— Зачем вы это делаете, Гвендор? — спросил я. — На что вы надеетесь?
— В том все и дело, Торстейн, — ответил он и обернулся, посмотрев на линию горизонта, — что я ни на что не надеюсь. Более того, я уверен, что очень скоро все это закончится. Так разве я не могу напоследок хотя бы несколько дней побыть счастливым?
Мы переглянулись, и я был уверен, что на моем лице сейчас была такая же тревога, которая отразилась как в зеркале на лицах Бэрда и Жерара.
— Наш командор, оказывается, счастлив, — сказал Жерар с непередаваемой интонацией.
— Это просто ужасно, — совершенно искренне заметил Бэрд.
Но еще одна неделя прошла спокойно. Я уже начинал давить в себе смутную надежду, что все обойдется, и испытывать легкие угрызения совести по адресу каждого воина нашего командорства, кого невольно заподозрил в сочинении донесений о происходящем. Два последних дня Рандалин не показывалась, отчего Гвендор впал в меланхолию и вместо того, чтобы заниматься излюбленными опытами, бесцельно бродил по галерее. К тому же небо затянуло типично круаханскими серыми тучами, и начались бесконечные дожди.
На третий день наш командор внезапно сорвался с места и отправился в столицу. Никого из нас он с собой не звал, но я решил, что смогу обойтись без его приглашения. В городской резиденции мне сказали, что Гвендор уехал один в канцелярию первого министра. Последнее время у меня развилась настолько болезненная подозрительность, что мне чудилось нечто угрожающее в любом событии, даже в невинных визитах к Морелли, которые Гвендор, кстати, обязан был совершать как советник его светлости. Некоторое время я ходил по кабинету и обкусывал ногти, а потом поехал следом, заранее махнув рукой на то, что Гвендор явно не обрадуется. Он вообще последнее время довольно болезненно реагировал на наше повышенное внимание и в ответ на тревожные взгляды Бэрда резко заявил, что у него пока что нет смертельной болезни. Жерар, правда, не преминул возразить, что есть и что она называется Рандалин, старший магистр Ордена Чаши. Но сказать такое Гвендору в лицо мог только Жерар.
В канцелярии все было по-прежнему — может, только чуть более мрачно. Но особой веселостью это место никогда не отличалось. Я побродил взад-вперед по площадке огромной парадной лестницы, где, кроме меня, прохаживались еще несколько просителей, ждавших аудиенции. Время от времени я поглядывал на двери кабинета Морелли, надеясь увидеть выходящего Гвендора. Но вместо него увидел Рандалин.
Она спускалась по лестнице, держась подчеркнуто прямо и подняв голову. Просители завистливо вздохнули, провожая ее глазами. Она снова казалась воплощением надменной гордости, и я невольно поразился тому, насколько удачно она вписывается в дворцовый мир — не то что я, всегда чувствовавший себя слегка неуютно среди позолоченных статуй, гобеленов и белого камня. Впрочем, чему я удивлялся — она ведь была сама из этого мира, она принадлежала к одному из лучших семейств в Круахане, и в ее роду действительно были короли. Я даже немного растерялся, какую же интонацию выбрать, здороваясь с ней.
— Как ваши дела, Рандалин? — выдавил я наконец, глядя в это ясное, равнодушно-надменное лицо.
— Замечательно, Торстейн, — она чуть склонила голову в безупречно-вежливом приветствии. — Надеюсь, что у вас тоже все прекрасно. И у вашего командора тоже, — добавила она, глядя за мою спину.
Я обернулся и увидел незаметно подошедшего Гвендора.
— Великолепно, как впрочем всегда, когда я имею счастье видеть вас, миледи Рандалин и вспоминать, что вы до сих пор в Круахане. А как вы себя чувствуете?
На одно мгновение в ее глазах что-то изменилось. Даже не в лице — оно осталось таким же, холодным, приветливым и гордым одновременно, только на самом дне глаз появилось выражение зверя, попавшего лапой в капкан. Она меряла лицо Гвендора широко открытыми глазами, словно решаясь что-то сказать.
