1. Морские короли. Дороги судеб

— Н-нет...

— Вот и умничка. Сейчас я позову служанок, ты умоешься, переоденешься, а я пока поговорю с братьями. И не вздумай плакать, поняла?

— Д-да.

Луис погладил сестренку по голове. Вздохнул.

— Лу, я найду того, кто это сделал. Обещаю.

И тут кровь Эттана Даверта прорывается сквозь слезы и боль. Лусия вскидывает голову, смотрит глаза в глаза брату.

— Я хочу при этом присутствовать! Я хочу видеть смерть подонка!

— Обещаю.

Луис ни минуты не сомневается, давая это обещание. Да, Лусия милая и нежная девочка. Очень добрая, очень чувствительная, жалеющая всех котят и щенят. Но убийцу матери она жалеть точно не будет.

Здесь и сейчас дети Эттана Даверта очень похожи на родного отца. Та же безжалостность, то же хищное предвкушение добычи...

Они еще загонят дичь.

* * *

Эрико спит после пары кувшинов вина. Луис тратит около десяти минут, чтобы растолковать его и объяснить, что случилось. А потом перехватывает почти у двери.

— Ты куда, идиот?! Оденься!

Эрико вспыхнул, как маяк, поняв, что собрался выскочить за дверь в одной ночной рубашке.

— Ирион!

— Одевайся и спускайся вниз. К матери пока не лезь, они там с отцом.

— Хорошо.

Луис хлопнул брата по плечу и отправился к Родригу. С тем было проще всего.

Мужчина крепко спал, но разбудить его и объяснить было проще, чем пьяненькому Эрико.

И Луис застыл перед дверями маминой спальни.

Постучать?

Нет?

По счастью, Эттан выглянул сам.

— Ты здесь? Остальные где?

— Сейчас соберутся.

— Вэль хочет вас видеть.

— Да, отец.

Роли распределены. Горюющий отец, почтительный сын, умирающая жена...

Луис искренне надеялся, что у них с матерью будет время попрощаться наедине.

* * *

Эттан сидел у постели жены и держал ее за руку.

— Обещаю, я найду другого лекаря.

— Эттан, даже если ты сюда весь город пригонишь, это не поможет.

Вальера улыбалась самыми краешками губ. Да уж, стоило умирать, чтобы видеть это выражение на лице мужа.

Беспомощность, паника, и — любовь. Да, именно любовь и страх потери отражались сейчас на лице Преотца.

Пару минут назад он едва ли не пинками выставил за дверь лекаря, который, содрогаясь от страха, сказал Эттану Даверту правду.

Раны смертельны.

День или два — и все будет кончено.

Обычно при таких ранах добивают, чтобы человек не мучился, но тут... благородная тьерина... может быть, яд?

После чего лекарь и вылетел за дверь, а Эттан едва не проводил его пинком. По счастью, он успел дать Вальере обезболивающее, и та могла разговаривать спокойно. Разве что в голове приятно шумело, как после пары бокалов крепкого вина, но это можно пережить. Хм... смешное слово в ее ситуации. Наверное, это лучше не переживать. Будет больно.

— Вэли, Вэль... Ну как же ты так?

— Меня не спросили, — губы Вальеры тронула улыбка. Сейчас можно не бояться. Сейчас уже все можно. — Эттан, пообещай мне.

— Да?

Он бы и луну с неба пообещал, лишь бы жила... Эттан Даверт и сам не знал, какое большое место заняла в его сердце Вальера.

Не знал, пока не лишился.

Срывал дурное настроение, изменял, злился, раздражался, кричал... а сейчас вот терял ее — и словно из сердца по-живому кусок рвали. Он и не знал раньше, что у него есть сердце.

— Обещай, что не будешь женить детей против воли.

— Даю слово.

И Эттан не лгал.

Вальера смотрела в золотистые глаза мужа. Пусть они с Эттаном не были венчаны в храме, но жили вместе не один десяток лет, у них четверо детей, они срослись друг с другом так, как это не удается многим супругам.

— Я была счастлива с тобой, Тан.

— Когда я найду того, кто это сделал...

