История вторая: Самый маленький офицер

— Да какая наркота! Сив, ну ты-то же знаешь...

— Вот именно. Знаю. По себе, — Сиф мрачно мотнул головой. — И не рассказывай мне сказки, что ПС — ни разу не наркотик, ни разу не вызывает зависимости и ни разу не ценится своим "кайфом". Ты в аптеке бы для начала спросил или у врача какого-нибудь. Тебе бы ответили, что да, ПС может относиться к наркотическим средствам...

Тиль не ответил и спросил вместо этого жалобно:

— Он, думаешь, знает, кто я?

Сиф подумал и кивнул. Тиль вздохнул и тоже кивнул:

— Пусть так, Сив. Прошлого уже не переиграть, разве что повторить всё заново, но мне не хочется. Даже если он нас ненавидел... теперь, кажется, у него другие интересы.

— Да ну. Совсем другие, конечно же — но почему-то всё равно связанные с тобой.

— Да это, может, так, по старой памяти...

— Ага, старая память — она самая надёжная.

Тиль опустил взгляд и замолчал. Заболотин позвал их, чтобы спускались, но Сиф отмахнулся: мол, сейчас, сейчас, подождите две минуты...

— Знаешь, а Стефан Сергиевич, — вдруг сказал Тиль, хватая Сифа за руку и пребольно сжимая его пальцы, — он просил передать, что... надеется на тебя. В плане чего, я только не понял. Мне он ничего не сказал, а на милиционеров глядел — словно они звери... Но сказал, что теперь ты в ответе. За что в ответе только, Сива? Я не понимаю, он о чём?

Сиф неожиданно рассмеялся. Не поймёт и дальше этого Тиль. А Ивельский понял, слава Богу, чья сторона нынче верна. Что же, хватило бы сил понести ответственность! Впрочем, офицеру ли Лейб-гвардии её чураться, пусть и... самому маленькому за всю историю гвардии, если не брать цесаревичей в расчёт, пусть и унтер-офицеру пока что?

Конечно, нет. Ведь суть — всё та же.

Офицерская суть, как сказал командир. И Сифу нравилось чувство взрослой уверенности, которое возникало, когда он и сам так думал.

Отражения

(Вместо эпилога — за 2006 год)

Вывод о факте существования мира мы делаем на основании того, что между войнами бывали перерывы.

Джерри Пуррель

Сентябрь близится к концу, и хотя днём всё ещё бывает так, чтобы тепло, солнышко и красота — сумерки запускают ледяные пальцы северного ветра тебе за шиворот. В воздухе висит туман, густой и промозглый — "навкино молоко". Человек тянется к костру неосознанно, словно поднимается что-то в глубинах памяти поколений твоих предков.

Сивке холодно даже у огня — лицу больно от жара, но каждая косточка внутри словно подёрнулась ноябрьским инеем. Может, Сивка бы даже не огорчился сейчас, растеряй огонь свой рыжий цвет, "голод" хотя бы думать не даёт... но "голоду", видимо, не место здесь и сейчас.

Напротив мальчика сидит его взрослое отражение — такая же сгорбившаяся тень, которую не греют пляшущие перед ней языки пламени.

Вокруг этих двоих — пустота. В ней кто-то из живых, конечно, находится, но пустота от этого не полнеет, остаётся всё такой же чёрной и безлюдной. Если бы взрослое отражение Сивки могло сейчас подбирать слова и сравнения, на ум бы ему пришёл, наверное, космический вакуум. Минус двести семьдесят три градуса по Цельсию.

Так сказал бы даже не он — а Найдоха, тень которого неотступно стоит где-то рядом.

— Слепень, — сиплый голос доносится издалека.

Бесшумные шаги вокруг огня — но отражение по прозвищу Слепень не обращает на них внимания даже тогда, когда командир опускается рядом с ним на корточки и ощутимо толкает кулаком в плечо:

— Эй, Слепень! Марш спать.

Отражению всё равно, что спать, что сидеть, что идти куда-то... Единственное, что его удерживает именно у костра — тоненькая ниточка от него к мальчишке напротив.

