Главный тезис, который мы старались привить новичкам — 'не будь равнодушным, делай все возможное для города, общества и страны, ведь именно от каждого из нас зависит, какой наша Родина будет завтра'. И это нам удавалось. Люди слушали нас. Многие были изначально настроены скептически, сидели с саркастическими ухмылками. Но доброжелательное отношение, атмосфера товарищества, наши аргументы и реальные дела, которыми мы только начинали заниматься, постепенно заставляли их прислушиваться к нашим словам, и растапливали лед недоверия.

На следующий день после показательного выступления я, Вероника и Зорин два часа поили Гордея чаем с печеньем и беседовали, объясняя принципы, на которых собирались строить ВПК 'Красное Знамя'. Разумеется, воспитанный на блатной романтике подросток не мог сразу же кардинально измениться. Но зерно сомнений и пищу для размышлений мы ему дали. И под конец душевного разговора, Семен даже немного отмяк.

Провожая парня, я рассказал ему о проделках Бидона и попросил сделать так, чтобы этот отморозок не приставал к маленьким девочкам, и не убивал животных. Побагровевший от ярости белобрысый сквозь зубы пообещал, что он займется этим вопросом, и лично объяснит извращенцу и садисту его неправоту.

Тем временем, численность участников 'Красного Знамени' росла как на дрожжах. За неделю в клуб записалось около 500 человек молодежи. Это было очень внушительное количество для нашего городка. Пришлось Веронике и Зорину разговаривать с начальником спортивного комплекса 'Звезда', чтобы переместить часть тренировочных групп туда. Их активно поддержал мой отец и Подольский согласился. Теперь у ВПК 'Красное Знамя' было два зала для тренировок — в помещении клуба, где остался наш штаб и в 'Звезде'. Занятия с новичками вели Мальцев, Волобуев, Потапенко, пришлось и мне подключаться. Даже загруженная агитационными делами Вероника тоже взяла отдельную небольшую группу из девушек и ребят младшего школьного возраста. Со всех участников 'Знамени', кроме детдомовцев и детей из трудных семей, собирались взносы от 20-30-ти копеек и до рубля и выше, на текущие расходы: помощь ветеранам и малышам, оставшимся без родителей, приобретение спортивного инвентаря для тренировок и другие нужды ВПК 'Красного Знамени'. Занималась сбором средств наш главный агитатор Вероника со своими добровольными помощниками.

Не забывал я и о новой 'сестренке'. Заезжал в детдом, привозил ей и подружкам гостинцы, пару раз, с разрешения директора, брал Машу с собой погулять по парку и посидеть в кафе. Кстати, на одной из таких встреч, хихикающая малявка рассказала, что у Бидона появился огромный фингал под глазом и теперь он обходит малышей десятой дорогой, не рискуя даже приближаться к ним. Похоже, беседа Гордея с отморозком получилась на редкость убедительной.

Иногда компанию мне составляла Аня вместе с Олей и Ваня с Валей. Волков вообще был удивительно добрым и ответственным парнем. Несмотря на загруженность тренировками по гребле и в клубе, он сразу же согласился взять шефство над Валей.

Тамару Федоровну тем временем перевели в общую палату. Её состояние улучшилось, и она уже могла принимать гостей. Узнав об этом, я вместе с Мальцевым заехал к ней, предварительно посетив базар и приобретя у крикливых торговцев налитые спелым соком красные яблоки и ярко-оранжевые мандарины. Мама Сергея просто 'засияла' как теплое летнее солнце, увидев меня. Смущенный искренними объятиями, поцелуем и пылкими благодарностями, 'спаситель' позорно сбежал через пять минут, бормоча извинения, ссылаясь на занятость и обещая обязательно заехать попозже.