— Как нельзя лучше, — сказала она наконец. — Как впрочем всегда, когда я имею счастье прощаться с вами, господин Гвендор.
Тот развел руками с непроницаемым лицом, и Рандалин двинулась вниз по лестнице, все так же гордо откинув голову.
— Полагаю, Торстейн, — задумчиво сказал Гвендор, глядя ей вслед, — что его светлость первый министр захочет нам сообщить кое-что интересное.
— О, Гвендор! — обрадованно воскликнул Морелли, когда мы вошли. Было заметно, что он радуется слишком торопливо. — Я как раз собирался послать за вами.
— Хороший советник должен всегда угадывать все действия наперед.
Гвендор смотрел на него без улыбки, а прямой взгляд круаханского командора мало кто мог выдержать, особенно когда тот сам этого хотел и смотрел на собеседника не отрываясь, чуть выдвинув вперед свою стянутую шрамами половину лица. Поэтому Морелли заерзал в кресле и скоро выбежал из-за стола.
— Вы знаете, у меня сегодня очень удачный день. Помните, мы с вами говорили о Валленском торговом союзе?
— Я прекрасно помню, — ровно заметил Гвендор, — с тех пор прошло уже немало времени, а вы по-прежнему продолжаете переговоры с Рандалин, не обращая внимания на мои условия.
— Условия всегда легко ставить! — как все люди с эбрийской кровью, Морелли легко раздражался и начинал быстро жестикулировать. — Вы же знаете, в каком я нахожусь положении. Эта Рандалин сразу нашла общий язык с герцогом Гревенским, пообещав ему всяческую поддержку Валлены в его борьбе за независимость. И вы предлагаете мне с шумом выдворить ее из Круахана?
— Сочувствую, — сказал Гвендор все с тем же холодным выражением лица.
— Ладно, не беспокойтесь, вы напрасно думаете, что я не помню о вашей просьбе, — Морелли внезапно успокоился и перешел на снисходительный тон. — Теперь у меня в руках есть замечательное средство, с помощью которого я могу управлять и Рандалин, и всем Орденом Чаши через нее.
— Любопытно узнать.
— Очень простое средство. А вы до такого ведь не додумались, мой милый советник! Однако я тоже не беспомощен, как вам иногда кажется.
Морелли полез в ящик стола, вытащил кипу бумаг и горделиов помахал ею.
— Вот все ее долговые расписки — из Валлены, Ташира и Эбры. Между прочим, на полмиллиона. Представляете какого труда стоило их перекупить?
— Вам? — в голосе Гвендора прозвучала такая презрительная ирония, что я невольно оглянулся на окно — воздух в кабинете стал настолько холодным, что мне показалось, будто стекло вот-вот покроется инеем. — Это был не просто труд, а истинное самоотречение, ваша светлость. Если, конечно, это действительно сделали вы.
Морелли слегка смутился.
— А вы полагаете, что вы один даете мне хорошие советы?
— Полагаю нет, — мой друг выдохнул и явно овладел собой, только два оставшихся пальца на правой руке совсем плотно прижались к ладони. — До такого изысканного хода я бы действительно не смог додуматься.
— Послушайте, Гвендор, — первый министр засунул бумаги обратно и повернул ключ в замке, — я устал от того, что вы бесконечно проповедуете мне какие-то моральные принципы. Сейчас у меня есть превосходный шанс — создать Валленский союз на тех условиях, которые выгодны мне. То есть Круахану. И поставить во главе его человека, который удобен мне. То есть который принесет пользу Круахану, конечно. А что предложите мне вы с вашими принципами? С благородным поклоном вернуть все расписки? Или не выставлять с их помощью никаких условий?
— Ни в коем случае, монсеньор.
— То есть вы одобряете мои действия? — Морелли чуть приподнял брови, но на его лице отразилось явное облегчение.
— Более того, я преклоняюсь перед вашим стратегическим гением.