— Неважно! — Вальера шевельнула кистью. — Тан, пообещай мне узнать все возможное о Карсте. Лусия не должна страдать.

— Узнаю.

— Луис сильный, он справится. Дай ему тоже искать убийцу, иначе ему будет слишком больно.

Эттан кивнул.

— Мы займемся этим вместе.

— Родригу надо посвящать в сан. Он хороший, но такой... доверчивый.

— Обещаю. В ближайшее же время.

— И... удели внимание Эрико. Он любит тебя, а ты никогда этого не замечаешь.

Эттан дернул щекой.

Любит... что поделать, если сын вырос таким... неудельным? Ни дома оставить, ни в люди отправить. Что ни поручи — все завалит. Но если Вэль просит...

— Обещаю, родная.

— Ты дашь мне поговорить наедине с каждым из детей?

— Да. Вэль, я найду лекарей...

— Тан, мне они не помогут.

— Не говори так!

Вальера вздохнула.

— Хорошо. У тебя есть сутки. Потом, если ты ничего не найдешь, я приму яд. Хорошо?

— Вэль!

— Тан, это мое право. Я хочу так поступить. И изволь похоронить меня в фамильной усыпальнице Тессани.

— Обещаю.

Здесь Эттан не спорил. Он и так знал, что лежать рядом им с Вэль не придется. Всех Преотцов хоронят в катакомбах под главным храмом.

— Вэли... я люблю тебя.

Вальера с трудом подняла руку, коснулась щеки Эттана.

— Я знаю, родной мой.

— Я такой дурак! Я так редко говорил тебе об этом, так редко и так мало. А ты... ты все мне отдала, а я...

Эттан мог произносить блистательные речи, но сейчас слова не шли на язык. А женщина, которую он любил и терял, лежала перед ним на кровати. Такая близкая, такая далекая, такая... уже не его.

И он ничего не мог сделать, чтобы вернуть ее назад.

Отец и сын мыслили одинаково.

Здесь и сейчас Эттан тоже заложил бы душу Ириону, а не хватило бы своей — чужих добавил, лишь бы Вальера осталась в живых. Но это было не в его власти.

Ты можешь стать Преотцом, можешь надеть на себя корону, можешь даже несколько нацепить, если на ушах удержатся, можешь собрать в закрома все золото мира и умываться в нем по утрам.

Но в такие моменты как никогда понимаешь, что главная-то ценность — не власть, деньги или слава.

Главная ценность — это жизнь твоих родных и близких.

Эттану предстояло постичь эту истину на своем опыте.

И это было больно.

* * *

Они все стояли у кровати, на которой умирала Вальера Тессани.

Муж, так и не ставший официальным, три сына, дочь... Лусия не плакала. Слезы текли сами, капали по лицу на кружевной воротник, впитывались в ткань платья — девушка не вытирала их. Просто не замечала.

Вальера смотрела с состраданием.

Арден, какой же глупой она была! Наивно полагала, что впереди вечность, не готовилась, не думала, что детям придется вот так, без нее... а они выросли, и она умирает.

Не ко времени, ах, как не ко времени.

Смешно... неужели собственная смерть может приключиться — вовремя? Какая пошлая, глупая сцена, словно из романа Лусии... но у Эттана иногда не хватает чувства меры. Иногда?

Никогда не хватает. Раньше она его как-то сдерживала, а вот как оно будет — сейчас? Почему мы полагаем себя вечными? Почему не задумываемся заранее, что останется — после нас? Почему не заботимся о тех, кто рядом с нами — сейчас? Чтобы потом они не чувствовали себя, словно домашняя кошка в стае диких волков?

Нет ответа.

Одни вопросы... на которые скоро будут получены окончательные ответы.

— Вэль...

Эттан. Как всегда, нетерпелив и совершенно ее не понимает. И как она прожила с ним — столько? Ничего, она справится. Уже немного осталось.

— Тан, милый, так много надо сказать, так много... Пожалуйста, будь добрее к нашим детям.

— Обещаю.

— Луис, не оставляй сестру, ладно?

— Хорошо, мама.

