Осознание

Все согласились, и глава комиссии сказал:

— Ну, значит тогда все. Капитан, распустите расстрельную команду. Оставшихся осужденных мы сегодня отправим с конвоем в район. Оттуда их транспортом перевезут по месту отбытия наказания.

Мы вышли из палатки, и я подошел к стоящему под охраной Владимиру.

— Меня расстреляют? — спросил он, не столько со страхом, сколько с какой-то жестокостью.

— С ума сошел? — изумился я. — Пошли паспорт получать.

Его радость, как и свой испуг за него там, в палатке я буду помнить очень долго.

Временный паспорт на имя Владимира Морозова нам выдал лейтенант — секретарь комиссии. Рассматривая толстенькую книжицу, Владимир изумлялся, зачем столько страниц.

— В паспорте отмечаются все твои заслуги. Весь твой трудовой стаж. Замечания тоже отмечаются, но редко. Никто не хочет портить другим жизнь. Эта документина у тебя на всю жизнь, если твои данные не восстановят. Пошли запрос на тебя писать очередной.

— Опять отпечатки снимать будете? — спросил он с досадой.

— У меня их уже во... — я указал на свое горло. И, правда, в личном деле Владимира, что унес обратно в канцелярию Сергей, было два или три бланка запасных с отпечатками.

Вечером, когда комиссия на своем транспорте двинулась дальше на юг, а временный лагерь опустел полностью, мы собрались у нас дома что бы обмыть получение паспорта нашим погорельцем.

— Они его уже расстрелять хотели! — Возмущался Сергей чуть пьяным голосом. — Мол, не место среди нас больным на голову. Я ему хотел сказать, что он сам больной...

— Кому? — спрашивала Настя, радуясь, что Владимир отделался от всех этих дознавателей.

— Да там был один мудак. Знаток законов и инструкций. Это по его милости две трети была расстреляна. Мол, инструкция есть такая. И комиссия выбирала не виновных и невинных, а кого стоит расстрелять, а кого нет. Бред согласитесь? И кого они больными называют? Их самих в психушку надо.

Андрей, помощник Василия дернул за край формы Серегу и попросил его не орать так и о таком. Василий кивнул, сказав, чтобы не палил расслабуху.

— Какой-нибудь солдатик услышит под окнами и привет севера! — сказал Василий.

Серега поднял тост, и мы выпили за нас. Тех при ком не надо думать сдадут тебя или нет на утро следователям глядящих.

Слушавший нас Владимир все никак не наиграющийся со своей паспартиной вдруг сказал:

— Как так жить-то можно, всего боясь...

— А об этом главное не думать. — Пожав плечами, сказал я. — Просто надо делать свое дело и все.

— Мдааа... — протянул загадочно Владимир и сказал: — Я думал это у нас дурдом... А вам тут тоже не скучно.

Мы посмеялись и попросили рассказать, еще что-нибудь из ложных воспоминаний погорельца.

— Да ну вас. — Пожаловался он. — Опять издеваться будете над больным человеком.

— Забудь что ты больной! — сказал с насмешкой Василий. — Видал? Больных расстреливают.

— А у нас тоже не особо лечат. Изолируют. Чуть что не так все... давай-ка прокатись в "санаторий" лет на пять... За обычную демонстрацию протеста, можно влететь года на три. Это если повезет и не припишут тебе по доброте своей сопротивления аресту или антигосударственную агитацию.

— Ха. — Не подобающе усмехнулся Руслан. — Зато ведь не расстреливают?

— Нет. Не расстреливают. — согласился Владимир. — Отправляют туда, где ты сам сдохнешь.

— Это где? — спросил Руслан, подливая себе и Владимиру самогона.

— Полигоны всякие... Эксперименты научные. Или медикам на растерзание...

Я вдруг осознал, что начинаю верить этому спокойному уверенному голосу страшно изуродованного человека.

— Брррр. — встряхнул я головой. — Насть, ты не слушай его... У него там пятиэтажки на воздушной подушке катаются. Он и не такое придумает.