Несмотря на загруженность делами, пару раз удалось встретиться со Светой. Первый раз я приехал к ней в общежитие с Серегой Мальцевым, узнавшем о прошлом инциденте с местной шпаной и вызвавшимся меня сопровождать. Моему товарищу сразу же пришлась по вкусу соседка Светы по комнате — рыжая фигуристая Алена. Подруге шатенки тоже понравился высокий широкоплечий Мальцев, и гулять по парку мы отправились уже вчетвером. Я наслаждался каждым мгновением свидания, шутя и болтая о всяких пустяках и с удовольствием слушая заливистый заразительный смех своей подруги. Мы гуляли, обнявшись под звездами, светящимися теплым синеватым светом сквозь ветки деревьев, мечтали о будущем и, дурачась, танцевали, шурша засохшей листвой, под громкую музыку, доносившуюся из кафе напротив. Все-таки в брежневском времени были собственная романтика и очарование. И юные девушки в большинстве своем являлись наивными и искренними созданиями, ждущими настоящей любви...

А тем временем работа в клубе набирала обороты, налаживались первые контакты с милицией. Вероника, как и обещала, привела не только своего знакомого лейтенанта, но и его папу майора. После чаепития и доверительной беседы в кабинете у Зорина, экскурсии по клубу, знакомства с нашими делами и тренировочным процессом, каменные лица милиционеров заметно расслабились. Вячеслав и его отец Олег Борисович пообещали помогать и содействовать во многих наших начинаниях, а лейтенант, впечатленный эффективными приемами рукопашного боя, напросился на тренировки, пообещав привести и нескольких своих друзей — молодых оперов.

Я, в свою очередь, нанес визит Омельченко, отыскав его в 'родном' РОВД. Максим Иванович встретил меня настороженно. Но когда я изложил свою просьбу, смягчился, посматривая на меня с невольным уважением. Старший лейтенант, сам выросший в 'проблемной' семье, воспринял мою просьбу помочь с получением списка трудных детей, чтобы взять над ними шефство и вырвать из цепких лап улицы, с большим энтузиазмом. Он пообещал поговорить с инспектором по делам несовершеннолетним, и всячески содействовать этой инициативе. Расстались мы с Омельченко почти друзьями.

Не забывал я и о физической подготовке. С первых дней 'попадания' в свое прошлое, активно загружал свое тело серьезными нагрузками, пытаясь улучшить общую выносливость и силовые показатели. Пять раз в неделю, я вставал в 6 утра, вытаскивал на спортивную площадку возле дома две потертые папины 16-килограмовые гири, и проводил небольшую, но жесткую тренировку. Жимы, подбрасывания и кручение снарядов вокруг тела, рывки, чередовались с подтягиваниями и другими упражнениями на брусьях и турниках. Работал по принципу 'круговой тренировки', переходя от одного упражнения и снаряда к другому с минимальным отдыхом. Именно так готовились борцы олимпийского уровня и другие атлеты, для которых была очень важна силовая выносливость, а не 'дутые' мышцы быстро устающих культуристов, в конце 80 — начале 90-ых рекламировавшихся во всех спортивных газетах и журналах.

Три раза в неделю, после интенсивного получасового утреннего тренинга, я бежал кросс от пяти до семи километров по пересеченной местности пустыря, находящегося недалеко от дома. Перепрыгивая на ходу поваленные деревья, кучки земли, ямки и другие препятствия, я готовил свое тело к привычным в прошлой жизни марш-броскам. Сначала бегал налегке, а потом надевал на спину рюкзак с книгами, постепенно увеличивая нагрузку. Но на этом не останавливался, и еще больше усложнял задачу. Всю дистанцию кросса проходил в рваном темпе, резко увеличивая скорость на коротких участках, а потом сбрасывая её. Я спинным мозгом чувствовал: такая подготовка в недалеком будущем может спасти мне жизнь.

Конечно, на свои 'спецназовские' показатели выйти за короткий срок было невозможно. Но за месяц появились первые результаты. Тело налилось силой, начали прорисовываться сухие, перевитые жилами мышцы, предплечья обрели каменную твердость, а старые футболки и рубашки начали жать в плечах.

И конечно, первой это заметила мама.

— Растешь сына. Вон уже совсем большим и сильным стал, придется новые вещи покупать. Настоящий мужчина, — с легкой грустинкой вздохнула она, потрепав меня по волосам после очередной тренировки.

