Красный цветок #1

Я не сдержавшись, поморщилась.

— Тебе раздражает моя страсть? Злят экзотичные привычки? Забавляет нетрадиционная ориентация? Я и впрямь далек от образа светлого и благородного; подвержен губительным порокам и страстям. Я сластолюбив и кровожаден. Ты можешь не верить мне, но ...будь прокляты мы оба! — ты мне не безразлична, Одиф*фэ. — Сильные мускулистые руки, зарылись в мои волосы почти нежно. Я, наверное, безумна, но ласки Миа*рона пугали меня гораздо сильнее его ярости. — Ты презираешь меня? И, не спорю, возможно, имеешь на то право. А я вот — ненавижу Чеар*рэ. За то, что некогда позволил своей страсти к Заку сделать меня их рабом. Ты не прощаешь мне моих пороков, я им не прощаю моих слабостей. Зак — он просто хотел убить тебя. То, к чему стремиться Сант*рэн в случае с тобой гораздо гаже.

Я не сопротивлялась объятиям Миа*рона. Я их, в общем, и не чувствовала, погруженная в думы.

Верила ли я ему?

Миа*рон был психом и садистом.

Могли ли быть так, чтобы Эллоис*Сент флиртовал по приказу любимой тетушки? Конечно, могло. Но...

В памяти вставали, — одна за другой, — сцены на балконе, на балу, на корабле. То, как юноша закрывал меня собственным телом от львов, как осмелился пойти наперекор Заку. Наши ссоры, единственная ночь.

Мы оба ещё слишком юны для подобного лицемерия. Влюбленность Эллоис*Сентра такая же подлинная, живая, как и моя.

Не трудно догадаться, зачем Миа*рону необходимо все разрушить и опошлить. Как и другим, ему нужна моя Сила, моя красота. Невозможно больше не видеть очевидного: Миа*рон увлечен мной. И от этого проклятья не так просто избавиться.

— Возможно, ты прав. — Медленно роняя слова, проговорила я. — Чеар*рэ мерзавцы и стяжатели. Но они хотя бы брали на себя труд прикрывать неблаговидность поступков и мыслей. Жаль, что ты себя подобными нюансами не затруднял. Я не стану больше убивать. Ни ради тебя, ни ради Хант*Руама. Даже ради собственной жизни. Чтобы ты не сказал, это ничего не изменит.

Лицо Миарона вдруг просветлело, озаренное торжеством, несколько меня озаботившим.

— Верно. Приятных слов, Рыжая Куколка.

Миа*рон удалился. Двери сомкнулись за его спиной.

Я осталась наедине с немым и бесполезным божеством. Не зная, радоваться или печалиться обретенному одиночеству. Обхватив колени руками, не видя, глядела на мерцающие язычки пламени.

Сердце сжималось при мысли о гибели Зако*Лара. Почему я скорблю о нем, моем не состоявшемся убийце?

* * *

Разбудил резкий характерный рывок. Даже не открывая глаз, я знала, что Миа*рон рядом. Ну, кому ещё придет в голову так жестоко вырывать меня из объятий сна?

— Очень миленько, — проворчала я.

— Продирай глаза. Да поживей! Мне необходимо кое в чем убедиться.

— Это в чем же? — зевая и потягиваясь, спросила я.

— В том, что ты на самом деле способна открыть эти пресловутые Врата.

Сон прошел мгновенно. Я даже не делала попыток вырваться.

— Что ты сказал?

Зачем я об этом переспрашивала? Прекрасно ведь слышала все с первого раза.

— Я должен убедиться в том, что подозрения Зака были правильными. Ты ведь помнишь текст, моя Смертоносная прелесть? Я весьма на это рассчитываю. И не смей мне морочить голову отрицаниями! Я не забыл о том, какая у тебя отличная память. Давай, не стой столбом, не статуя. Шевелись, Слепой Ткач явись по твою душу!

В голове проносились обрывки мыслей. Двуликие, и когда только закончится история с этими проклятыми Вратами!?

'Агиар махи*ар джосс ралир*тон', — Миа*рон вытянул руку. Яркий свет распространился от ладони. Стена начала таять.

— Что происходит? — спросила я.

— Вперед.