Прапорщик смотрит на них обоих и, наверное, видит эту ниточку. Но она ему не нравится — вытащить двоих разом сложнее, чем поодиночке. Можно, конечно, усилить эту ниточку до крепкой связи — тогда, быть может, они сами друг друга вытянут... Но командир разведроты знает, что не имеет права так поступить.

Мальчишка, Маська, не принадлежит ему — временный приблуда в разведке, обуза и никак иначе. Вон там, поодаль есть капитан Заболотин — ему и возиться с пацаном.

... Правда, разведчик с простым, необъяснимым упрямством не подпустил сейчас Заболотина к этому костру. Короткое "Потом" — и никаких пояснений.

Но как прогнать бесплотную тень, сидящую с этими двумя рядом у костра — тень человека, лежащего в коме за сотни километров отсюда?.. Дай Бог, чтобы всё ещё в коме и в госпитале, а не... Нет, об этом думать Кондрат не будет. И тени Найдохи здесь тоже не место.

— Казбек! — достаточно негромкого оклика, чтобы фельдфебель появился рядом. — Это тело, — короткий жест в сторону Слепня, — напоить-уложить. И позови...

Кого? Детская психика гибкая, мальчишке надо просто переждать пару дней, и он забудет, но для этого рядом кто-то должен быть. Нет, не Слепень — их связь тогда не порвать никогда в жизни — а этого Заболотин не простит. И не он, Кондрат, сам. Вот уж ни за что. Кто там без напарника?.. А, ну конечно.

— ... позови Чингу.

Андрюха Чигизин появился быстро — Казбек ещё возился со Слепнем, а водитель уже стоял у костра, рассеянно подкручивая ус.

— Это тело тоже надо уложить, — Кондрат кивнул ему на Маську.

Мальчишка, казалось, заметил только исчезновение Слепня — да и то ограничился растерянным взглядом по сторонам, сквозь стоящих рядом людей.

— А... командир, — Чинга покосился на мальчика, — я с детьми... не умею.

— Профессиональной няньки у нас нет, — отрезал Кондрат, и Чинга на всякий случай отступил на шаг. Не любит их командир, когда кто-то что-то не умеет.

— И что мне с ним делать?

Кондрат пожал плечами:

— Что хочешь. — Огляделся, убедился, что все при деле, и ушёл, бросив напоследок: — Чтоб через полчаса всё было.

Чинга со вздохом присел рядом с пацаном и тронул его за плечо:

— Эй... это, спать пора.

— А я не хочу, — это были первые слова, которые Маська произнёс за вечер. Голос был ясный, не заторможенный, вот только слишком ровный для ребёнка. Чинга откашлялся и продолжил упрямо гнуть свою линию:

— Мало ли, что не хочешь. Пора, отбой. Приказ командира батальона, типа.

На этих словах мальчик чуть встрепенулся и уже с нормальной человеческой обидой сообщил:

— А он так и не подошёл...

— Кто? — не понял Чинга.

— Дядька, — мальчишка шмыгнул носом.

— А он занят был, — нашёлся разведчик. — Ты же сам понимаешь, сколько ему всего делать надо было.

Маська поджал коленки к груди и бездумно уставился на огонь.

— Раньше он всегда подходил... А теперь отправил к вам и всё. Я ему не нужен!

— Так ты здесь киснешь, чтобы он к тебе подошёл? — удивился Чинга. С такой логикой он сталкивался впервые.

— Да нет, — неохотно отозвался мальчишка. — Не хочу я спать, понял? Просто не хочу.

Чинга вздохнул: на колу мочало, начинай сначала... Перспектива сидеть здесь с пацаном до утра его совершенно не прельщала, да и командир велел, чтобы через полчаса "всё было". И что, силком ребёнка тащить?

Ребёнок просто перестал обращать на Чингу внимание. Сидел, почти не мигая, пялился на огонь и всячески показывал, что ему не до внешнего мира. Потом всё-таки часто заморгал, и на чумазых щеках блеснули мокрые дорожки.

— Ты чего, плачешь? — ляпнул Чинга, не подумав.

— Глаза слезятся, — отрезал пацан и уткнулся лицом в коленки.

Где-то неподалёку раздавалась негромкая, сумбурная ругань Слепня. Голос у него был уже не совсем трезвый, но мысль напоить и ребёнка, Чинга отмёл сразу же.