— Эрико, отец и братья тебя любят, не стоит забывать об этом.

— Да, мама.

— Родригу, пожалуйста, помни — не все, кто окружают тебя, откровенны с тобой.

Родригу неожиданно шмыгнул носом, и на нем тут же скрестились все взгляды. И увиденное повергло семейство Даверт в изумление.

Родригу тоже плакал. Хотя раньше они полагали, что слезу способен из него выбить только сырой лук. Оказывается — нет. Не только.

Вальера милосердно отвела взгляд и улыбнулась дочери.

— Девочка моя... Лу, обещай мне, что будешь заботиться о своих детях так же, как я заботилась о вас?

— Клянусь, мама. Мам, мы найдем эту тварь, обещаю!

Вальера покачала головой.

— Лу, что это изменит? Для меня?

Лусия глубоко и шумно вздохнула, как это делают дети после плача. Вальера на миг прикрыла глаза, а потом посмотрела на Эттана.

— Тан, милый, мне бы хотелось поговорить с тобой. Одним. А потом со всеми детьми по старшинству.

— Хорошо, Вэль.

Вальере Тессани предстояли очень трудные часы. Но если уж сразу не умерла, то теперь спокойно уйти и не дадут.

Лусия все же разрыдалась, Родригу бросился ее утешать, свалил медный таз, Эттан рявкнул на него, вмешался Эрико...

За шумом никто и не заметил, как Луис спрятал за пазуху молитвенник в пронзительно-розовом кожаном переплете. Вальера же промолчала.

* * *

Внизу, в гостиной, Луис принялся раздавать указания.

— Родригу, давай к лекарям на Аптечную. Поднимай всех с постели, гони сюда, авось хоть одна клистирная трубка да и скажет что полезное. Ты у нас лицо сановное, облеченное доверием Преотца... справишься. Эрико, на тебе купцы. Наверняка знаешь, если кто-то торгует редкостями...

— Знаю. А ты?

Луис усмехнулся краем губ.

— А я пойду продавать душу.

У него было два дела. Ему надо было наведаться туда, куда не дошла мать. И... попробовать продать душу.

А вдруг возьмут?

* * *

Искать лавку с неприметной вывеской 'травы тетушки Мирль', Луису пришлось долго. В темноте улицы Тавальена были похожи на внутренности громадного чудовища, которое проглотило, поглотило и выпускать не собирается. Дома, казалось, меняли очертания и переходили с места на место, улицы окутывались туманом, скрывающим ориентиры, шаги тонули и терялись в сером мареве, и человек чувствовал себя потерянным ребенком.

Даже Луис поддавался этому настроению.

Впрочем, десяток проверенных людей за спиной быстро придавал уверенности.

Луис забарабанил по двери рукоятью кинжала.

Ответа пришлось ждать не слишком долго. Дверь распахнулась, тетушка Мирль выглянула наружу, и тут же была почти внесена внутрь.

За горло.

— Ну, здравствуй. Не ждала? Думала, что моя мать мертва? Ошиблась, стерва!

Испуг, метнувшийся в карих глазах, сказал Луису все необходимое. И мужчина крепче сжал пальцы, пока тушка не обмякла в его руках. Тогда Луис отшвырнул ее в руки своих людей и коротко бросил, не глядя назад:

— Обыскать дом.

Он и так знал, что Мирль сейчас увязывают, что ту колбасу, потом ее завернут в плащ и вывеут за город. Найдется, где ее допросить. Здесь не стоит — и грязно будет, и шумно...

Моожно бы воспользоваться пыточными Преотца, но...

Пока нельзя.

Пока Эттан Даверт не настолько прочно сидит на своем месте.

Мало ли кто, мало ли что, какие могут выплыть имена в процессе допроса...

За мать он эту суку в клочья порвет! Сам на куски резать будет — и улыбаться.

* * *

Мирль пришла в себя в уединенном домике в лесу. И удовольствия ей пробуждение не доставило. Не было ни бокала вина в кровать, ни сладостей, были весьма недружелюбно глядящие на нее наемники и их предводитель, с безжалостными глазами.

