Пограничник

А вокруг продолжал клубиться туман, словно скрывая от нее возможное окружение. Но ей не было тревожно. Она чувствовала, что где-то за всей этой пеленой скрывается друг... или друзья. Надо только все вспомнить...

Сознание неспеша раскладывало по полочкам все события двух воплощений и сверяло их друг с другом. Наверно это продолжалось долго, но внешнее время для нее не существовало, и торопиться было некуда. Она вспомнила все, и по завершении этого странного процесса, полностью осознала, что является разведчицей астрала, которая сильно изменилась после воплощения на Земле. Единственное, что она пока не могла решить: кем она в действительности теперь является: Ксенией или Иниа? Но это понимание должно прийти позже. Возможно, что она останется такой навсегда, но это было нестрашно. Страшно было другое...

Первая же попытка к движению принесла ощущение, что она стоит на равнине, скрытой в белесой дымке. Она побрела в никуда в несуществующем пространстве. Все было неважно, кроме того, что ее ждали два существа, совершенно разные по внешнему виду, но которых объединяло общее дело.

Сделав еще несколько шагов, она увидела впереди фигуры: одну массивную и высокую — Влада, другую тонкую и крылатую — Судьи. Подойдя ближе, она долго изучала знакомые лица, сверяясь со своими чувствами. Все трое стояли и молчали. Пограничник с Судьей с опаской взирали на результат своих экспериментов. Разведчица предстала перед ними в воплощении Иниа, но что творилось внутри ее души, могла поведать только она сама.

А ей было труднее всего. Она понимала, что груз открывшихся знаний больше никогда не позволит смотреть на мир Ксюшиными глазами. Но даже это не было так страшно...

— Судья, зачем ты позволил совершить это? Разве ты забыл мое условие? — наконец нарушила молчание Иниа, задав вопрос вместо приветствия.

— Прости, я знаю, что нарушил обещание: не возвращать тебе память прошлой жизни, если ты в новом воплощении будешь счастлива с пограничником. Но сейчас ты должна хорошо понимать, насколько ущербной себя чувствовала Ксения без своего прошлого, — пристыжено понурил голову крылатый Судья. — В общем... я пришел к тому же выводу, что и Влад: ты не сможешь быть счастлива с урезанной памятью.

— Но ты же знаешь, что я не смогу быть счастлива и теперь, когда все знаю... — Иниа словно споткнулась, не договорив фразы.

— Зато ты стала сама собой и можешь поступать сообразно всем знаниям обоих воплощений, — продолжил оправдываться Судья. — А счастье... кто знает, в чем оно заключено? По крайней мере, ты должна быть удовлетворена осознанием выполненной миссии.

— Постойте, — взмолился Влад. — Но что плохого в том, что Ксюша вспомнила Иниа? Причем тут какая-то миссия, и почему Иниа должна быть несчастна?

Ответом ему было виноватое молчание, не нарушаемое ни единым звуком. Только туман продолжал клубиться вокруг. Наконец, инопланетная девушка обернулась к землянину:

— Помнишь, я говорила тебе о создателе реала?

— Да. Ты еще наговорила кучу странностей, будто бы Бог, создатель реала — это я...

— Именно так, — серьезно кивнула Иниа. — Это один из великих парадоксов: воплощает себя в иллюзии реала одно создание, а возрождается великое множество. И все они полноправные создатели и одновременно дети своей иллюзии. Но сейчас разговор не о тебе, а обо мне...

— То есть... кажется, я теперь догадываюсь, что ты имела в виду, когда говорила, что не являешься хозяйкой земного реала, — озадаченно произнес пограничник.

— Совершенно верно, ведь мы с Судьей создатели и порождения другой иллюзии.

— Но почему это должно мешать нашим взаимоотношениям?

Иниа молчала, напряженно глядя в глаза землянина, и не знала, что ответить. Она не хотела врать, говоря, что они совершенно разные — ведь все чувства Ксюши остались при ней. Но и подлинную причину, вставшую между ними ледяной стеной, назвать не могла.