— Ну-ка, ну-ка... — потребовал подробностей Василий, и через упрямство свое Владимиру пришлось повторить нам сказку про то, как он работал в какой-то пустыне, развозил воду для местных жителей.

— А отчего же они в пустыне живут? Им что места мало?

Владимир пожал плечами и не пояснил.

— Все. Завязываем со сказками про лучший мир. — Потребовал Серега.

— Да он не лучше наверное... — признался Владимир. — Просто там другие проблемы. Другие сложности. Я там не смог... И вроде как получается, что мне второй шанс дали. Только изуродовали.

Поучительно подняв палец, Василий сказал:

— Во! За все надо платить. Слышишь, Серега, я тебе говорю. А вообще ты прав. Все завязываем с болтологией. Все по домам.

Разогнав толпу, отправив Владимира спать в общагу, где обитали бывшие заключенные решившие остаться при лагере, мы с Василием не завалились спать, а засели на кухне, и я спросил его после очередной кружки трезвящего крепкого чая:

— Ну, чего? Завтра Серега документы на твою Алинку выпишет. Тебе подписать их надо будет.

— Подпишу. — спокойно сказал Василий.

— И она уедет?

— И она уедет. — Кивнул он и, подумав, добавил: — Причем поедет вместе с грузовиком с картофелем. От моей помощи она отказалась. Не мил я ей стал.

— А что Настя сказала?

— А она тебе ничего?.. — спросил он удивленно, потом ехидно так усмехнулся и сказал: — Значит и не надо тебе знать.

— Да вы сговорились. — Сказал я и отхлебнул горячего чая.

— Да нет... — как-то грустно сказал Василий. — Просто все это настолько глупо и непонятно, что начну я рассказывать, ты будешь меня пытать "Что?" да "Как?". И такой сукой ее считать начнешь. А это не так... она в чем-то права. Так что даже не спрашивай.

Я и не стал спрашивать. Просто посидели, поговорили о делах, о разболтанности личного состава. Василий сделал мне втык за участившееся пьянство на постах. Понимая что, в общем-то за дело я пообещал разобраться, как закончим с уборочной.

— На губе сгною. — Пообещал я невидимым врагам служебной дисциплины.

Василий, хмыкая, сказал:

— Сначала надо самим бросить каждый день пить. С нас же пример берут...

— Значит, пора вспоминать службу. — Пришел к выводу я и опечаленный поплелся в постель.

Настя во сне обняла меня, закинула мне на бедро ногу и пробормотала:

— Завтра не буди меня. Вставать готовить не буду.

— А покормить меня перед службой? — притворно возмутился я.

— Завтра воскресенье... — напомнила мне она и я понял, что новую жизнь в воскресенье не начать, а в понедельник ее начинают только самые наивные.

Сон семнадцатый:

С каким-то абсолютным пофигизмом я осознал себя плывущим в море тюленем. Понимая, что это сон из того же порядка что и прежнее, я не стал ждать пока меня сожрет акула или касатка. Не стал ждать внезапного появления на катерах охотников. Я просто нырнул и пошел на глубину.

Блин, я и не знал, что тюлени могут так долго под водой находиться. Прежде чем меня потянуло наверх, я заметил силуэт на фоне светлой поверхности моря. Огромная акула проплыла над моей головой, неторопливо и величественно изгибая свое хищное тело. Я сам себе улыбался, понимая, что именно она и должна была меня сожрать. Я уже захлебывался, но не давал себе всплыть. В общем, убил себя нафиг, чтобы не мучиться...

