Антошка....
Я давно на него глаз положила, и он будет мой..... только этот гад, по-моему, на меня и внимания не обращает. А в последние полгода к нему Инка Сорокина подлизывается, подруга дорогая, называется — так и липнет, так и липнет.... И вот опять лезет... с такими подругами врагов не надо. Ну что за зараза! Убила бы! И вот тебе—
— А ты тоже едешь на Тургояк, как этот, остров Веры? Я поеду, меня Кимычи приглаша-а-ют... Так ты как?
И после этого, она — не змеюка? Специально едет, клинья под Антоху подбивать станет, рыжая бесстыжая.... Ненавижу!
Сама так мило улыбаюсь — ка-а-нешна, еду! Блин! (а на самом деле — сдалось оно мне, озеро.... Мне Антон нужен!) из-за этого гада я и в кружок его хожу исторический, и на таэквондо увязалась, а он, а он — слепой он.
Нет, вы только поглядите — когда успела! На мой белый танец эта... эта.... Подцепила и уже танцует, а вздыхает, а вздыхает..... выцарапаю глаза. И ей, и ему — пусть точно слепой будет, раз такую меня в упор не видит! У-ыыы.
Ну, и поехали.... К черту на рога! Там меня этот корейский гад достал окончательно — больше на него и смотреть не буду.... Как только появлюсь — он от меня, как от огня, а если обращается — то только язвит... гад.... А то еще ущипнет, так, что однажды я подпрыгнула, и повалилась на вожатого с соседнего отряда.... А тот — возьми, и обматери меня.... Мгм, кто их поймет — этих парней — Антон этого грубияна башкой прямо в ведро помойное макнул, а потом — в ванну с картофельными очистками — типа, отмойся. А тот гад на нас наябедничал дирекции лагеря, да еще соврал, что его интернатские толпой побили — а они ниче и не делали, просто стояли и комментировали, правда — советы дельные давали.... Короче, морально поддерживали.
Досталось же за все историку с Елкой — вернее, ей даже особо не досталось — это Сергеевича нашего чихвостили, обещали в наше районо сообщить, что он бандитов готовит для пополнения криминальных группировок. Вот идиоты, даром, что такие важные и типа, взрослые. В общем, Дмитрий Сергеевич перевел нас с интернатскими на остров, где нас и занесло в эти края.
Тут неплохо устроились — Эльвира говорит — побороли первобытное нищенство — стали себе и одежду, и оружие всякое делать. Правда, мне, оружие это — без надобности, если честно, но другие — занимаются охотно. Мне один Антон и нужен. А он все дразнится, зараза. Хотя я все-таки от украшений не отказалась бы.
Когда неандертальская община в лагерь пришла -стало интереснее жить, и намного. Мы даже танцы стали проводить, и концерты такие закатывать.... Первобытные — такие чуткие к музыке оказались, прямо не знаю как — готовы дни и ночи напролет слушать, не есть ни пить.... Чудно немного, но они хорошие — даже учат нас общаться по своему — образами.... Вот бы узнать, что у Антона в его лохматой бестолковке, которую он по недоразумению головой называет, по отношению ко мне — какие мысли.... А я? Наверно, люблю его, да?
Глава 38. Весна, весна...
Скорее — к зелени, к ликующим лугам,
Чтоб вновь зазеленеть на зависть небесам,
С зеленой юностью играть в траве зеленой,
Пока зеленый луг не стал покровом нам!
(О. Хайям)
От вечернего костра доносилась шутливая песенка, принесенная нами из кажущимися такими далекими прошедше-будущих дней. Исполнял дуэт их Инны Сорокиной и Севы Стокова. Инка осваивала недавно сделанное банджо, а Всеволод, отбивая ритм на небольшом барабане и нарочито грубым голосом вопрошал партнершу по дуэту:
— Помнишь питекантропа-соседа,
Как тебя он от меня сманил
Тем, что каждый день тебе к обеду
Печень динозавра приносил.
Где потом мы были, я не знаю,
Только помню, словно в забытьи,
Как, того соседа доедая,
Мы сидели молча у реки.
И ночами снятся мне недаром
Холодок базальтовой скамьи,
Вековым покрытые загаром
Ноги волосатые твои.
Инна, нарочито потупив взгляд и нахмурив бровки, отвечала ему:
— Я отлично помню, мой желанный,
Как в далекий некультурный век
Миловидной полуобезьяной
Увлекался получеловек.
Я была тогда, конечно, дура
И мужчин не знала до конца.
Штопала порвавшуюся шкуру
В поте волосатого лица.