Она когда-то нашла земной реал, а Судья смог прочитать в вероятностных потоках информации грядущую угрозу этому прекрасному миру. Он же указал на единственную возможную надежду этого реала — еще не родившегося будущего пограничника. Но надежда была слабой — невосприимчивость к чужим страданиям могла стать преградой на его становлении.

Они не сразу решились на вмешательство — Судья множество раз просчитывал различные вероятности, прежде чем согласился с тем, что Иниа чувствовала интуитивно. После инкарнации, забыв о себе, она все-таки сохранила стремление достучаться до души этого сильного и уверенного в себе человека, что ей, в конце концов, удалось. Она могла бы гордиться: Влад уже не был пустышкой для отстрела нечисти на барьере. Правда, она сама не сумела избежать самых человеческих чувств по отношению к пограничнику, и теперь жестоко расплачивалась за это.

Иниа хорошо понимала, что больше не вправе вмешиваться в развитие земного реала. Дальше уже сам создатель великой иллюзии в лице этого пограничника и других своих воплощений должен решать собственную судьбу. Любое лишнее слово могло повлиять на вероятность грядущих событий. Как бы это ни было тяжело, она спрячет свои переживания. Может быть, когда-нибудь потом... если это "потом" наступит для пограничника и его реала, она расскажет ему о своих чувствах...

— Ты слышишь? — донесся до нее взволнованный вопрос Влада. — Я умудрился влюбиться в тебя будучи Архом. Так что различие в нашем внешнем виде не препятствие, по крайней мере, для меня.

— Дело не в этом, — вздохнула Иниа и все-таки вынуждена была солгать. — Я теперь нечто другое, чем Ксюша, и за моими плечами другой опыт, другие впечатления, другие знакомые...

— Ты хочешь сказать: другой спутник жизни? — в глазах Влада промелькнула искра боли.

— Нет, — поспешила ответить крылатая девушка. — Дело не в этом. Разведчица астрала не имела сильных привязанностей, иначе она не была бы способна найти чужой реал. Но, пожалуйста, не мучай меня. Для начала мне нужно разобраться в себе самой ...

— Хорошо, я не настаиваю...

Они договорились поддерживать "дипломатические" отношения. Иниа, мельком поглядывая на Судью, видела, что тот понимает, какого труда ей стоит самой строить барьер отчуждения, но ничего нельзя было поделать. Единственное, что она себе позволила: пообещала Владу познакомить ближе с ее родным реалом, а вернее, с порожденными им иллюзиями.

Видя мучения Иниа, Судья прервал их объяснения, напомнив, что Владу нужно возвращаться на Землю:

— Мои силы не бесконечны, чтобы прикрывать тебя от требований тела, взывающего к своему хозяину, — усмехнулся крылатый. Теперь ты знаешь дорогу в астрал — стоит только уснуть и пожелать здесь оказаться...

* * *

Влад снова очнулся в больничной палате. Открыв глаза, он долго неподвижно лежал, пытаясь разобраться в самом себе. Ему казалось, что он сходит с ума. Наверно так себя и должны чувствовать шизофреники: две иллюзии или две реальности? Где была его настоящая жизнь и где только игра? Что для него важнее: осложнение отношений с "виртуальной" Ксюшей-Иниа или эта холодная и пустая тоска реала? Впрочем, ни то, ни другое не радовало.

Или все так и должно быть? Ведь недаром его прозвище теперь пограничник: ни там, ни сям — существо, застрявшее на грани миров. С другой стороны, нужно бы радоваться: Ксюшина жизнь не оборвалась со смертью земного тела. Но он прекрасно осознавал, что и там, и здесь все зависело от самого себя: если ты не смог высоко держать планку в реале, то вряд ли справишься со своими страхами и страстями в астрале, если только не закабалить свое сознание рабским служением кому-нибудь из пришлых божественных господ.