Впрочем, Мирль не отчаивалась. И не из таких бед выворачивалась. А если что...

На крайний случай всегда есть средство. Просто не хотелось бы умирать сейчас, но если понадобится... о ее внуках позаботятся, а она уже старая, она уже пожила.

Над женщиной склонился тот самый кареглазый мужчина.

— Пришла в себя? Это хорошо. А теперь слушай, тварь. Моя мать — Вальера Тессани.

Так она выжила?

Но Мирль не прожила бы столько, выдавай она себя хоть жестом, хоть дрожанием ресниц, хоть взглядом. Поэтому она воззрилась на Луиса Даверта и недоуменно замычала. Кляп говорить мешал.

— Сейчас я кляп выну, — усмехнулся красавчик. — И если будешь лгать...

Кляп вынули. Мирль пошевелила челюстью, разминая затекшие мышцы, и заговорила.

— Тьерина Тессани должна была прийти ночью. Что с ней случилось?

— А почему ты решила, что с ней что-то случилось?

— Иначе она пришла бы сама.

Луис задумчиво кивнул.

— На нее напали. Что ты об этом знаешь?

— Пока ничего. Могу узнать.

— Можешь?

— Моя работа — собирать сведения.

— О ком ты их собирала для матери?

— О герцоге Карста.

Мирль не юлила. Собственно, она говорила чистую правду..

Пока она ничего не знала о нападении. Ни кто, ни когда, догадывалась, что оно случится, но исполнителей тьер Эльнор нашел сам. В остальном же...

Внешне их ничего не связывало, оставалось убедить в своей непричастности Даверта.

— И что набрала?

— Странное с ним что-то, монтьер, — пожала плечами тетушка Мирль. — Слуги говорят — не от мира сего. Художник, творческая личность...

— и только?

— Кисти с красками ему милее девок! Часами с ними просидеть готов, а смазливых служанок и не тискает. Недаром герцог его женить хочет — авось, образумится. С молодой-тио женой интереснее.

— А еще что? Вино, травка, друзья.... может, ему не жена нужна, а приятели? Чтобы зады повторять?

— Нет. Этого точно не было. Живет себе отшельником, картинки малюет. Кстати, говорят, красивые.

— Понятно. А про мать мою ты кому рассказала?

Мирль замотала головой, мол, не рассказывала, но видела, уже видела, что Луис не поверил.

— Никому, монтьер, вот Арден свидетель! Никому.

— Врешь.

— не вру!

— я тебя предупреждал, что будет, если будешь лгать?

— не лгу я! — праведно возопила Мирль.

Не верили, ей попросту не верили, и она это отлично понимала. Луис качал головой.

— Знаешь, что с тобой сделают? Сначала.... тут десять человек. Я ни причащаться, ни наблюдать не стану, я брезгливый. А вот они тебя опробуют. Думай сама, на что ты будешь похожа. И это только начало. Я тебя убивать не стану, ты долго будешь жить, очень долго, и каждую минуту жалеть об этом...

Мирль зашипела бешеной кошкой.

— пугать он меня будет? Да пошел ты, щенок!

— Я-то пойду. А они — останутся, — нехорошо усмехнулся Луис. — Ну!?

Мирль ответила короткой тирадой, в которой желала Луису залезть обратно в живот своей матери, протухнуть там и сделать еще кое-что совершенно противоестественное.

Не помогло.

Луис нежно улыбался. А потом махнул рукой своим людям, мол, приступайте — и вышел.

Мирль не кричала.

Ни когда грубые руки срывали с нее одежду, ни когда избавляли от веревок — что она может сделать десяти наемникам? Ей хватило и пары минут.

Где женщина может спрятать яд?

Кольца могут снять.

Одежду — тоже. Остается то, что сразу не заметишь.

Волосы.

И несколько тоненьких косичек, заплетенных в одну большую косу. Красивая прическа.

И — не только прическа.

Всего лишь мотнуть головой так, что волосы упали на лицо, прикусить — совершенно случайно, одну из косичек, на конце которой болтается большая бусина, и та послушно раскусывается зубами.

А на языке остается горечь.