А жизнь шла своим чередом. Началось активное наведение порядка в школах. Через пару дней после моего показательного выступления произошел первый инцидент....

* * *

* *

10 октября 1978 года. Вторник.

После алгебры, ко мне подлетел Пашка, таща за локоть смазливую черненькую девочку из 9-ого Б.

За её руку держится пацан помладше, по виду четвероклассник. Ребенок судорожно всхлипывает, прижимая к лицу платок. Белоснежная ткань с голубыми узорами испачкана кровавыми разводами.

— Леха, в туалете на втором этаже Недельский, Лесенко и Поляков курят и младшеклассников шмонают, — взволнованно сообщил Амосов, — Танькин брат сопротивлялся, так они ему нос разбили.

— Сволочи, я им головы оторву, — шипит девятиклассница. Её глаза метают молнии. Ребенок сморкается, выбрасывая на платок очередные сгустки крови.

'Суки', — в глубине души поднимается и нарастает как снежный ком бешеная ярость, готовая в любой момент выплеснуться наружу. Я далеко не ангел, но ненавижу, когда подонки бьют маленьких и слабых.

— Так Паша, зови Мансура и Смирнова, а мы пока с Ваней пойдем с этими уродами поговорим.

— Давно пора, — кивает Волков. Его мрачный взгляд не сулит сявкам ничего хорошего.

— Вы тоже с нами, — предупреждаю брата и сестру, — Тань, как твоего братца зовут?

— Михаил, — с достоинством отвечает девочка.

— М-м-миша, — одновременно с сестрой подает голос ребенок, пытаясь сдержать очередное рыдание.

— Держи себя в руках Миша, — наклоняюсь к пострадавшему пацану, — Ты же мужчина. Сейчас мы пойдем и накажем твоих обидчиков. Ты готов их показать, и рассказать, как все было?

— Готов, — паренек затихает и исподлобья смотрит на меня. Забираю у него платок, аккуратно промокаю разбитый нос, убирая подсохшие красные разводы над губой. Кровь уже перестала течь. Платок сразу же отбирает и засовывает себе в карман сестренка.

— Вот и отлично. Пошли, — протягиваю пареньку ладонь.

Пашка убегает звать Мансура и Смирнова. Ребенок бодро шагает со мной по затертому паркету. С другой стороны его держит за руку насупленная Татьяна. Чуть позади нас идет Ваня с решительным выражением лица. Встречающиеся по дороге школьники с любопытством смотрят на нас. Спускаемся на второй этаж. Возле серой двери мужского туалета останавливаемся.

— Таня подожди нас здесь, — прошу девятиклассницу, — мы сами разберемся. Все будет нормально.

Девчонка хочет что-то сказать, открывает рот, но потом передумывает.

— Хорошо, — кивает она, — только я вот тут стоять буду и с места не сдвинусь, пока вы оттуда не выйдете.

Передаю руку ребенка Ване, вдыхаю, настраиваясь на боевой ритм, и резко рву закрытую дверь на себя. Разбухшая от времени и влаги древесина противно стонет, соприкасаясь с плиткой.

Быстрым шагом захожу в туалет. Грязный заплеванный пол со свежими сплющенным окурками. Лесенко и Поляков с перекошенным испугом лицами вскакивают с подоконника. В их пальцах тлеют горящие огоньки сигарет. Стоящий ко мне спиной Недельский оборачивается, пряча руку с папиросой 'Беломорканала' за спину.

— Шелестов? — вырывается у него. Лесенко и Поляков, узнав меня, расслабляются. На их лицах появляются наглые ухмылки.

Вперед выходит Ваня с Мишей.

— Ну-ка Михаил, расскажи, что тут происходило, — поворачиваюсь к малышу.

— Я в туалет зашел, а тут эти, — шмыгает носом ребенок, — курят.

Школьник замолкает. Под наглыми взглядами сявок он съеживается и опускает голову, рассматривая поцарапанную плитку на полу.

Поднимаю ладонью его подбородок:

— Миша не бойся, говори как есть, мы разберемся.