Жизнь везде заключалась в преодолении трудностей, развитии и любви. И с этой точки зрения очень и очень многие человеческие воплощения создателя реала оказывались мертворожденными еще при жизни на Земле. Он и сам мог оказаться таким мертворожденным — спасибо Ксюше да Штырю, которые расшатали болото его самодовольства.

Он не знал, к чему все события, произошедшие с ним, но ощущал, что это небессмысленно. На примере Ксюши, да и своего, дважды битого тела он понимал, что реал исподволь сводит вероятности к какой-то цели. Главное, при этом, принять игру и выполнять свою роль в ней. Идти против судьбы — означало идти против себя. Ведь теперь он знал, что все вокруг было единой иллюзией, отразившейся и воплотившейся в нем самом.

Да и не хотел он сопротивляться своим чувствам. И сейчас основное, что беспокоило его здесь, в реале — был страх за всех тех, кого еще отловили те мерзавцы в Питере. Влад слишком хорошо понимал, что родной милиции эта банда не по зубам, и без его "сумасшедшей" помощи ни одну из жертв вернуть в нормальную жизнь не удастся, а возможно, никто даже не удосужится такой проблемой.

Отложив все эзотерические заморочки куда подальше, Влад решительно приподнялся на кровати и со стоном плюхнулся обратно. От резкого движения левую часть груди пронзила боль. Но сознания он не потерял. И даже сообразил, что понемногу двигаться вполне возможно.

На его кряхтенье откуда-то примчалась медсестра — обслуживание в этой клинике было явно на высоте. Владу сразу припомнилась его последняя побудка, когда Мила рассказывала о финансовой поддержке его лечения.

"Мила... да, тоже еще проблема. Ну чего она со мной возится, будто все еще чем-то обязана?"

— Не спешите вставать! — предупредила девушка в белом халате. — Хоть рана и заживает, что говорится, как на собаке, но тело еще ослаблено, и двигаться нужно начинать постепенно.

— Сколько же я тут уже валяюсь? — прокашлявшись, спросил больной.

В ходе беседы выяснилось, что в сумме он уже десяток дней лежит бревном и не реагирует ни на какие попытки его разбудить. Зато все физиологические показатели в норме. Так что никаких противопоказаний к легкой физической нагрузке нет.

Словоохотливая и явно обрадованная пробуждением пациента сестричка заговорщицким тоном призналась, что все тут были изрядно озадачены и обеспокоены длительной комой. Даже консилиум не раз собирался, а у женщин глаза все время "на мокром месте" были.

— Красивая у Вас девушка, — со вздохом призналась под конец своих откровений сестричка. — Или жена?

— Да не моя она девушка... — вырвалось раздосадовано у Влада.

— Так как же... — оторопело переспросила медсестра. — Сюда можно только близким приходить...

— Ну... она моя родственница... — соврал, не моргнув глазом, больной. Еще не хватало отблагодарить Милу за все заботы, запретив доступ к этому потрепанному телу.

Вечером пришедшие навестить больного родственники застали его уже на ногах, и даже самостоятельно перемещающимся по палате. Радости женщин не было предела, и раненый великодушно позволил себя обнимать и даже целовать.

Врачи вынесли вердикт, что пациент чудесным образом вышел из спячки и был уже, собственно, почти здоров. Они, конечно, желали еще поковыряться в легкодоступном теле всякими приборами и иголками, но Влад, ухватившись за возможность сбежать, все время давил в разговорах на то, чтобы его отпустили на амбулаторное долечивание. В результате долгих дебатов ему пообещали подумать о выписке через сутки.

Ложась спать, новоявленный пограничник уже распланировал, как снова приступит к подробному допросу Судьи о том, чего же они так от него хотели, а заодно потребует от Ксюши, чтобы она общалась с ним в человеческом виде — тогда-то уж он точно заставит ее вспомнить их самые теплые отношения. Однако, снова открыв глаза, он понял, что в окна палаты бьет утренний свет, а значит, ему ничегошеньки не приснилось.