Я охотно не стала бы его слушать. Но что делать с фактом: он на целых две с половиной головы выше? Игнорировать это бесполезно.

Через несколько мгновений я стояла на знакомом постаменте. В окружении беснующейся, бьющейся в экстазе, озверелой толпы. Они тянулись к нам, выкидывая скрюченные пальцы. Остро пахло кровью, алкоголем, кровью, экскрементами. В одном углу совокуплялись. В другом убивали. Все содрогалось в немыслимых конвульсиях.

— Литу*эль! Царица Тьмы! Коснись меня! Прокляни меня! Возьми меня! Меня! Меня!

Выкрики сливались в оглушительный рев.

Миа*рон отозвался рыканием. Мускулистые руки покрывались шерстью, кости перетекали из одного состояния в другое. Он силился удержать человеческую форму, но она соскальзывала с него, крошилась, терялась. Велика ли была ему человечность или мала, не мне судить — но то, что не по размеру, это очевидно.

— Ты безумен, Миа*рон! — с отвращением скривилась я.

Ответом был безумный смех.

-Посмотри наверх, рыжая ведьма!

Я посмотрела.

Обнаженное тело Эллоис*Сента раскачивалось на острых железных крюках, вошедших в спину и вышедших из-под ребер. Юноша, раскачиваясь на жутких качелях выглядел безвольной куклой. Хвала Двуликим! — он был без сознания.

Рев толпы отдалился, продолжая оттенять жуткую сцену мрачным речетотивом:

— Ткач! Ткач! Ткач!

— Явись, Ужас, Зло и Тьма!

— Мать Тьмы! Литу*эль! Да придет твой Проклятый Супруг!

— Не нравится? — насмешливо рычал Зверь. — То, как он выглядит? А мне вся эта картина по вкусу! Аппетитная! Хочешь, чтобы он жил? Сделаешь то, как я скажу.

— Нет, — прошептав, покачала я головой.

— Что ты сказала?

Я повернулась к Миа*рону лицом и повторила громче.

— Нет.

Мягко переступая, Миа*рон приближался. Как любой хищник, кругами.

— Даже так? — ухмыльнулся он.

Я устала от бесконечных насмешек. Не стою я их, честное слово! Ведь далеко не так забавна, как представляется всем окружающим мужчинам.

Наверху зазвенела цепь. Глухой сдавленный крик, оборвавшийся хрипом, не заставил поднять глаза. Я по-прежнему не сводила их со Зверя.

— Ты согласна платить его мучениями за свое упрямство? — Вкрадчиво поинтересовался Миа*рон.

Я покачала головой.

— Нет. Но у меня нет выбора.

— Он — есть!

— То что есть, это — не выбор.

'Тьма! Тьма! Тьма', — злым аккомпанементом звучали снизу крики утратившей разум толпы.

— Тебя возбуждает его боль, а? Моя прелестная куколка? Так же, как она возбуждает меня? Кровь, боль, смерть? И надвигающийся неизвестный ужас — не самая ли сладкая приправа к страсти? Представь, как твои когти пробивают его хрупкую плоть! Как шелестят шелковые внутренности, орошая теплой кровью?

— Ты отвратителен, — дернулась я.

Отвращение, внушаемое описываемой им картиной, было совершенно искренним.

— Чужая боль, чужая плоть, чужая страсть, — шептал он.

И был он по-своему красив. И по-настоящему безобразен.

Цепи пронзительно заскрипели. Тело Эллоис*Сента рухнуло между нами, распростершись неподвижной куклой.

Миа*рон легко подхватил юношу на руки, зарываясь руками в его мягкие длинные пряди, пробегая чувственными длинными пальцами по запрокинутой назад, беззащитной шее, мягко сжимая безвольно поникнувшие плечи. Ласкал его, как ласкают женщин — не спеша, со смущающей интимностью.

В теле Эллоис*Сента зияли развороченные раны. С горловым рыком чудовище вгрызлось в них.

Эллоисс, вскрикнув, пришел в себя. Руки заскребли по дощатому, залитому кровью, полу. Глаза широко распахнулись. Узнав меня, они словно вспыхнули, неожиданно ясные и чистые. Эллоис так пристально глядел на меня, словно хотел что-то сказать.