— В самом деле? Хм.. — Морелли мерил Гвендора глазами, все пытаясь найти какой-то подвох. — Вы так редко говорили мне подобные слова последнее время.
— Я копил силы, ваша светлость.
Гвендор поклонился и невозмутимо отправился к дверям. Уже протянув руку к створке, он сказал, полуобернувшись:
— В обмен на свою покладистость я хотел бы попросить вас о небольшом одолжении.
— Каком еще? — испуганно сдвинул брови Морелли, которому в слове "одолжение" всегда мерещилась денежная подоплека.
— Я хотел бы уточнить имя того счастливца, кого вы прочите на пост главы Валленского союза.
— Ну... Я не... Я вовсе не говорил, что уже решил, кто это будет.
Гвендор слегка кивнул, словно подтверждая что-то.
— В таком случае желаю вашей светлости удачного выбора.
Выходя следом за ним из кабинета, я невольно обернулся, прикрывая за собой дверь. Морелли стоял, выпрямившись за столом, и в его чуть маслянистых карих глазах, смотрящих в спину Гвендора, светилось странное чувство. Я не взялся бы определить точно эту удивительную смесь — но там точно были страх и тоска.
За дверями канцелярии Гвендор повел себя неожиданно стремительно — он схватил меня за рукав, бегом дотащил до стоящей неподалеку кареты и толкнул внутрь, одновременно дернув за шнурок, чтобы кучер поторапливался. Я только успел заметить, что карета была обычной наемной, а наша орденская осталась бесцельно торчать возле канцелярии.
— И куда мы теперь едем? — спросил я через некоторое время, отдышавшись.
Гвендор время от времени выглядывал в окно, стараясь, впрочем, прикрываться занавеской.
— А куда бы вы хотели поехать, Торстейн?
— Я бы отыскал ее, — сказал я искренне. — Рандалин.
— А я, наоборот, собираюсь нанести визит моему другу герцогу Гревенскому.
Гвендор откинулся вглубь кареты и слегка прикрыл глаза. Его лицо в полумраке снова стало совершенно непроницаемым, но я все-таки знал его гораздо лучше, чем Морелли, чтобы не слишком пугаться.
— Вы что, не понимаете, почему она вам ничего не сказала? Потому что вы все время ведете себя с ней, как... Вы постоянно демонстрируете ей свое превосходство. Разве после этого она будет с вами откровенной?
— Я понимаю, — тихо сказал Гвендор. — Но вы знаете, Торстейн, почему я так поступаю.
— Нет, не знаю! Вернее, знаю, но не могу понять, хоть убейте меня!
Гвендор наклонился вперед. Его лицо оставалось таким же неподвижным, но глаза засверкали настолько ярко, что я невольно отшатнулся.
— Так вот теперь послушайте меня. Вы можете сказать точно, что случится со мной через несколько дней? Скорее всего меня вызовут в Эмайну и подвергнут суду за недопустимо тесное общение с представителями вражеского Ордена. Каким я останусь в ее памяти? Если это будет образ мрачного, холодного и насмешливого круаханского командора, переполненного комплексами по поводу собственной внешности, который хоть зачем-то и спас ее, но не упускал случая поиздеваться по всякому удобному поводу, она все равно испытает некоторое сожаление о его судьбе, но оно, по счастью, будет недолгим. Или вы хотите, чтобы она второй раз почувствовала то, что уже испытывала по моей милости? Я видел, какие сны ей снятся, — он стиснул покалеченную руку. — Запомните, Торстейн, я уничтожу любого, кто осмелится причинить ей зло. А если это буду я сам — меня это тем более не остановит.