Шли века, мужчины стали бриться,
И, меня оставив в дураках,
Ты ушел за крашеной девицей
В туфлях на высоких каблуках.[31]
Парочка ребят — мамонтов, нарочито кривляясь, изображали страстное аргентинское танго. Веселье, вынесенное благодаря первым теплым вечерам снова к большому костру, набирало обороты. А в женском доме, на груди у вечной исповедницы — нашей Клавы, ставшей этакой общественной жилеткой для женской части поселка, прямо излучавшей доброту и сочувствие, рыдала Ирка Матниязова.
— Я точно убью этого гада. Паразит, только и знает, что дразниться, подкалывать! А он мне нра-а-а-а-вится.... Эту гадину Лесную Лань вместе с ним укокошу, куда он — туда она, и говорить не умеет толком, а туда же — Ант-о-о-о-о-шча! Ненавижу! Тварь!
Великанша гоминида сочувственно ворчала, нежно гладила подругу по голове, посылала успокаивающие мыслеобразы, утешала. Как маленького ребенка, она взяла девушку на руки и стала укачивать, а та рыдая, упирала заплаканную рожицу в платье своей огромной няньки. Влюбленной девчонке было невдомек, что двумя часами раньше, в ту же подушку плакала разлучница — Лесная Лань, жалуясь на другого гада — брата названного Антона, Зоркого Оленя, который на нее внимания не обращает, как за ним ни ходи. Забыв рядом с Клавой немудреный браслет, вспомнив о пропаже, вернулась с посиделок Лань. Увидев предполагаемую соперницу, в лучших традициях женских схваток без правил вскинулась на нее Ирка:
— Че пришла? Счас прибью, чтоб моему другу на глазах не моталась, ты ...... дальше пошли выражения ненормативной лексики, подразумевающей, что девушки подозревают друг дружку в порочащих связях со всеми жителями окружающих лесов, рек и полей, что .... В общем, дальше неинтересно, потому что, окончив членораздельно изъясняться, дикими кошками дамочки бросились друг на друга и вцепившись в волосы, покатились по широкой, как проспект лежанке, шипя и царапаясь. Ирка могла бы, используя знание единоборств, запросто убить свою соперницу — навыков хватало. И Лань вовсе не отличалась робостью, присущей своему тотему, а тоже могла при случае сладить и с взрослым мужчиной, если он из другого племени — набралась навыков на занятиях. Но сейчас — дрались извечным женским способом две разнесчастные девицы, отстаивающие свое право у воображаемой соперницы на понравившегося им парня.
— Я тебе за моего Оленя глаза вырву!
— Не тронь Антона!!!
Забившись в угол от греха, на шоу смотрела зрительница концерта — Клава. Затем, опасаясь за целостность кожного покрова участниц, а более того -за сохранность лежанок, она аккуратнейшим образом сграбастала обоих за воротники огромными ручищами, и отнесла их, вопящих и вырывающихся, к озеру. Немного подумав, укоризненно покачав головой, гигантопитек размахнулась, и послала орущих на разные голоса девиц в озеро, по краям уже оттаявшее. Вынырнув, со скоростью хороших глиссеров, те атаковали уже свою утешительницу. Бедная не ожидала этакой наглости и была соединенными усилиями повергнута в воду, из которой свечой вылетела обратно, но хватать скандалисток повременила, потому что пришедшие в себя они посмотрели друг на дружку, и по очереди сказали:
— Ну и ладно, забирай своего Оленя. Я к нему на шаг не подойду — насупилась Лань.
— Сдался мне этот Антон. Пусть над тобой теперь прикалывается.... То есть что — что? Так тебе Олень нравится? Спросила Ирка.
— Ну да. Тебе? Переспросила Лань.
— Мне твой Олень и не сдался — мне Антон нравится.....
Ставшие в мгновение ока лучшими подружками, разрешившие свои сомнения бросились реветь уже в объятия друг друга. Гоминида постояв, пожала плечами, сгребла их снова под мышки, и двинула в баню — отогревать хулиганок, да и самой слегка попариться. Любила она это дело. Не без того. А тут такой великолепный законный повод.
Над нашими головами синим куполом расстилалось вечное небо, несущее на крыльях ветра легкие облака. Стаи летящих на север перелетных птиц звенящими криками выводили ликующую музыку пробуждающейся природы, созвучную возвышенно легкому состоянию души. Мы с Элькой лежали на спинах посреди небольшой поляны, как посреди Вселенной и бездумно глядели вверх, наслаждаясь редкими минутами полного покоя и расслабления.
— Дим, а ты ничего мне не хочешь сказать?
— Я люблю тебя....
— Нет, я не об этом.... Хотя и это услышать тоже приятно.... Скажи, когда мы с тобой поженимся по — настоящему?
— По настоящему, что?
Я поднялся на руке и посмотрел на Эльвиру сверху.
— Мы ведь уже вроде бы женаты... В глазах у всех...
— Вот именно — в глазах... А давай устроим настоящую свадьбу... С музыкой, застольем, играми... ну, ты что слепой — смотри — если тебе все равно, то нам, женщинам, вовсе не безразлично, как все должно происходить... ведь это.... Это....
