Отвернувшись от бывшего дворцового министра, Исхак двинулся дальше, стараясь не наступить на мертвецов. Неподалеку от него "трудились" другие служки. Сегодня практически их всех отправили сюда, чтобы переложить оружие и уцелевшие доспехи в повозки. Три десятка детей боязливо шагали через трупы, пытаясь не запачкаться в крови. Старейшине Димиру пришлось пойти на столь страшный шаг потому, что, как шептались выжившие мастера, большая часть войска Безымянного Короля была разбита. Уцелели немногие: сам Богочеловек, старейшина, двадцать демортиуусов и сорок палангаев. Около пятидесяти простых солдат получили тяжелые ранения. Поговаривали, что выжить удалось и мастеру Гуфрану, но информация была недостоверная.
Исхак не мог поверить, что больше в Мезармоуте не осталось ни кудбирионов, ни мисмаров, ни преторов-демортиуусов. Люди Пророка уничтожили их всех, дабы показать свою силу Безымянному Королю. Теперь, если вероотступники вновь нападут на Юменту, то никто не сможет защитить простых жителей. Они все были обречены. Были ходячими мертвецами.
Злые языки поговаривали, что Гектор заставил склониться богочеловека перед ним, но Исхак не верил в столь гнусную ложь. Владыка — искусный боец на мечах. Никто не способен победить его в бою. Если только глава вероотступников не совершил какую-нибудь подлость.
— Исха, подожди меня! Не могу угнаться за тобой! — донесся из-за спины голос Квинта.
Мальчик вздрогнул. Старейшина Димир из-за гибели мастера Преномена собственнолично приказал бывшему дворцовому министру всегда быть при Исхаке и исполнять любые его приказания. Своего рода наказание: мужчина, исполняющий все желания безусого юнца. Однако Квинт, похоже, отнесся с пониманием к каре старейшины и не пытался перечить.
Шмыгнув носом, Исхак бросил взгляд на открытые ворота, ведущие в туннели копателей. Казалось, шея сама вытягивалась, а глаза округлялись от восторженного ужаса. Овал непроницаемой черноты под огромным арочным сводом поражал воображение. Перед мысленным взором возникали картины монстров, таившихся во тьме и ожидавших, когда кто-нибудь из служек подойдет достаточно близко, чтобы схватить беднягу и унести в лабиринт пещер.
— Врата прекрасны, — сказал Квинт и положил тяжелую ладонь на плечо Исхаку. — Их давным-давно построил Дий Крискент. Практически восемьсот лет прошло с тех пор. Впечатляет, не правда ли?
— Мастер Преномен рассказывал про Крискента. — Голос Исхака был сухим и безжизненным. — Лучший ученик Луция Агенобарда. Его триады до сих пор заучивают все архитекторы.
— Жаль, что врата ты увидел не в самые лучшие времена.
— Старейшины что-нибудь придумают.
— Несомненно, — сказал Квинт, позволив себе легчайший оттенок издевки. — Димир и Кадарус спасут Юменту от мастеров мечей. Конечно же.
Сжав кулаки, Исхак повернулся в сторону бывшего дворцового министра и нахмурился.
— Ты дерзишь? — спросил он. Голос предательски задрожал. Сердце часто и взволнованно заколотилось о ребра.
— Нет, Исха.
— Не называй меня так!
Квинт замолчал, нахмурился, словно гнев мальчика сильно ранил его душу. На миг показалось, что он вырезан из другой реальности, той, где люди не предают и не убивают без необходимости, той, где решения Владыки не оспаривается, той, где дети не забирают у мертвецов оружие. После того нападения лжепророков на астулу старейшин Квинт сменил рваную одежду на простой черный калазарис, который носили торговцы. Седые волосы его отросли и топорщились в разные стороны.
— Прости меня, Исхак, — сказал бывший дворцовый министр и невесело улыбнулся. — Я буду называть тебя так, как ты захочешь. Просто когда-то давно, кажется, уже в прошлой жизни у меня был мальчик-раб с таким же именем как у тебя. И я его всегда ласково называл Исхой.
Исхак посмотрел на Квинта с изумлением.
— Ты называешь меня рабом?
