— Твою ... — Сантели вытер пот со лба, не выпуская топор. Передохнул и скривился, когда от резкого движения боль пробила растянутую левую руку по всей длине, от кисти до плеча.
Кай с усилием вытащил меч из падали. Держа на отлете вымазанный черным клинок, глянул на лезвие — не выщербилось ли.
— Бизо, полей дохлятину кислотой, чтоб не восстала, — утомленно вздохнул бригадир, выбирая, что ему делать — продолжать на всякий случай удерживать топор или выпустить, чтобы снять разбитый щит здоровой рукой.
Алхимик глянул на мертвую тушу со скепсисом, прикидывая, что на это не хватит и всего его сундучка, однако спорить с бригадиром не стал. А Сантели скверным, очень скверным взглядом посмотрел на Шену, затем обернулся к Зильберу.
Лена пришла в себя от острой боли в ягодице, как будто слепень укусил. Дернулась в ужасе, понимая, что бой наверняка проигран, и в нее запускает жало тварь из ночного кошмара. Засучила ногами, пытаясь перевернуться.
— Все путем, кинжал чувствует, ножками дергает. Хребет цел, — произнес кто-то сверху. — Если крови в моче не будет, значит, легко отделалась.
Почти сразу же до ушей девушки донесся звук хорошей затрещины и упавшего тела.
— Проспали, san yobbo! — прорычал голос бригадира.
Лене удалось перевернуться на бок. Поясница страшно ныла, отдаваясь спазмами боли куда-то в центр живота, поясной ремень будто из свинца отлили, в ногах чувствовалась тошнотворная слабость. Но, похоже, корсет все же уберег от самого страшного. Мутило, желудочный сок поднимался из пустого живота к самому горлу.
В мертвенном свете синего кристалла девушка увидела Шену, которая тоже пыталась встать на ноги. Подбородок у валькирии был расцарапан, видимо она все же накололась об альшпис, потеряв сознание под чарами демона. А всю левую половину лица у копейщицы занимал красный отпечаток, словно ее от души огрели раскрытой ладонью, чтобы, не сломав челюсть, доставить предельную боль. Сантели встряхивал правой рукой, прижав к телу левую.
— Часовые, — с убийственной серьезностью прошипел бригадир.
Лена обмерла. Сон в дозоре считался одним из страшнейших проступков 'смоляного', страшнее попытки скрысить Профит. Потому что от кражи умереть сложно, а вот если часовой задремал и просмотрел опасность, наоборот — легко. Как правило, за такое убивали. Самое меньшее, чем теперь могли отделаться часовые, это жестокое избиение до той самой крови в моче. Чем, похоже, и намеревался заняться бригадир при молчаливом одобрении прочих компаньонов. Шена сумела, наконец, подняться и молча ждала, виновато опустив голову. Сантели замахнулся вновь, под аккомпанемент шипения, доносящегося от мертвого демона. Бизо как раз полил дохлятину из склянки. Завоняло так, что уже привычный запах мочевины мог показаться изысканными духами.
— Нет, — выдавила лекарша. — Не трожь...
Говорить оказалось очень тяжело. Она не только получила удар в спину, но и грудью приложилась так, что ребра если не треснули, то ушиблены все до единого. И все же Лена сумела достаточно членораздельно выговорить:
— Не трогай... ее... Не виновата...
— Что? — Сантели развернулся к ней с видом вселенского недоумения на злом некрасивом лице. Как и все остальные. Даже копейщица, готовая принять суровое наказание за вполне определенную промашку, что едва не стоила жизни всей бригаде.
— Не виновата... — грудь болела ужасно, каждое слово выходило с трудом, но Лена не сдавалась. — Чудище ... зачаровало всех. Нагнало сон.
Сантели пожал плечами, видимо решив, что болезная еще и головой приложилась, так что спрос с нее невелик. Вновь занес кулак.
Елена с отчетливой ясностью поняла, что будет дальше. Она не позволит бить зеленоглазую женщину, ни за что на свете. И скажет... Точнее повторит слова из чужого видения.