Алина получив документы и деньги за отработанный в лагере период не уехала в тот же день, хотя в паспорте уже стояла отметка об освобождении и в течении двух недель она обязана была прибыть по месту приписки. Поселившись у одной из местных семей, сняв у них на неделю комнату, она удивила этим даже Василия. Он мучился вопросом, надо будет ей выписывать разрешение на постоянное проживание в поселке или нет. Поручив мне в случае чего прописать ее у нас, он кажется, с тайной надеждой только и ждал ее обращения. Настя же целыми днями пропадала у нее и помогала привыкнуть к жизни на воле. Пожертвовала ей некоторые из своих вещей. Взяла с моего разрешения довольно приличную сумму в тысячу сто единиц и закупила в поселковом магазине для девушки все необходимое в долгом путешествии. От мыла и зубной щетки, до недорогих духов и прокладок. Нет, не подумайте, я не требовал отчета, на что она тратит деньги. Не так у Насти много подруг, чтобы не проводить одну из них в дальнюю дорогу. Вечерами она рассказывала Василию, о чем говорила с Алиной и что она говорила о нем. А полковник, словно мазохист требовал подробностей, пусть даже неприятных для него. Иногда он был хмур и мрачен, иногда после таких разговоров он становился грустно задумчивым. Он не пытался со мной или с кем-то другим делиться своими переживаниями. На работе он работал, как проклятый редко появляясь в кабинете, целый день тратя на разъезды. После работы трезвый и серьезный осматривал лагерь в поисках, чего-либо неправильного или неуместного. Часто общался с вернувшимися с работ заключенными. О чем он там с ними говорил, я не интересовался. Зато знал, что заключенные, как ни странно, сопереживают с нашим начальником лагеря его размолвку с Алиной. Слухи же быстро разбегаются. Я, конечно, понимаю, что они должны были испытывать благодарность к человеку, который настолько облегчил их быт и предоставил максимум свободы в пределах разумного. Но как-то не вязались у меня в голове слова "любовь заключенных" и "Начальник лагеря". Ну, какая там может быть любовь? Максимум уважение. Но что-то перевернулось в нашем маленьком мирке, если наши добровольные помощники передавали искреннюю поддержку скатившемуся в черную меланхолию Василию.

А Алина, зная, до чего доводит моего друга, словно еще издевалась над ним, частенько приходя к нам и вызывая мою Настю поговорить на крыльцо. Они сидели там, болтали, смеялись, а Василий себе места не находил мотаясь из комнаты в комнату.

Но он сдержался. Не сорвался. Не наделал глупостей. Только разве что потух странным образом. Исчезла воля из глаз, появилась странная и пугающая пустота. Словно он перестал понимать, что и зачем он делает. И для чего. И кому все это нужно. Потеряв смысл жизни, как говорится, он не потерял работоспособности и делал все возможное, выматывая себя и заставляя отвлекаться от личных проблем.

Не смотря на свои чувства, а может и именно благодаря им, Василий сделал то, что очень сильно и на всю жизнь удивило меня.

Где-то на пятый или шестой день после освобождения Алина пришла к нам домой и попросила меня поговорить с Василием о том, чтобы на сутки выпустить из лагеря нашу общую подругу Наталью. Попрощаться и провести вместе ужин. Я посчитал идею не самой плохой и довольно воодушевленно направился в лагерь к Василию, который в тот вечер что-то запаздывал к ужину.

Найдя его на бывшем пустыре, теперь застроенном невеликими домиками, общающегося с несколькими заключенными по поводу вечно забивающихся сливов, я уже хотел отозвать его, но Василий жестко сказал мне:

— Разберись с канализацией. Почему мне приходится это выслушивать? Тебе докладная поступила еще два дня назад.

Пообещав, что разберусь на следующий же, день я отозвал его в сторонку и спросил, как он относится к том, чтобы выпустить Наталью попрощаться с Алиной. Я даже открыто сказал, что это просьба самой Алины. И что она будет очень благодарна за такой подарок.

Внимательно смотря мне в глаза, Василий ответил коротко и ясно:

— Нет.

Спросив, почему, я ожидал услышать брань в свой адрес, но Василий терпеливо пояснил:

— Тема, понимаешь... хорошо, что она пришла тебя просить, а не меня. Ей бы мне было тяжелее отказывать. Так что спасибо.