— Вовсе нет, мальчик. Я лишь забылся. Прости старику его глупость.
— Какой же ты старик? Тебе же всего сорок лет.
Квинт сменил дружелюбную усмешку на добрый смех.
— Чуть меньше, мальчик. Но ведь для тебя я кажусь дряхлым? Двенадцать лет находится слишком далеко от сорока.
Исхак заглянул в небесно-голубые глаза бывшего дворцового министра. Один вопрос давно мучал сердце, не давал заснуть. Настало время задать его:
— Как ты тогда прогнал псевдопалангаев из астулы старейшин? Ты даже не дрался с ними!
Воспоминания нахлынули на Исхака, сломив ментальный блок. Сколько раз он пытался забыть события того дня? Сколько раз вглядывался в странное лицо Квинта и пытался понять его? Сколько раз в часы сна мучили кошмары? Не сосчитать.
Увидев гибель мастера Преномена от рук псевдопалангаев, Исхак вместе с бывшим дворцовым министром укрылись в комнате несмышленышей. Казалось, лжепророкам никогда не удастся прорваться сквозь толпу мастеров и попасть в школу. Однако они это сделали: расправились со служителями дагулов и направились прямиком в здание.
Исхак вспомнил, как с ужасом смотрел на то, как раскрылась входная костяная дверь, как его бросило в пот, а в желудке поселился холодный слизень, как комок застрял в горле. Вероотступники, одетые в панцири обычных солдат, шагнули в комнату несмышленышей и занесли гладиусы для ударов. Именно тогда Квинт, широко раскинув руки, двинулся к ним. Спокойный и величественный. Словно он не был одет в грязное тряпье, которое не носили даже бедняки, и не пахло от него мочой и экскрементами. Удивительно, однако лжепророки не зарубили его как дагена: они смотрели прямо ему в глаза и отчего-то широко улыбались.
А затем ушли.
Ушли, не причинив никому зла. Никто больше не умер в тот день.
— Как ты прогнал псевдопалангаев? — повторил вопрос Исхак.
Квинта охватила грусть, и он погрузился в долгое молчание, словно пытался найти нужные слова.
— Я не знаю, малец.
Прищурившись, Исхак бросил:
— Лжец! Или ты боишься, что я сдам тебя мастерам? — Он на мгновение замолчал, думая над тем, как бы побольнее ужалить. — Ты ведь не хочешь возвращаться в камеру? Не хочешь увидеть хунфусе?
Тяжелов вздохнув, бывший дворцовый министр положил руку на плечо мальчика. Вид у него был почти растерянный. Сложно верилось, что этот человек некогда обладал колоссальнейшей властью. После заключения он превратился в старика, которого совсем не интересовали события в городе, — лишь бы поскорее умереть.
— Вижу тебя не обманешь, малец, — прошептал Квинт. Его интонации — грусть, сожаление, дурное предчувствие — заставляли слова проникать в самую глубь души. — Хорошо, не буду ничего скрывать от тебя. В конце концов, теперь я завишу от твоей воли. — Он ласково провел ладонью по лицу Исхака. — Помнишь тот случай в казематах, когда ты приносил мне еду? Помнишь, как погасли огни жар-камней? Я преобразился тогда. Стал видеть ярче, глубже... Иначе.
— Я не понимаю, — поморщившись, сказал Исхак. — В каком смысле "иначе"?
Квинт с тоской взглянул на него.
— Я вижу лжепророков. Могу различать их в толпе, чувствую их запах, их метки. В отличие от обычных жителей Мезармоута вероотступники выделяются среди них, как дагулы — среди звезд. Когда псевдпалангаи ворвались в школу, я ощутил биение материи вокруг их тел. Как бы так выразиться... существование лжепророков по необходимости не заключено в самом возникновении.
Исхак сделал шаг назад, чуть не упав на труп. Все-таки Квинт тронулся умом в тюрьме. Необходимо было сообщить мастерам. Вот только что-то не сходилось. Разве должно от слов безумца так болеть сердце? Должна ли передаваться тоска? Справившись с нахлынувшими эмоциями, Исхак сосредоточился на разговоре, дабы вникнуть в суть речей бывшего дворцового министра.