'Мама, ведь ты сама хотела, чтобы я изучал науки и искусства',
Потому что никак иначе бригадира сейчас не остановить. Не доказать, что она говорит правду. И бригадир остановится, возможно поверит, но это потом. А сейчас он, скорее всего, убьет лекаршу на месте. Потому что есть лишь одна вещь страшнее и хуже тайны, которая надежно похоронена в дальнем уголке памяти. Это понимание того, что скрытое стало явным, известным кому-либо еще.
Лена зажмурилась и открыла рот...
— Она права, — сказал Бизо, опустошив склянку. В дымке, поднимавшейся от разъедаемой кислотой туши, он и в самом деле походил на алхимика перед ретортой.
— Чего? — спросил против ожиданий не бригадир, а Кай, закончивший обтирать меч обрывком гардины.
— Рыжая права, — повторил Бизо. — Это гипнотик, я про них слышал давным-давно.
Кулак замер, готовый опуститься в любой момент, но бригадир ждал объяснений.
— Злой дух, скрытый в лунном свете, — пояснил колдун. — Из очень старых времен, еще до Империи. — Днем бессилен, обретает плоть только ночью. Их иногда ловили очень сильные магики...
Наверное только Лена заметила, как едва уловимо задребезжал голос алхимика на последних словах. Впрочем, Бизо сразу справился с собой.
— ... и привязывали к определенному месту.
— Так это что ... — Сантели передернуло от отвращения — Сторож?
— Ну... вроде него. Гипнотик сильный, но трусливый. Но все равно смертельно опасный — навевает непреодолимый сон, затем убивает спящих.
— Наверное, его давным-давно зачаровали на охрану дома, — вставил Кай. — Так и сидел здесь веками, нападая ночами на всех, кто оставался внутри.
— Спящих убивает, — буркнул Сантели, сжимая и разжимая кулак. Заорал, давая выход злости. — Разберите завал, пошли отсюда! Пока не задохнулись...
Вонь и в самом деле нарастала, похоже, кислота алхимика была очень сильной.
Сантели повернулся к Шене, помолчал пару секунд и глухо проговорил:
— За это извиняться не стану. Сон есть сон.
Шена кивнула, признавая беспощадную справедливость бригадира. Осторожно коснулась красного пятна и поморщилась от боли.
— Когда вернемся, сочтусь, — сквозь зубы проговорил Сантели. Повернулся к Лене, которая, наконец, утвердилась в более-менее вертикальном положении, цепляясь за полуразвалившееся кресло. При каждом движении ног в поясницу будто шило вонзали. Еще болели почки, кажущиеся свинцовыми. Но в целом лекарша чувствовала себя легко отделавшейся. Особенно глядя на щит бригадира, который пришел в полную негодность и, похоже, от одного лишь удара.
— С тобой тоже, — лаконично пообещал бригадир Лене. — За крик.
Теперь прочие 'смоляные' понимающе переглянулись, одобрительно качнули головами, даже Шарлей, который хоть и не был посвящен во все тонкости местного делового этикета, схватывал суть на лету.
Бригадир действительно был в своем праве и, более того, поступил совершенно справедливо, ударив Шену и намереваясь избить ее с Зильбером. Наказание было незаслуженным, но в тот момент об этом никто не знал, включая часового. Так что бригадир прекратил экзекуцию и более ничего должен не был. Но Сантели все же признал определенную неправильность происшедшего — слишком торопливое наказание без разбирательства — и обещал эту неправильность разумно компенсировать. А уж вознаградить того, кто своим воплем уберег всю команду, причем даже не стоя в дозоре, это просто святое.
Жесткая целесообразность, смешанная в нужной пропорции с демонстративной справедливостью и приправленная красивым жестом, который оценят понимающие люди. Из таких малых кирпичиков и складывалась репутация бригадиров на Пустошах.