Я опустил глаза. В этот момент я не мог выдержать этого взгляда, столько в нем было любви и страсти, и не какой-то отвлеченной, какую я часто встречал у орденских воинов, выдумывавших себе прекрасный идеал для возвышенной тоски и искавших одновременно утешения у маленьких трактирщиц в эмайнской гавани. Это была живая любовь, в которой смешались страдание и счастье, радость от того, что он говорит о ней, и печаль от того, что очень скоро он не сможет ее видеть, и какое-то непонятное мне торжество. Я никогда не испытывал такой любви, и ни разу не видел мужчин, которые признавались в подобном. Он глубоко тосковал по ней, тосковал физически, но вместе с тем был готов отдать все, лишь бы не нарушить ее спокойствие. Я ничего не мог ему возразить, даже если считал, что он поступает неправильно.
— Мы уже рядом с домом Гревена, — сказал я, кашлянув. Сейчас я был готов сказать что угодно, лишь бы нарушить это натянутое молчание.
Гвендор опустил ресницы, и я невольно облегченно выдохнул.
— Посмотрите в окно, Торстейн, не видите ли вы кого-то из знакомых вам персонажей.
Я посмотрел. В очередной раз пошел дождь, обещавший стать затяжным. Крупные тяжелые капли звучно шлепались на булыжники за окнами кареты. Воздух мгновенно наполнился влагой и стал таким же размыто-серым, как опустившееся на острые башенки небо. Прямо под проливной дождь из дверей особняка Гревена вышла фигура в зеленом плаще, который сразу намок настолько, что стал просто неразличимо темного цвета.
Рандалин помедлила на пороге, накинув на голову капюшон, но он был слабой защитой — капли дождя сразу побежали по ее лицу, и пряди волос прилипли ко лбу. Ее лошадь была привязана к ограде в нескольких шагах, но она неожиданно побрела пешком по улице, не особенно заботясь о том, что наступает в достаточно глубокие лужи.
— Что она там делала? — спросил я, не особенно рассчитывая на ответ.
— Видимо, просила взаймы, — тихо отозвался Гвендор. — Наш гревенский друг обычно производит впечатление весьма состоятельного человека, судя по тому, как он тратит деньги в трактирах. Но если бы кто-то захотел скупить его долговые расписки, ему пришлось бы потратить в несколько раз больше, чем неизвестному благодетелю и мудрому советнику нашего первого министра.
— И куда она идет теперь?
— Не знаю, Торстейн. Но насколько я представляю ее характер, она не остановится. Главное только успеть, чтобы она не натворила каких-нибудь непоправимых вещей.
Я проводил взглядом идущую сквозь дождь фигуру и легко представил, как она бредет молча, стиснув губы и выдвинув вперед упрямый подбородок, не замечая струящихся по лицу потоков воды. Гордая Рандалин оставалась воплощением гордости даже на пороге кредиторов, и даже тот факт, что она вымокла с ног до головы, не лишал ее непонятного превосходства. Наша карета медленно ползла следом за ней, осторожно поворачивая за углы домов. Но она так ни разу и не обернулась — видимо, совсем потеряв ощущение осторожности.
Мы следили за ней, пока Рандалин не пересекла Новый мост и не свернула в извилистые переулки Темного квартала, название которого прекрасно говорило само за себя. На самой его границе, одной стороной на освещенную огнями Новую набережную, а задними дверями выходя в самое сердце спутанных переулков щириной в вытянутую руку, стоял хорошо заметный двухэтажный дом с тремя высокими модными башенками. Рандалин чуть помедлила, но потом стряхнула с головы капюшон, так что мелкие струйки полетели во все стороны, отжала руками свисающие на лицо пряди и перешагнула порог.
Теперь я даже не стал спрашивать у Гвендора, куда она направляется. Дом этот был хорошо известен в Круахане — единственный относительно признанный игральный притон, где собирался круаханский полусвет и жаждущие острых ощущений дворяне, заводящие сомнительные знакомства. Чтобы войти туда прямо, не скрывая своего лица под маской, надо было действительно обладать характером Рандалин.
— Видите, Торстейн, — с легкой мечтательной интонацией произнес Гвендор, — она всегда была такая. Она всегда старалась добиться того, чего хотела. Иногда казалось, что это совсем невозможно, но все-таки каким-то чудом ей это удавалось.