Было страшно. И отчего -то мучительно стыдно за все происходящее. Как если бы именно я несла ответственность за все безобразие.

'Явись, Ужас, Зло и Тьма!

'Мать Тьмы! Литу*эль!'.

И ради этой тупой толпы я рискую потерять все, что люблю?!

Миа*рон поднял окровавленную морду. Красные клыки, вывалившийся алый язык, безумные глаза с вертикальными зрачками — его образ будет преследовать меня даже за Гранью, на Другой Стороне Реки. Я это твердо знаю.

— Открой Врата!

Я покачала головой.

— Открой Врата!!!

Он поднялся, — воплощение кошмара.

Внезапно я подумала о том, что они оба являются отражением моей души, светлой и темной её стороны. Но к чему сейчас все эти глупые аллегории?

— Нет, — покачала я головой.

Сбив меня с ног, Миа*рон притянул мое лицо к своей морде.

— Ты не понимаешь?! Откажись ещё раз, и я убью его! И будет поздно что-либо менять. Поздно для всех троих!

В отчаяние я посмотрела на бледное, почти бескровное лицо Эллоис*Сента.

Он ответил мне твердым выразительным взглядом, отрицательно покачав головой. Это значило 'нет'.

Прости меня, Двуликие.

Я поднялась, чувствуя себя пустым сосудом. Моя душа горела. Болью. Яростью. Негодованием. Ужасом. Презрением. Горячие оранжевые языки пылали, выжигая душу. Она то разрасталась, превращаясь в океан лавы. То скукоживалась до размеров горящего листа. Губы шептали непонятные разуму слова. И пламя, переставшее быть послушным, ревело, исступленно и торжествующе. Грозное. Разъяренно-равнодушное. Идущее сверкающей стеной. В прожорливом горниле исчезали леса. Пузырилась, вскипая, вода, поднималась и, обезумев от боли, набрасывалась на берег. Взрывались горы, изрыгая огненную лаву. Скукоживались от невыносимого жара травы, скручивались листья, мелели колодцы и широкие трещины пролегали по некогда плодородным землям.

Холод и жар разрывали на части. Я кружилась в потоках яркого света, которого не пережить смертным.

Я не сразу поняла, что интуитивно пытаюсь удержать пламя. Не пропустить 'за себя'. Словно была не живым существом, а стеной.

Я — стена. Если я рассыплюсь, иссушенная, ничто живое не выживет. Вокруг. А может быть — и дальше...

Свет выжигал глаза, заставлял больно сжиматься сердце, иссушал, резал, развеивал.

Мир растворялся в частицах неистового колючего света. Торжествующего, бесшабашно веселого и ко всему равнодушного света, стремительно летящего по мраку космоса, расцвечивающего и оживляющего его. И в этих частицах света была красота, чистота и грозная сила.

Возможно, это был Творец? Пожирающей душу, чтобы возродить её снова?

Я оказалась в маленьком дворике. И занимавшееся пламя поднимаясь, обжигало лицо, проникая в легкие. Мир растворялся в мучительной боли. Мир становился болью.

— Та права, девочка. — Из пламени темным силуэтом возникает силуэт Зака. Лицо его было строгим и задумчивым. — Давай руку. Идем со мной. Ты все сделала правильно.

Медленно-медленно я потянусь к раскрытой ладони.

— Одиф*фэ, нет!!! Не уходи! Вернись, слышишь! Дыши! Просто — дыши!

Эллоисс обнимал меня. Баюкающие руки дарили успокоение.

С трудом разлепив веки, я встретилась с ним взглядом.

— Эллоис*Сент? — с трудом выговорила я дорогое имя.

— Ты — жива, — удовлетворенно выдохнул он.

Липкая горячая ладонь продолжала крепко держать меня за руку.

Он вытянулся рядом.

Мы лежали под открытым небом. Грязного окровавленного храма не было. Зато сияли яркие звезды, крупные, точно южные бобы.

— Что случилось? Мне удалось открыть Врата?

— Ага. Ты, нужно отдать тебе должное, если берешься за дело, доводишь его до конца.

Во рту сухо. Кости ломит. Как обычно, хочется пить до потери рассудка. За всю свою жизнь так погано я чувствовала себя раза два. Не больше. От внутреннего жара в жилах, наверное, закипала кровь? И в то же время было хорошо и спокойно от сознания, что все правильно.