После схватки с монструозной тварью обычные болотные ужасы показались какими-то несерьезными, а находиться в одном зале с разлагающимся гипнотиком было невыносимо. Поэтому бригада разобрала собственную же баррикаду и дружно переместилась в библиотеку. Стало очевидно, что до утра вряд ли кто заснет, кроме Лены, которой было плохо. Так что лекарша раздала всем бодрящего эликсира, а сама хлебнула настойку герцогова жезла, усмиряя боль в почках. За отсутствием современной медицины с ультразвуком и рентгеном оставалось лишь надеяться, что удар проклятого щупальца не причинил каких-то необратимых повреждений.
Девушка снова легла, чувствуя озноб и скачок температуры, на этот раз ей без лишних слов подстелили сразу несколько чужих одеял. В этом простом, немудрящем жесте благодарности от попутчиков было что-то очень личное, очень ... черт его знает, что именно. Но почему-то слезы сами собой навернулись на глаза. Ее как будто молча, без всякой помпы приняли в сообщество, как равную.
Синий кристалл истощил запас лунного света, так что вместо него зажгли свечи. Бизо начал проверять книги, немилосердно ругаясь — обложки казались безупречными, а вот внутри все — страницы и корешки — рассыпалось в пыль при малейшем сотрясении. 'Братья-солдатья' со сноровкой опытных мародеров собирали осколки зеркал и скручивали все, что можно было унести в дорожных сумах и продать — подсвечники, мелкую фурнитуру, бронзовые замки и щеколды. Кай наложил бригадиру шину на поврежденную руку — к счастью, действительно обошлось без перелома. Затем рыцарь и бретер отошли дальше, на место посвободнее, и устроили тренировочный поединок, обмениваясь фехтовальными уловками. Кай впервые видел такую технику обоеручного боя с молотом в качестве оружия левой руки.
Лену клонило в сон. Опять. Сказывались травма, усталость и действие настойки жезла. Тихо, почти незаметно подошла Шена, села рядом. Щека валькирии опухла, вздулась подушкой, ранка на подбородке все еще сочилась кровью. Лицо копейщицы в свете обычного живого огня казалось серым и уставшим. Лена подумала, что надо бы все же подняться и снова отработать медиком. завозилась под одеялом, собирая волю в кулак, но Шена положила руку ей на плечо, прижала, не позволяя встать.
Девушки молча смотрели друг на друга. Одна скрючилась под шерстяным одеялом, другая присела на корточках рядом.
— Я видела тебя ... там, — Шена говорила очень тихо, почти шептала, только для ушей Лены. — Я почувствовала. Не знаю, как это возможно. Может быть, ты колдунья... или ведьма. Теперь ты знаешь.
— Я помню, — столь же тихо отозвалась Лена. — Ты убьешь, если я скажу хоть кому-нибудь.
Шена пристально вглядывалась в темные глаза рыжей ведьмы в глаза человека, которому сегодня стала обязана жизнью... и не находила в них страха. Ни капли. Хель обещала хранить тайну не из боязни за свою жизнь, а потому что — просто так было нужно. Правильно. Справедливо.
— Спасибо, — шепнула валькирия, склоняясь еще ниже. Она больше не сказала ни слова, но Лена и так поняла, что благодарили ее не за обещание молчать.
— Не за что, — машинально ответила она, как человек воспитанный и культурный.
Зеленые глаза вспыхнули недоумением, затем удивлением. Шена посмотрела на Хель с абсолютно ошарашенным видом. Лена ответила столь же непонимающим взглядом, а потом закрыла глаза, решив, что на сегодня загадок хватит. Оставалось надеяться, что на эту ночь лимит приключений выбран, и все доживут до утра.
Уже засыпая под звон клинков Кая и мэтра, Лена сообразила, что оборот 'не за что' она перевела напрямую, не подобрав сходу подходящую аналогию в языке аборигенов. И дословно это прозвучало как 'всегда твоя'.
Потом она заснула.
Глава 21
Разрубленная монета
Обратный путь Лена толком не запомнила. Он вообще прошел где-то на задворках сознания, слившись в бесконечную череду шагов, падений, провалов по колено в скрытые среди мокрой травы 'полыньи'. Если на том свете и существует ад, подумала медичка, то выглядит он примерно так. Настоящее истязание — это когда ты мучаешь сам себя.