От получаса, отпущенного Кондратом, оставалось минут двадцать.

— Пойдём, — встал Чинга. — Командир приказал ложиться спать, а ты, между прочим, наш боец, так что приказ надо выполнять.

Маська дёрнул плечом и буркнул в коленки своё извечное:

— А я не хочу.

— А надо, — не остался в долгу Чинга. — Всё, надоело. Идём, а то силком потащу! — и, подхватив пацана подмышки, вздёрнул на ноги. Маська шмыгнул носом и совершенно спокойно поглядел ему в глаза:

— Зачем тебе?

— Мне — незачем, а тебе нужно выспаться. Не хочется — твои проблемы, а подъём в шесть, и исключений для тебя никто делать не будет. Ты боец нашей роты. Ещё вопросы?

— А Слепень, вон, ещё не лёг, — уведомил мальчишка, прислушавшись.

— Но к тебе-то это отношения не имеет.

— Я хочу быть с ним.

Чинга вздохнул. "Я хочу" — это, конечно, уже лучше, чем категорично-абстрактное "А я не хочу", но ситуацию только осложняет.

— А я хочу домой, к мамке под подол. И фуры снова водить, а не эти долбанные тазики-уазики. И что в итоге? Мамки своей я тут что-то не вижу.

Мальчишка тяжело, по-взрослому вздохнул и запахнулся в куртку, отворачиваясь от огня. Мир вне освещённого костром круга поначалу был чернильно-чёрным, но постепенно прорезывались сначала размытые пятна перехода от чёрного к тёмно-синему, а вскоре — силуэты. Где-то мелькали огоньки — жизнь в батальоне не затихала никогда. Сквозь потрескивание дров можно было различить шаги, негромкие слова, бряцанье...

У костра появился Слепень. Не очень ясно вперил взгляд в мальчишку, открыл рот... потом переступил с ноги на ногу и, так ничего и не сказав, канул в темноту. Словно тень. Маська почувствовал его взгляд и, обернувшись через плечо, долго смотрел в сторону, куда ушёл Слепень, угадав направление безошибочно, как зверь чует след.

— Дядька так и не пришёл...

— Завтра его увидишь, куда денется.

Маська снова обернулся к костру, мрачно пнул ногой камешек. Камешек укатился в костёр, подняв в небо ворох искр, и мальчик испуганно отпрянул.

Чинга подтолкнул его в спину, и Маська, повторив, что спать не хочет, послушно пошёл с ним...

Заснуть не получалось. Свернувшись калачиком, мальчишка пялился в темноту, которая постепенно становилась прозрачной, и в ушах то и дело звучали взрывы и стрёкот автоматных очередей. Тело само вздрагивало, прогоняя сон, а ночь всё никак не кончалась.

Впрочем, мальчик лежал так тихо, что со стороны его легче лёгкого было принять за крепко спящего.

— Чинга, — наконец не выдержал он и позвал шёпотом бойца.

— М-м... чего тебе? — с трудом отозвался Чинга, не разлепляя глаз.

— А Найдоха теперь воевать ведь не сможет больше...

— Ну и будет у него мирная... жизнь, — неохотно пробормотал Чинга. — А мы ещё повоюем. Спи...

Мальчик в мирную жизнь не очень верил.

— А автомат его здесь остался.

— Дагосподитыбожемой, тебе-то что, — Чинга заложил руку за голову и зевнул. — Спи! Без дела автомат не заваляется.

— Я хочу, чтобы я за Найдоху теперь стрелял, — тихо, но очень упрямо сказал мальчик, но тут на него зашикали очень недружелюбные голоса остальных находящихся неподалёку бойцов, Чинга повернулся на бок, спиной к Маське, и снова наступила тишина.

... Утром Маська вскочил, как ни в чём не бывало, вызывая жгучую зависть Чинги. Вот что значит детский организм.

В глазах, правда, ещё крылась вчерашняя тень, что сидела у костра, но на поверхность пока не высывовывалась.

Капитан Заболотин, разумеется, заглянул к разведчикам и долго-долго с мальчиком о чём-то говорил.

Перед отправкой Кондрат сообщил Маське, что тот-де отныне считается помощником Чинги, едет с ним и больше никаких вопросов. Последнее замечание сопроводилось лёгким тычком в плечо открывшего было рот пацана, и своё назначение мальчик оспаривать передумал.