Тихо паникуя, Влад признал, что пока он ни бельмеса не смыслит ни в астрале, ни в реале. Тем не менее, это не поколебало решимости выздоравливающего: он осторожно, но целеустремленно стал выполнять гимнастику, которую разучивал накануне с врачами. Что бы и как бы сейчас не происходило, он знал, что должен немедленно оказаться в Питере, а там... на месте разберется...

* * *

..."Интересно, кто это успел настучать нашей родной милиции?" — раздумывал Влад, осматривая хмурого, пропитанного запахом табака мужчину, который представился следователем. Хотя, что тут думать: врачи и передали по инстанции — все же дело серьезное.

— Чем могу быть полезен? — невозмутимо ответил больной на суховатое приветствие оперуполномоченного.

— Вы единственный, кто может пролить хоть какой-то свет на это происшествие, — сходу признался офицер и, пододвинув свободный стул, уселся напротив Влада. — Я понимаю, что Вы еще не вполне оправились, но войдите в мое положение — время уходит, и шансов найти преступников все меньше.

— Да, не позавидуешь, — кивнул Влад и догадался спросить. — А дело-то, в Питерской милиции, наверно, завели?

— Завели там, а когда выяснили, что жертвы отсюда, пришлось объединять усилия...

— Представляю, какие усилия, — иронично усмехнулся больной. — Хоть какие-нибудь зацепки-то имеются?

— В интересах следствия, до его завершения данные не разглашаются даже пострадавшим, — нахмурил темные брови сыщик и все же опять признался. — Но, сами понимаете, у меня сейчас тридцать нераскрытых дел на руках висит. Так что без сотрудничества ваших обидчиков найти будет трудно. Это, конечно, в том случае, если таковые вообще были.

— Интересно получается... я что, сам себе грудь прострелил?

— Вообще-то это тоже не исключено при попытке самоубийства. Но, поскольку пистолет не обнаружен, то есть некоторая возможность, что стреляла Ваша знакомая...

— Какая еще знакомая?

— Ну не будете же Вы отрицать, что были знакомы с Ксенией Ершиной? — в свою очередь удивился человек из органов.

— Ага, первый подозреваемый уже есть. А поскольку других нужно днем с огнем искать, то легче меня и оформить...

— Зачем Вы так? — покачал головой гость и пояснил. — Это может показаться кощунственным, но чаще всего в таких делах бывают замешены именно близкие люди, и поэтому следствие не может основываться на эмоциях. Лучше поясните мне: каким образом Вы оказались вместе с подругой в Петербурге? По показаниям матери, она отправилась туда одна.

Влад довольно долго молчал, смотря прямо в глаза сыщику и раздумывая: "Говорить правду или нет?" Но, кажется, во взгляде пограничника появилось что-то новое. Прожженный психолог, которым несомненно являлся опытный сотрудник органов, вдруг виновато опустил взгляд и каким-то жалобным тоном произнес:

— Вы поймите, факты должны совпадать, иначе, кто-то говорит неправду...

— Понимаю... — медленно выговорил Влад, решаясь-таки на авантюру. — Давайте заключим маленький договор — надеюсь, он не будет противоречить никаким принципам юриспруденции.

— Я тоже надеюсь, что Вы не предложите ничего криминального, — повеселевшим голосом заявил сыщик.

— Тогда ответьте мне на один вопрос: сколько еще девушек пропало в Питере в тот и два-три последующих дня?

Опер был явно озадачен таким вопросом. Сначала он, помотав головой, спросил, каким образом это может относиться к данному делу, но потом признался, что не располагает такими данными. Когда Влад добавил, что пропавшие девушки, скорее всего, не из Петербурга, то сыщик, несмотря на всю его опытность, совсем потерял нить беседы. Тогда Владу и пришлось все рассказать по порядку: и про Невского Льва, и про девушек, которых преступники собирались отлавливать весьма оригинальным образом. Под конец рассказа следователь, уже не стесняясь, возмущался: