Командор покачал головой, поморщившись.
— Не нужно искать справедливость или высший замысел Создателя там, где их нет, и не предполагается, — он поднялся на ноги и, подойдя к борту, оперся на него. Амелл с трудом преодолевая сопротивление затекших мускулов, и прихрамывая, последовал его примеру. — Говорю же тебе. Это не испытания судьбы, о которых любят петь сказатели. Это просто жизнь. Я также долгое время терзался измышлениями о справедливости или помысле Создателя, пока не понял этого, и... что?
— Не сочти за обиду, Айан, — Страж-маг всем весом облокотился на борт и опустил взор к бегущей из-под кормы воде. — Но что ты, сын тейрна, можешь знать о несправедливости? Твой отец, да примет его Создатель, был вторым после короля. Кто-то хотя бы раз пытался тебя обидеть?
Айан обернулся. Уже проснувшийся Алистер, поглядывая в их сторону, о чем-то беседовал с капитаном. Винн, сидя у мачты, перебирала содержимое взятой из Круга сумки. Временами она поднимала лицо, подставляя его ветру, и на губах ее появлялась улыбка. Матросы сновали по палубе, готовясь к скорому причаливанию. Никто в ближайшее время беспокоить их не собирался.
— Я родился в семье Кусландов и первые девять лет жизни был сущим проклятием для родителей, — медленно и подолгу подбирая слова, заговорил Айан. В отличие от скорого на язык товарища-мага, вести рассказы ему давалось тяжелее. — У меня был брат, Фергюс, почти двенадцатью летами старше. Отец, как казалось мне, делал большую разницу между нами. Он всячески привечал моего брата. Ко мне же относился, как к беспородному щенку. Толкал, одергивал, но чаще не замечал.
— Отцы бывают скупы на любовь, — заметил Дайлен, охотно переходя со своих на переживания товарища. — Мой редко ласкал меня и Солону. Но все же я знал, как крепко он нас любит. Быть может, многое тебе чудилось по малолетству?
— Дослушай. Мне казалось, что отец не примечает меня оттого, что Фергюс большой, а я мал. Он замечал только, когда я совершал проступки. За них наказывал меня сам, да так, что, бывало, я по нескольку дней не мог ни присесть, ни прилечь без боли. Но все же он меня замечал, и постепенно я стал совершать все больше провинностей. Я всегда терпел его порки молча. Мне, глупцу, казалось, что он по стойкости моей увидит, что я — тоже мужчина. Такой же, как Фергюс. И будет относиться ко мне с тем же расположением. Быть может даже, полюбит. Но делалось только хуже. Со временем отец даже имя мое перестал упоминать. Называл Волчонком. Всякий раз морщился, стоило мне попастся ему на глаза.
— А твоя матушка? — хмурясь, спросил Амелл. — Что она?
— Матушка, — лицо Айана смягчилось. — Редкая мать не любит свое дитя. Хотя моим безрассудством, чем дальше, тем больше, я огорчал ее. Я понимал, что делаю многое не так. Но не разумел, что и как должен делать. И поступал по велению детского упрямства и обиды.
— Но ведь все переменилось.
— Да, — Кусланд был рад догадливости товарища, избавлявшей его от необходимости долгого рассказа, который, как ему казалось, выходил у него непонятным и нескладным. — Все переменилось, когда однажды я подслушал разговор матери и Нэн, моей старой няньки, что смотрела еще Фергюса. В тот вечер отец особенно жестоко избил меня. Впрочем, заслуженно. Мать успокоила и, думая, что я сплю, беседовала с Нэн в ее углу за занавеской. Я впервые видел мать плачущей, — он качнул головой. — Она всегда была сильной. Умела сражаться наравне с мужчинами, была мужественна и неизменно весела. Но тогда она плакала. Жаловалась на отца. Пеняла, что он не справедлив ко мне, хотя до сих пор ни он, ни она, ни в чем не уверены. Из их разговора я многого не уразумел, но после, уже наедине с собой, догадался.
Он вздохнул.