Эльвира запнулась, не находя слов. Я было возразил:
— Вроде неудобно как то перед ребятами, что они подумают — учителя устроили себе развлечение...
— Нет. Правду еще мама моя говорила — вы, мужчины в этом деле — как слепые! Ты посмотри вокруг — Антон с Ириной, Олень этот наш бестолковый с Ланью, даже Чака подходил насчет того, что бы с Мадой жить ему разрешили официально! А ты — слепой!
Она обличающе ткнула в мою грудь пальцем.
— И, в конце концов, я тоже хочу — что бы все по — настоящему, что бы пел хор и я — в белом платье с тобой... в храме... и стол, свадебный веселый — обязательно! А ребята просто тебя боятся — они смотрят на тебя, как ты в дела занырнул, как сом в омут, и вокруг себя не смотришь. Все — давай, давай, племя, племя, племя.... А ребятам весна мозги напрочь посшибала, тем, что постарше. И вот еще что, дорогой.
Тоном правящей королевы, (Ну, а кто же она еще? На самом — то деле, если не королева, так уж по крайней мере — княгиня — матушка, вон как к ней за советами бегают матери уже четырех племен, живущих на территории побольше Московского княжества), отчитывающего супруга за упущения в управлении государством, она сурово заявила:
— Кто мне день и ночь твердит о том, что надо вводить прогрессивные общие обычаи? Не ты ли, супруг драгоценный? Вот и вводи. Пусть теперь и в племенах перенимают, как к женщине относиться надо. А то — дубиной по башке, и в пещеру на шкуру!
Я призадумался. Действительно. То же хороший обычай. В смысле — не дубиной, а это, свадьба, конечно.... И значение женщины в обществе поднимет — хорошо получается. Нет, вот ведь — вчера еще малявка в рот глядела — ах, да ах, а теперь поучает.... И правильно поучает, между прочим...
— Ну что, о чем задумался супруг богоданный?
— О том, что вас, женщин надо носить на руках.
— Правильно рассуждаете, Дмитрий Сергеевич..... довольной кошкой прищурилась жена.
— А на шею вы забираетесь самостоятельно!
— Ах... ты! Гибко вскочив, Елка бросилась за мной вдогон.
Ну тут — то было. Я то же вместе с ребятами хорошо прибавил в физических показателях, и хоть и раньше занимался физподготовкой наравне со всеми, но таких энергозатрат раньше, мне не приходилось испытывать. Я несся по тропе, убегая от Эли, не подпуская ее к себе, а расшалившаяся подруга летела следом, приостанавливаясь для того, что бы ухватить с земли приглянувшуюся шишку и запустить ею в меня.
Выбежав почти что к лагерю, я наткнулся на чинно идущих рядком Антона, Оленя и Ирину с Ланью.
— Дмитрий Сергеевич! Учитель! Наконец то мы Вас с Эльвирой Викторовной разыскали! — радостно заговорил Олень, но потом запнулся.
А ехидна Антон обернулся и прошептал Ирке:
— Ну, а ты говорила — хочу, что бы как у учителей, без ссор, сплошной лямур! Вон как Эльвира Викторовна Дмитрия Сергеича по поляне шишками, значит, и они консенсус не всегда находят, — щегольнул заодно ученым словцом Антон.
— Подожди, дай в лагерь вернуться, я тебе там консенсус продемонстрирую — на башку бестолковую настоящих шишек насажаю. Забыл, зачем пришли? Все бы тебе ржать! Не хочешь — так и не надо, обиженно надула губы Ира.
— Что ты, что ты, ну я же шучу!
— В такую минуту! — голосом инквизитора, обличающего закоренелого грешника прошипела Ирина.
— В общем так. Дмитрий Сергеевич. Эльвира Викторовна. Мы решили вот тут пожениться. И просим вас, как руководителей нашего народа, наших приемных отца и матери, зарегистрировать наши отношения, ну и ... вот так.
Господи. Мои ребята. Какие они .... Взрослые... Я смотрел на них. И понимал, что все слова об ответственности за выбор, взвешенности решений, все те слова, что говорят родители и учителя в таких случаях детям их возраста — совершенно излишни. На меня глядели взрослые люди. Не растерявшие задора и веселья, легкого отношения к жизни присущего их возрасту, и, тем не менее, способные принять, отстоять и провести в жизнь взрослое решение. Способные действительно стать настоящими, а не декларируемыми ячейками зарождающегося на этой земле общества. Слова — не нужны, а чувства проверены испытаниями, не снившимися их сверстникам в оставленном мире. Молча стояли и ожидали моего решения четыре полноценных взрослых человека. Четыре пары глаз испытующе глядели на меня. По груди прокатилась теплая волна признательности за доверие, которого порой не удостаиваются кровные родители.