— Они спрашивают: 'Деньги есть'? — хмуро бубнит парень, — а я им 'нету'.

Вот этот, — палец школьника утыкается в улыбающегося Недельского, — говорит, 'не ври, выворачивай карманы мелкота'. Я отказался.

Паренек замолчал.

— Продолжай Миша, не робей, — подбадривает его Ваня.

Ну он меня того, ударил, нос разбил, — на последней фразе голос ребенка дрогнул, — карманы вывернули, тридцать копеек забрали.

— Понятно, — мой голос холоден как лед.

— Ну и чего ты нам сделаешь? — улыбается Недельский, — В ментовку побежишь?

Дверь снова с протяжным скрежетом распахивается, и ухмылка с физиономии Антона пропадает. За моими плечами вырастают внушительные фигуры Мансурова и Смирнова. Сзади маячит веснушчатое лицо запыхавшегося Пашки, подпершего спиной захлопнувшуюся дверь.

— Нет. Не побегу, — усмехаюсь я, — Зачем? Сами вас воспитывать будем.

— Ты чего? — подает голос Лесенко, — Вообще, оборзел Шелестов? Смотри, и не таким рога отшибали.

Молчу. С этими уродами дебаты бессмысленны. Они понимают и уважают только силу.

Резко бью костяшками левой в солнечное сплетение Недельскому. Сявка охает, и сгибается пополам. Ладонью захватываю запястье Лесенко, и с силой сдергиваю его с подоконника. Он с грохотом шлепается на пол как лягушка, раскорячив в разные стороны руки и ноги, получает удар ногой по бедру от Волкова и трамбует животом плитку. Быстро выдвинувшийся вперед Мансуров коротким левым боковым сшибает Полякова как кеглю.

Ударом ладони по затылку отправляю Антона на пол, к остальным сявкам.

— Ах ты сука, — стонет Недельский, но болезненный тычок ногой по почкам, заставляет его заткнуться.

— Бить детей и забирать у них деньги может только говно, — сообщаю скрюченному на полу Антона, — сейчас мы отправим тебя в родную среду.

Подхватываю сявку подмышку, поднимая его.

— Давайте Ваня и Серега подключайтесь, Мансур посмотри за этими, пусть лежат смирно, — командую я.

Боксер кивает, Смирнов и Волков послушно хватают Недельского.

Антон упирается, но мы волочим его к белому кружку параши.

Моя рука упирается в его затылок, заставляя голову нагибаться вниз, прямо в вонючее и запачканное коричневыми потеками очко.

— Не надо, пожалуйста, я больше не буду, — дрожащим голосом умоляет Недельский. И куда только подевалась его наглость и самодовольство?

— Отвечаешь за свои слова? — уточняю я, продолжая направлять его башку в загаженную ямку параши.

— Отвечаю, гадом буду, — хрипит Недельский, — я завязал. Пидаром буду, если еще кого-то трону.

— Ладно, поверю тебе на первый раз, отпустите его ребята.

Смирнов и Волков разжимают руки. Антона трясет мелкой дрожью. Его грудь ходит ходуном, с шумом вбирая в себя воздух.

— Давай обратно, — тычком, направляю его в соседнее помещение, к распростертым на полу дружкам.

Там картина все та же. Лесенко и Поляков глотают пыль, вытирая собою грязь. Между ними с видом надзирателя стоит Тимур. Дверь по-прежнему подбирает спиной Пашка. Рядом с ним привалился к стене Миша. В глазах ребенка светится нескрываемое удовольствие.

— Отдохнули? — интересуюсь я.

Сявки что-то неразборчиво мычат в ответ.

Можете встать, — милостиво разрешаю я.

Лесенко и Поляков медленно поднимаются и оттряхиваются, прожигая меня ненавидящими взглядами. Поляк щупает ладонью челюсть и кривится. Больно? А ты как думал?!

— Верните ребенку его деньги, — требую у сявок.

Недельский нехотя залазит в карман, и достает горку мелочи. Из кучки монет, выбираю двадцать и десять копеек.

— Держи Миш, — протягиваю ребенку монетки.