— Расскажу, как понял, уже своими словами. После Фергюса у матери долго не получалось зачать ребенка. Они с отцом ждали и надеялись, приглашали лекарей, но безуспешно. Постепенно они смирились, что у них будет один сын. Не особо уповая, мать в последний раз отправилась в храм Андрасте на одном из островов. Отец должен был ехать с нею, но в последний миг прибыл нарочный от короля с важными известиями. Мать отправилась без мужа.
Амелл слушал молча. Он уже начинал догадываться.
— Пар Валена далеко, но Хайевер стоит на побережье, и бывает, тал-васготы приплывают на своих кораблях, дабы творить бесчинства в землях Ферелдена. Большинство гибнет от наших мечей, но всегда находятся новые. Однако между храмом и замком — неполный день пути, потому мать не взяла с собой много охранных людей.
— Все же тейрне пришлось столкнуться с косситами, — полуутвердительно проговорил Дайлен, когда молчание друга затянулось. Айан кивнул.
— Ее отряд попал в западню. Мужчин перебили сразу. Мать... тогда еще была молода и очень красива. Вождь косситов... принудил ее... провести ночь в его палатке.
Страж-маг вскинул и опустил загоревшиеся недобрым синим светом глаза.
— Отец должен был ехать в Денерим. Но он вернулся с полдороги. Как почувствовал что-то, — Айан по-прежнему говорил ровно и спокойно, как непросто говорить о подобных вещах. — Узнав, что тейрна не вернулась в замок, он с отрядом рыцарей отправился на ее поиски, и довольно скоро нашел. Тал-васготы даже не потрудились убрать следы разгрома, что учинили охране матери накануне. Отец жестоко расправился с безбожными мерзавцами. Но матушке это уже помочь не могло. Она осталась жить, но... спустя некоторое время поняла, что беременна.
Дайлен потер переносицу, кончиками пальцев разглаживая собравшиеся там морщины.
— И все это ты понял из одного разговора двух женщин?
Айан качнул головой.
— После я подстерегал их за беседой, уже намеренно. Они еще не раз говорили об этом.
— Но, быть может, твои родители ошиблись? Что если ты все-таки сын своего отца?
— В том и дело, что они ни в чем не могли быть уверены, — скособочившись, Айан полуоперся на один локоть. — Их убежденность колебалась еще и оттого, что я, хотя вовсе не походил на тейрна Брайса, зато во всем похож на моего деда, банна Эдмунда Ворта, отца моей матери, геройски павшего в войне с Орлеем. Он был высоким, крупным мужем — и огненно-рыжим. Ростом и статью я мог уродиться в него, а не в коссита.
— Так ты до сих пор не знаешь, чей ты сын?
— До сих пор. Не ведаю, чего это стоило моим родителям, но они вырастили меня как настоящего Кусланда. Правду обо мне знали только трое — отец, мать и Нэн. Теперь еще ты.
Стражи помолчали.
— Ты упоминал, что после услышанного что-то переменилось, — напомнил маг. Командор утвердительно кивнул, выныривая из омута своих воспоминаний.
— То, что я узнал, потрясло меня. Все-таки я был ребенком. Не знаю, отуда я взял, но ужас от того, что от меня могут отказаться в любой миг из-за моих выходок или услать из дома, сковал меня. До сих пор я слышу его отголоски. И тогда я решил сделаться хорошим, — Айан усмехнулся, отгоняя от лица водяную стрекозу. — Чтобы у них не было повода отсылать меня. Оставил шалости. Сделался очень исполнителен и послушен. Пытался добросовестно учиться, хотя у меня нет способностей к ученью. Cтал упражняться в воинской науке, и достиг в ней успехов. Со временем родители смогли гордиться мной. Я выигрывал королевсие турниры, был учтив, исполнителен и целомудренен, чем отличался от Фергюса, на всю округу славившегося своим распутством. Порой мне бывало непросто придерживаться роли хорошего сына, в особенности, когда я сопровождал брата во время его похождений. Но всегда помнил о своем положении, и это придавало мне сил. В конце концов, старания мои окупились. Тейрн Брайс... за несколько часов до его кончины я узнал, что он окончательно признал во мне сына.