— Как это выглядело? — Мне и вправду было любопытно. Надо ж так попасть: открыть Врата и не увидеть, как это было?

Вернее я, конечно, видела. В магическом виде, там, на изнанке мира. А вот как это было в мире привычном, материальном? Я девушка любопытная и любознательная. Оказывается.

— Книги не врут, — меланхолично вздохнул Эллоис. — Бездна — это огонь.

— Какой огонь?

— Яркий, — терпеливо пояснял Эллоис.

— Огонь, — недоуменно повторила я. — И — все? — Разочарованно протянула я.

— Много огня. Очень много. Поверь, никому мало не показалось.

Ни одной живой души рядом. Даже останков не осталось.

— Эллоис? — встревожилась я.

— Что?

— Я их что, всех уничтожила?

— Не ты. Бездна. Мне помнится, они сами этого хотели. Не так ли?

— Кажется, — так, — не очень уверенно протянула я, вновь укладываясь на землю.

— Эллоис?

-Что ещё?

— А ты выживешь? Выглядишь ты не очень.

-Будем над этим работать.

— Ты меня любишь?

Он улыбнулся. Светло и открыто.

— Нет, конечно.

— Мы ведь... будем жить?

— Посмотрим, — услышала я, перед тем, как закрыла глаза, проваливаясь в сон.

Глава 10

Осень в Чеарэте.

Сиэл*ла не была похожа на Чеар*рэ. Единственное, что напоминало в ней родичей, это удивительно гармоничная правильность черт. Ни в выражении лица девушки, ни в манере держать себя не было ничего от высокомерных, до тошноты самоуверенных в себе представителей рода.

Она была другая. Белый Целитель, с большой буквы. Что тут добавить?

И, это я проверила на собственной шкуре, удивительно талантливый целитель. В том, что ни одна клеточка в теле не напоминала о пережитом приключении, я целиком и полностью обязана светлой красавице.

Возвращение протекало на редкость гладко. И оказалось гораздо более скорым и простым теперь, когда мы ни от кого не прятались и не 'затирали' магические следы своего присутствия.

Темное облако над Фиаром, конечно же, полностью развеять не удалось. Но так потрепали его изрядно. Хотя и цену пришлось заплатить не малую: двое из Чеар*рэ погибли. Впрочем, можно ли обвинять 'инфернальцев', как теперь называли моих недавних почитателей, в смерти Зака*лара, большой вопрос? Его убил Миа*рон. Спасая меня. Но об этом знал очень небольшой круг избранных. Даже для Чеар*рэ истинная причина гибели их родственника останется тайной.

Хранительница, конечно же, в курсе. У неё теперь есть ещё один повод не переносить меня на дух.

Несмотря на постно-мрачные, суровые лики Чеар*рэ, у меня на душе легко. Я начала жизнь заново, избавившись, наконец, от злобного призрака — самой себя.

Будущее видится почти безоблачным. В своем оптимизме я не желаю замечать настроение Те*и, нудный аккомпанемент дождя, печаль в очах Эллоис*сента. Она, эта печаль, часть его натуры. Такая же, как склонность к одиночеству, эпатажу, риску. И девочкам. А может быть, и к мальчика? Что есть, то есть.

Из города до морского порта мы перешли через порталы. Корабль уверенно шел к берегам родной Эдонии.

Мы с Сиэл*лой развлекались тем, что играли в 'форс'. На клеточной доске деревянные фигурки пытались проникнуть в ряды противника и уничтожить его. Считалось, что эта глупая игра развивает логику. Может быть и так, но 'развивать логику' весьма скучно занятие.

Наконец часы пробили десять и, раскланявшись, девушка удалилась, предварительно пожелав приятных снов.

Я приготовилась ложиться в кровать, когда Те*и нарушил мое уединение.

— Нам нужно поговорить, — сказал он, решительно переступая порог каюты и скинув с себя мокрый плащ.

Упав в кресло, на котором его любимая племянница провела весь вечер, он сделал несколько жадных глотков из серебряной фляжки — постоянной подружки. Другой 'постоянной' я, — увы! — за ним не замечала.