Пот смешался с грязью, давленой лягушачьей икрой и прочими нечистотами болот, покрыл все тело скользкой пленкой, которая уже не смывалась. Одежда вымокла до последней нитки и повисла на теле веригами, словно панцирь, который ни от чего не защищает и призван лишь отягощать каждое движение. Запах мочевины пропитал все вокруг и, кажется, что мир теперь смердит сам по себе, отсюда и до скончания времен. Ноги уже не болят, они превратились в тяжелые колоды, которые ничего не чувствуют, каждый шаг надо контролировать глазами. Но ты все равно идешь.
О том, что процесс как-то идет, свидетельствовали только вешки, отмечавшие обратный путь. Впрочем, с ними тоже все оказалось непросто.
Сантели мало кому доверял, тем более, когда покупал верность угрозой или деньгами. Не доверял и болотным жителям, хотя 'прикормленная' община жила главным образом с того, что давала передышку, ночлег и припасы бригадам. Еще во Вратах, планируя возвращение из проклятого дома, Сантели задумался — а что, если болотники все-таки решат его обмануть?
Прежде у него не возникало нареканий, однако все когда-нибудь случается впервые. Идущие через эту общину бригады пропадали самую малость чаще, чем следовало бы. Сантели не знал слова 'статистика', но суть науки чувствовал очень хорошо.
Посовещавшись с Бизо и Айнаром, который в силу бывшей профессии регулярно сталкивался с попытками кинуть исполнителя на жалованье, бригадир пришел к выводу, что вряд ли их будут пытаться зарезать во сне или отравить. Проще утопить бригаду на обратном пути, а Профит забрать — про болотных жителей шептались, что они умеют заставлять трясину делиться тем, что в нее угодило. Совесть почти чистая и можно честно отвечать, что пальцем никого не тронули. А как проще всего погубить людей на болотах? Переставить вешки. Дескать — ничего не знаем, путники сами себя заплутали, да все и утопли. Печаль то какая...
Потому сигнальные ветки, которыми бригада отмечала путь, на этот раз оказались особенными. Бизо, как обычно, отметил каждую скрытым магическим знаком, указывающим, что вешку перемещали, но пометил слабо, так, чтобы даже самый плохонький деревенский колдун смог подделать метку. А в дополнение к первому комплекту они с Айнаром изготовили второй, из незаметных колышков, которые оказались заговорены куда более хитро и незаметно.
По дороге к дому Зильбер ставил 'официальные' вешки, Айнар же скрытно размещал тайные. Возвращаясь, следопыты проверяли эти 'двойки'. Все было в порядке — неподалеку от обычной палки находилась и тайная. До тех пор, пока до края трясины не осталась примерно четверть пути. Здесь вешки разделились, явные уходили в одну сторону, а скрытые — в другую.
— Козлы, — с выражением, хотя и без особой злости сказал Айнар после короткого совещания с Бизо. — Паршивые, драные, выхолощенные козлы.
— Все-таки попробовали обмануть... — Сантели пришлось немного отдышаться, прежде чем он смог ответить. Рука болела немилосердно, а поскольку разгружать ее в пути не получалось, бригадир начал опасаться, что просто шиной и компрессами дело не закончится.
— А то ж, — хмыкнул щитоносец. — Я и говорю, запаршивевшие козлы. Ну что, двинулись дальше.
Идешь... и снова идешь. Потому что разума уже не хватает даже на очень короткие мысли. Есть лишь спина впереди идущего, а также подергивания веревки, свидетельствующие, что кто-то плетется позади. Больше ничего в мире не осталось. Только болота, грязь, смрад и адская боль в пояснице, за позвоночником. Поэтому Лена упустила момент, когда под ногами перестало хлюпать и плескать, а начало грязно чавкать. Еще чуть погодя башмаки ступили на почти твердую землю, трава перестала казаться располосованной на ленты наждачкой. Только на последнем привале девушка сообразила, что вокруг появились даже более-менее нормальные деревья и высокий кустарник, а поодаль тянет дымом.