— Признал?
— Когда за мной пришел Дункан. Я был уверен, что отец будет рад избавиться от меня и незамедлительно отдаст приказ о вступлении в Орден. Вместо этого он до последнего препятствовал в этом Командору, и сдался уже перед лицом гибели всей семьи. Помню, я так был водушевлен тем, что отец признал меня кровным сыном, что на привале почти набросился на Дункана с требованием сказать, смогу ли после посвящения продолжить свой род. Род Кусландов. Представляю, как я его этим удивил.
Дайлен не смог удержаться от улыбки.
— Как, как ты сказал?
— Точно не успомню, — Айан улыбнулся тоже, и напряг память. — Кажется "смогу ли я после посвящения продолжить свой род" — так и спросил. Мне это тогда казалось очень значимым. Видел бы ты лицо Дункана в тот миг.
Они рассмеялись. Постепенно тяжесть недавней беседы таяла сама по себе, как и дурное настроение мага. Разделив тревоги с товарищем, Дайлен ожидаемо почувствовал себя лучше. Впрочем, последнее относилось не только к Дайлену.
— А теперь скажи, друг, — посерьезнел Айан, сумев поймать его взгляд и завершая беседу. — Разве справедливо то, что тейрн Кусланд так относился ко мне? Вдруг я все же его сын? А если нет? Разве справедливо, что меня не выбросили куда-нибудь на кухню, драить котлы и чистить корнеплоды? Или выносить навоз за лошадьми? Или корм носить для свиней? Что справедливее, как по-твоему?
Амелл молчал. По крайней мере, теперь ответить ему было нечего.
— Потому не нужно всюду пытаться разглядеть промысел Создателя, и огорчаться, не разглядев, — Кусланд хлопнул товарища по плечу, отчего последние слова утратили надзадательность, претворившись просто в дружеское напутствие. — Это не проявление справедливости или несправедливости, это просто жизнь.
Дайлен снова не ответил, но было видно, что слова Командора не прошли мимо него. Некоторое время Стражи помолчали, погруженные каждый в свои мысли.
— Скажи, Дайлен, — спустя какое-то время неожиданно спросил Кусланд, продолжая размышлять уже вслух. — Тогда, в Остагаре. Ты мог сотворить магию и освободиться сам. Отчего ты этого не сделал?
— Если мог — освободился бы, — хмыкнул тот, явно удивленный. — Ты всерьез думаешь, что мне нравилось там сидеть? Магия это не так, что захотел — и получилось. Это абсолютная концентрация желания и воображения, делающие мысль материальной. Тебе нужно до мелочей представить, как оно должно быть, где преображаться, с какой скоростью двигаться. В очень короткое время. Все это требует серьезной сосредоточенности, ясности и напряжения. А у меня перед глазами плыл туман. Все же удар по затылку тогда был силен. Все время мутило, да и голова болела зверски. Даже думалось с трудом. При том, что порождения тьмы не давали скучать.
— Значит, тогда ты не мог творить магию?
— Может быть, и мог, — пожал плечами Дайлен. На мгновение он уронил тяжелую голову на руки, но тут же поднял ее вновь, и принялся растирать глаза. — В целом тогда я едва помнил себя. Быть может, если бы в голове прояснилось хоть ненадолго, мне не потребовалась бы ваша помощь.
— То есть, все дело в сосредоточенности?
— По большей части — в ней.
— Из-за того ты можешь творить магию без посоха и рук?
— Верно. Но учиться этому пришлось немало. Маги, все же, как правило, помогают себе — посохами, или руками, как, вот, целители.
Кусланд посмотрел на свои руки и несколько раз постискивал их в кулаки, сжимая и разжимая пальцы.