— За что?

— За то, что я при тебе хоть выматерится могу. — С усмешкой сказал он. Двигаясь к проходу в административную часть лагеря, он добавил мне через плечо: — Мне сложно объяснить, что я чувствую. Но я думаю это знатная подстава. Выпустим мы на сутки ее и не вернуться они обе. А мне останется только самому себе наручники одеть, пока другие этого не сделали.

— Да брось ты, — сказал я не отставая от него. — Что за глупость? Ну, куда две девки побегут?

— Пойми ты дурак... это уже было однажды... в этом лагере. Именно так я стал начальником его. Предыдущий выпустил свою подружку. А она возьми да и сбеги от него. Ладно, если бы она просто сбежала из лагеря, но он пропуск подписал. В общем, где он сейчас лес рубит загадка из загадок. Он не смог мне внятно рассказать, зачем он выдал пропуск. Ведь именно я его арестовал.

Многое стало понятным.

— Ты поэтому не выпускал даже втихаря Алину?

— Угу. И не только поэтому. Рыба гниет с головы. Мы пьем с тобой и охрана начала пить... как бы теперь гайки-то завернуть... Мы начали бы выпускать и они бы втихаря вытаскивали бы своих знакомых подышать воздухом свободы. Даже то, что я ходил к ней... и то... остальные сидели, небось, и думали про себя, а чем они-то хуже? И тоже заводили себе подруг из женских бараков. Всем хорошо... кроме порядка.

Мы прошли проходную и на другой стороне ее, Василий сказал странно:

— Пусть все идет, как идет. Все равно все будет так, как должно быть. И никак иначе.

Мы расстались, и я направился в лазарет.

Он был пуст. На все здание только Наталья да Владимир шумели в смотровой. Я прошелся в пустую палату не спеша "обрадовать" приятельницу своим визитом. Только услышав истерическое: "Нет! НЕТ! Неееееет!", я рванулся в смотровую и застал позабавившую меня картину: Наталья стоит на столе с бумагами доктора, а Владимир с веником на перевес гоняется за мышью на полу. Мышь скрылась за шкафом с медикаментами, и Владимир спасовал перед ним.

— Антисанитария!? — изумился я притворно. Мыши были такими же обитателями лагеря, как и заключенные и, можно сказать не иносказательно, что они стояли на полном пищевом довольствии. По крайней мере, списывались на них довольно значительные объемы продукции со складов.

— Да пошли вы все с вашими мышами! Это он гад принес! — выругалась в сердцах Наташка.

Из ругани Натальи я понял, что Владимир где-то выловил показавшегося ему забавным мышонка и притащил его в банке в лазарет. Наталья сначала не обратила внимания на стоящую на полу высокую стеклянную банку и нечаянно задела ее ногой. Банка покатилась и мышь, не теряя времени, дал деру. С хохотом Владимир носился за ним до моего появления, но нормальные грызуны два раза на одни грабли не наступают. Этот тоже не хотел больше даваться в руки изуродованному человеку.

Сев на деревянную кровать, застеленную клеенкой, я сказал Владимиру:

— Что смотришь. Шкаф отодвигай. Доставай грызуна.

— Да ладно, сам выйдет, как жрать захочет. — Отмахнулся Владимир и посмотрел на меня своими внимательными глазами. — А ты тоже меня выгнать пришел?

— В смысле?

— Да приходил Василий. Зашел такой, как по привычке. Осмотрелся. Сказал, что с завтрашнего дня без пропуска меня внутрь не пустят. А пропуск, мол, он не подпишет еще неделю. Что на него нашло, без понятия...

— Да бардак надоел. — Пожал я плечами.

С интересом, глядя на меня, Василий поинтересовался:

— А он обратно старые порядки не собирается возвращать? Типа, всех в бараки, разделить зоны, поставить вышки на место в центре? Всех под автоматы.

— Нет вроде. — Сказал я, хотя чего ожидать от взявшегося остервенело за службу Василия, не знал.