— Оружие твоё у Чинги, — в заключение бросил прапорщик и, развернувшись, ушёл.

Когда мальчик полез в машину к Чинге выяснять, что за оружие, тот с усмешкой выдал АКСбО-302 — тот самый калашников, который звался "внучком". У многих разведчиков были такие, да...

Но только у одного "внучка" случайные царапины на цевье складывались то ли в букву Х, то ли — в две зеркальные А.

Маська хорошо помнил, как Найдоха пояснял обнаружившему это Слепню:

— Это знак с небес. Значит, я "ахрененный" боец.

В тот момент рядом с ними как всегда из ниоткуда появился Кондрат и ровно заметил, что Найдоха — не "ахрененный", а охреневший.

Теперь Маська до побелевших костяшек сжал автомат.

— Боекомплект получи, — хмыкнул Чинга. — И в машину пора.

Цветы на ступенях

(И снова вместо эпилога, 2013 год)

Без щелчка отворяется дверь,

Повинуясь осенним ветрам.

Если ты мог когда-то не верить,

Поплыли к другим берегам.

Если так тебе легче, то пусть -

Я пойду, не касаясь руки.

Здесь не важен отмерянный путь,

Важно встать и пойти...

Александра (Кошка Сашка) Павлова

Первый город на долгом пути по стране был пугающе-чужд, не похож — ладно бы на сны, но и даже на собственные фотографии, как юный прилизанный джентльмен ни чёрточкой не напоминает оборванного пацана из закоулков родного пригорода, чьи фотокарточки, подписанные (вот нелепость!) его именем, зачем-то хранит дома мать. Стекло, бетон, стрелы широких проспектов и молодая зелень парков.

Сиф прислушался к своим ощущениям, но раздосадованным себя не почувствовал и сам себе удивился. А как же стремление во что бы то ни стало вернуть память? А как же смутные сны о прошлом, так часто тревожащие его в последние дни?.. Нет, чисто, глухо, как в танке. Ни сожаления, ни досады, ни стремления к новым старым открытиям. Только неприятный страх на самом донышке души.

Здесь когда-то закончилась война — для ударного батальона особого назначения под командованием капитана Заболотина, но теперь город не узнавал своих гостей, а гости — город.

Великий князь огляделся по сторонам и скомандовал:

— Значит, вещи — по номерам, а дальше к стеле памяти, как задумывали.

Возражений ни у кого не нашлось, только Сиф бросил настороженный взгляд на Тиля. Друг, в общем-то, случайно затесавшийся в их компанию, неуверенно стоял в стороне.

— Идём, — ухватил его за руку Сиф.

Тиль безропотно шёл за младшим товарищем, но на лице художника отразилась мука. В номере он сел на диван и уставился взглядом в никуда.

Сиф обеспокоенно присел рядом:

— Тиль? Что случилось?

— Ничего, — тускло ответил Тиль.

— Голод? — сообразил Сиф. Тоска по ПС, ломка, голод — куча названий для одного мучительного состояния, когда мир вокруг лишён цвета и всякого смысла...

Тиль безучастно пожал плечами и даже не ответил. Сиф прикусил губу, судорожно соображая, что надо делать... Подошёл командир, поглядел на них обоих, ничего не спросил и просто тихо посоветовал:

— Оставь его. Тут ничего не сделать.

— Но...

— Сиф, это просто надо перетерпеть. Ты — смог. Твоему другу лучше найти врача.

Сиф замотал головой. Расставаться с Тилем он не собирался, и сейчас, и вообще, и...

— Пойдём, Сиф. Князь ждёт.

Сиф беспомощно посмотрел на Тиля, ненавидя себя за эту беспомощность, вздохнул и, не дожидаясь следующего оклика, нехотя встал.

... К крепу, историческому сердцу города, пошли пешком. Сиф тащился позади всех, даже неспешного советника, пытаясь разобраться в себе и окружающих. Алёна, наоборот, вместе с Иосифом Кирилловичем беззаботно шагала впереди, наслаждаясь этой странной ситуацией, когда сам Великий князь запретил вспоминать о его титуле. Волшебное слово "инкогнито"...