— У магов — несхожие магические способности, — помог ему Дайлен, предвосхищая следующий вопрос. — Тех, кто бы был хорош во всем — нет. Это как с обычными людьми. Кто-то ладно держит меч, а кто-то лепит горшки, и местами их менять не стоит. Ты знаешь, друг, что я — стихийник. Или, быть может, даже стихиарий — сильный маг стихий. Но зов природы, тонкие материи бытия, целительство — это все мне почти не доступно. Кое-что я могу, но в целом... Вот как бы растолковать... если у тебя отобрать меч, и посадить тачать сапоги — много ли наработаешь?
Кусланд усмехнулся и отрицательно покачал головой.
— А Винн все свое бытие занимались только целительством. Ее магия — не в разрушении. Или взять Морриган... она скрытна. В природе ее дара я разобрался плохо. Но из того, что на виду — она тоже целительница и способна видеть мир глазами зверей более чем кто-либо. Не думаю, что теперь осталось множество звериных магов, но Морриган — одна из них.
Айан кивнул. Это было ожидаемо.
— Почему ты решил учиться творить магию без рук? — спросил он еще. Дайлен повел головой, одновременно пожимая плечами.
— Так ведь не всегда можно ими воспользоваться. Храмовники, да и не только они, знают твердо — связанный маг перестает быть магом, — он помолчал. — В тот день, когда меня притащили в Круг, я сделался свидетелем казни. Маг убил старого капитана, того, который еще до Хосека. Не знаю, из-за чего это случилось, но, как мне рассказывали, старик тот был жесток даже к подчиненным ему рыцарям. Многие вздохнули спокойнее, когда он отправился к праотцам. Но, как бы то ни было, преступника это не спасло. Храмовники выкачали из него ману, связали руки и — сожгли на пустыре за башней. А нас заставили смотреть.
— И ты...
— Да. Если они когда-нибудь захотят казнить меня — по крайней мере, утащу с собой побольше этих мерзавцев. И это я должен буду сделать со связанными руками, ногами, глазами, кляпом во рту и сидя в мешке, на случай, если меня решат утопить. Так я тогда и решил. Что должен готовиться к тому, чтобы убить как можно больше храмовников. Не суди строго — ведь они убили моих отца и сестру. Душевные раны были свежи.
Айан еще раз взглянул на свои руки. Дайлен понимающе стиснул его плечо.
— Спрашивай в любое время. Я готов помочь, когда потребуется.
Позади раздался нарочито громкий топот. Обернувшимся Стражам предстал Алистер с тремя большими кусками хлеба и сыра в грубой деревянной миске.
— Не смог дождаться, пока вы докончите делиться друг с другом важными тайнами, — покаялся он. — Но Винн уже дважды отправляла меня к вам с ужином. Она утверждает, что перед уходом в Тень маг должен сытно есть и мало спать. На берегу поесть нам не дадут, ведь демон долго ждать не станет. И потому — вот. Разбирайте быстрее, скоро будет не до того. В особенности Дайлену.
Алистер оставался Алистером, и все же что-то в его голосе насторожило товарищей. Дайлен догадался первым и, подмигнув Кусланду, приобнял сына Мэрика за шею одной рукой. В другой он держал кусок сыра.
— Не обижайся, друг, тут нет никаких секретов, — примирительно покаялся он. — Визит в Круг не доставил мне веселья, и я долго досаждал Командору своими жалобами и стенаниями о горькой судьбе мага. Если ты желаешь послушать, я с радостью повторю все еще раз для тебя.
— Не стоит, — попытался вывернуться из-под заботливой руки товарища Алистер, но был перехвачен с другой стороны.
— Тогда, быть может, желаешь послушать горькую историю моего детства? — мягко предложил Айан, хлопая друга по доспеху ближе к плечу. — Я не так скор на язык, как вот этот ненавистник храмовников, но обещаю, что если говорить коротко, то ты успеешь узнать все еще до того, как корабль подойдет к пристани.
— Обойдусь, — получив желанную свободу, Алистер на всякий случай отступил на два шага и взял из миски последний кусок сыра. — Благодарю вас, друзья. Теперь я даже счастлив, что ничего не слышал. Куда больше, чем выслушивать чужое нытье, я люблю делиться своим. Вот послушайте...