— Я все равно не понимаю, — сказал он.
Взгляд Квинта был долгим и печальным.
— Скоро ты поймешь, малец. Скоро. Я попробую объяснить. Ведь ты еще, наверное, не изучал "Метафизику" Луция Агенобарда? Думаю, мастера разрешат тебе дать эту книгу. Со временем тайна моих слов раскроется для твоего сознания. Потерпи, малец.
Квинт посмотрел за спину мальчика, нахмурился, затем, не говоря ни слова, направился к месту, где мертвецов было особенно много. Он ступал бесшумно и осторожно, держа правую руку за спиной, словно боялся её испачкать. Исхак пошел следом за ним, однако ему не удавалось ходить тихо: ноги то и дело цеплялись за медные доспехи мертвецов.
— Взгляни, малец! Этот еще жив! — закричал бывший дворцовый министр. Губы его отчего-то дрожали.
"Я хожу с сумасшедшим. Как долго ему удавалось скрывать свое безумие?"
Стараясь не дышать глубоко, чтобы не вбирать в легкие запахи мертвецов, Исхак посмотрел туда, куда кривым грязным пальцем показывал Квинт. В нескольких кубито от них под телами мертвых лжепророков лежал демортиуус. Его чувственный женский рот шевелился. Вскрикнув от неожиданности, Исхак бросился к выжившему, склонился над самыми губами. Черный плащ что-то шептал, однако слов было не разобрать.
Воды! Он наверняка просил воды!
Квинт сел на корточки, отстегнул костяную флягу с пояса, откупорил крышку и позволил демортиуусу вдоволь напиться. Пока бедняга утолял жажду, Исхак принялся его разглядывать: ввалившиеся щеки, блестящие карие глаза, длинные изящные пальцы, волевой подбородок и длинные, до самых плеч, волосы.
— Не вижу ран, — заметил Исхак.
Он провел рукой по одежде демортииуса, ища следы от удара гладиуса, копья или горгониона. Затем пальцы нащупали рваную дыру на табарде, но под ней совсем не было крови. Странно, что лекари прошли мимо среди живого. Это было невозможно.
— Знаешь, кто он? — спросил Квинт, хищно ухмыльнувшись. — Мы нашли самого претора-демортиууса Секста. Я видел его еще в Венерандуме, когда Безымянный Король созвал совет.
Спрятав флягу с водой, бывший дворцовый министр приподнял верхнее веко выжившего и вгляделся в расширившийся зрачок. Исхак боялся пошевелиться. Сам предводитель черных плащей сейчас лежал перед ним! Сложно было поверить. Столько историй рассказывали по ночам мальчишки-служки про храброго Секста, который выискивал среди горожан Юменты вероотступников!
— И я вижу его метку, — сказал Квинт.
Исхак остолбенел.
— В каком смысле? — в ужасе спросил он.
— Малец, претор-демортиуус совсем не так прост как кажется. Он — вероотступник. Его надо убить.
От каждого слова брови мальчика поднимались все выше и выше.
— Мы не можем никого убить! — возразил Исхак. — Это же претор-демортиуус Секст! Надо скорее позвать лекарей или старейшин, чтобы сообщить важную весть! Не все высшие военные чины погибли.
— Да посмотри же! — закричал Квинт и приподнял голову выжившего. Он улыбнулся, как отец, который хочет преподать урок капризному сыну. — Я вижу метку. Глава черных плащей помечен Пророком! Если мы его не убьем, то можем подставить Безымянного Короля.
Исхак вглядывался в лицо претора-демортиууса, пытаясь понять, каким образом бывший дворцовый министр выявлял врагов города. Но сколько не старался — ничего не получалось.
"Квинт всего лишь сумасшедший. Не слушай его! Не дай позволить безумцу убить Секста!"
— Я не вижу метку, — сказал Исхак.
Удовлетворенная улыбка на лице бывшего дворцового министра исчезла, уступив место кривой ухмылке. Квинт аккуратно коснулся дыры на табарде претора-демротиууса.
— Видишь! След от удара гладиуса! Кто-то глубоко вонзил короткий меч ему в грудь. И нет ни капли крови! Кто-то инсценировал его смерть. Мы должны убить его.
Секст зашевелился, взгляд стал осмысленнее. Исхак коснулся указательным и средним пальцами его шеи: неровный пульс, короткое дыхание. Он видел, как практически незаметно вздымалась грудь демортиууса.
— Никто не умрет сегодня! Я приказываю! Этот глава черных плащей будет жить! Лучше бы вместо того, чтобы нести всякую чушь, ты бы сбегал за лекарем. Мы не сможем дотащить тело до повозки.
Бывший дворцовый министр стер напряжение с лица, изображая глубокую печаль. Весь его вид говорил о том, что сейчас они совершали гнуснейший поступок — спасали врага. Ничто не могло переубедить Квинта. Корни безумия слишком глубоко вонзились в его разум.
— Это. Приказ, — медленно сказал Исхак. — Беги за лекарем. Иначе...
— Я все понял, малец.
Стряхнув пыль с калазариса, Квинт поднялся и, словно глубокий старик, поковылял в сторону повозок врачевателей, что стояли недалеко от здания копателей.
"Он послушался меня!"
Но эта мысль не принесла покоя.
Из миски валил густой пар, от которого ноздри трепетали, а во рту появлялась слюна. И все же он не спешил ужинать. Дурные мысли заползали в голову и не давали расслабиться. Никогда раньше не приходилось так много и так долго думать. Неужели взрослые всегда борются со столь невероятным количеством проблем? Если так, то он хотел бы еще побыть ребенком. Однако после того, как псевдопалангаи напали на астулу, что-то внутри него сломалось. Раньше перед едой он всегда читал молитву дагулам, Безымянному Королю и Юзону, а сейчас ничего не хотелось. Словно в груди поселилась пустота. Некогда яркие краски жизни поблекли. Смех превратился в плач.
"Не стоило отправлять Квинта к себе в комнату".
Положив ложку на стол, Исхак огляделся, словно чужой аппетит мог вернуть ему желание есть. С недавних пор служки, подмастерья, мастера и будущие демортиуусы питались все вместе в просторном зале школы. Разумеется, учителя не сидели с несмышленышами. У самой дальней стены столовой за длинными костяными столами ужинали наставники. Они не разговаривали друг с другом, взгляды не поднимались с дымящихся мисок. По их лицам нельзя было прочитать ни единой эмоции. А вот служки весело и беззаботно щебетали, даже несмотря на то, что им сегодня пришлось увидеть. И Исхак начал понимать слова бывшего учителя, что у детей гибкая психика, способная выдержать любой удар судьбы.
"Тогда почему я себя так паршиво чувствую?"
У него не было ответа.
После того, как он и Квинт сообщили о раненом преторе-демортиуусе, лекари дотащили беднягу до повозок и принялись над ним хлопотать. Оказалось, что рана на груди Секста зарубцевалась сама. Исхак до сих пор прокручивал в памяти, как разинули рты врачеватели, глядя на затягивающуюся дыру главы черных плащей. Интересно, что творилось в их головах, когда они смотрели на претора-демортиууса? Кого они видели? Посланника дагулов, для которого все анатомические принципы Пиктора Трога — ерунда?
Исхак сам не знал, как оценить Секста. После проклятых слов Квинта, что глава черных плащей может оказаться предателем, он не мог четко сказать, кем же для него являлся раненный. Герой или непобедимый враг? Нет ответа. Для самого себя он решил пока не задумываться об этом. Всё на свои места расставит время. Пусть природу демортиууса решат старейшины. Мальчишка не должен лезть в дела взрослых — так заведено с давних веков.
Поэтому ему оставалось только есть кашу. И еще следить за бывшим дворцовым министром. Откусив от хлебной лепешки, Исхак с горечью подумал о том, что у него не осталось ни родных, ни друзей. Родителей он не помнил. Лишь по ночам из глубин памяти всплывали образы отца... Возможно, это был и не отец, а дядя или вообще друг семьи, — Исхак не хотел думать об этом. Мало ли что могло присниться в часы отдыха? Прошлое не вернуть, необходимо жить настоящим: родители отдали его и Кахси в астулу старейшин.
