— Что именно ты хотел бы знать? — спросила госпожа Одо. — Я уверена, что мы с тобой прошли этап вырабатывания общего языка. У нас давно установилось нормальное рабочее взаимопонимание.
— Да, у нас с тобой неплохо покатило с самого начала, — тут же согласился, но сразу принялся более откровенно высказываться Миддлуотер. — Не забывай всё же, кто платит и возглавляет эти работы. Немало нам попадается еще всякого вздора, как, например, у Гюстава Лебона в описанной им психологии человеческих толп. Был в девятнадцатом веке такой расист-примитивист. Говорят, в книгу Лебона частенько заглядывал Владимир Ленин. Хотя всё здесь, действительно, довольно просто. В этих наших проблемах с господином Густовым стал уже разбираться даже мой адъютант.
— Поздравляю, — сказала Акико, чуть удивившись, и из её глаз выскочили-выпрыгнули озорные огнистые бесики.
— С чем? — Миддлуотер удивился тоже.
— С тем, что у тебя появился адъютант.
Миддлуотер довольно улыбнулся и пояснил, что адъютанта имеет уже давно, но по его легкому смущению и тому, как он быстро оглянулся на дверь, госпожа Одо уловила, что в функции помощника Джеймса входит и надзор за своим начальником.
— Мой Патрик постарался, нашёл выдающиеся работы нашего американского психолога Хосмера, — преодолевая возникшую неловкость, принялся рассказывать Миддлуотер:
— Так вот, милая Эйко, Хосмеру удалось научно обосновать существование в человеческом сообществе всего-навсего четырёх систем этики. Если мы вплотную подошли к вопросу, какой личностью быть Густову, на прошлом вашем консилиуме, помнится, речь как раз шла о культурном подслое, подведённом под образование, то эту личность необходимо выращивать на этическом основании, тщательно отобранном из четырёх возможных. Мне хочется, чтобы вами учитывалось, что все четыре этических системы, и это также установил Хосмер, оказались со слабиной, потому что людьми созданы. Одну из этих открытых им этик он назвал утилитаристской, имеющей в виду достижение пользы для большинства людей. Интересы других людей, меньшинства, эта этическая система попросту не замечает. Другую Хосмер назвал универсалистской. Она учитывает только чистоту намерений человека, игнорируя результат, который получится в итоге. Есть и люди третьей, коих можно назвать искателями справедливости, или уравниловки: всё должно распределяться между всеми поровну. Они не учитывают, что всех нас Бог создал разными, не одинаковыми...
— ...И, наконец, по Хосмеру, — лёгким жестом прервала Миддлуотера госпожа Одо, — те, кто привержен четвёртой системе, так и названной этической, превыше всего ставят свободу личности. Материальные блага их при этом не интересуют. Разумеется, Джеймс, мы учитываем всё это, но, наверное, ты не совсем точно об этом рассказываешь. Здесь речь идет о людях, а не о системах этики. Системы раскрываются через людей, не наоборот. А ты маловато приводишь типов людей.
Со времен Гиппократа насчитывали четыре типа человеческих характеров: сангвиник, меланхолик, флегматик, холерик. Борис Густов, как и я, личность деятельная, и тяготеет к сангвиническому типу характера. Но для меня более характерны отдельные меланхолические моменты, а у него наличествуют и флегматические и холерические, меланхолии в нём я не замечаю. Можешь поучить своего адъютанта и тому, чего он, интересуясь вопросами этики и проблемами людских характеров, пока не нашёл. Искать ему следовало не только в Америке. Не буду трогать французских сенсуалистов, пусть своими гипотезами пользуются сами. Изучавшие систему этногенеза русского ученого Льва Николаевича Гумилёва, кстати, сына поэта Николая Гумилёва, расстрелянного большевиками, и даровитейшей поэтессы Анны Ахматовой, исходя из введённых Львом Николаевичем в научный оборот понятий аттрактности и пассионарности, то есть способности человека увлекать других и притягивать к себе, и страстности, увлеченности — соответственно, построили графически в осях обобщённых параметров аттрактности и пассионарности расположение, в зависимости от наполненности этими двумя категориями и их соотношением в человеке, уже двенадцати социально-психологических типов характеров: от пророков, прорицателей, искусителей и творцов до бродяг и преступников.
Мой личный опыт общения с различными человеческими типами позволил, через двадцать лет после учеников Льва Гумилёва, расширить количество людских типов до пятидесяти, куда вошли и такие достаточно характерные личности, как духовидцы, эстеты, мечтатели, разрушители, сибариты, палачи, фанатики, садисты, деспоты, сомневающиеся, зеваки и даже стервы. А также: особи никчёмные, не от мира сего, такие индивидуумы, как скряги, и, наконец, шлюхи по нраву и сути, обоих полов. Мы учитываем и это, Джеймс.
Я даже думала, что взаимное расположение всех этих характеров правильнее было бы строить не на плоскостной диаграмме, а в трёх осях, объёмно, и третьим учитываемым параметром обязательно стало бы ещё и отношение этих характеров к кому-то или чему-то. Не удивлюсь, если кто-нибудь додумается расположить характеры в многомерной матрице, что было бы ещё вернее и интереснее. Может статься, после такого построения, что фундаментальных этических систем определённо больше, чем четыре. У всякого Хосмера свои узкие рамки. А у меня лично тоже рамки: не хватает времени, головы и свободных рук. Пусть последнее слово в этом вопросе будет за тобой, Джеймс, раз уж ты об этике и людских характерах так уверенно заговорил. Итак...
— Итак, мы договорились, — с настойчивым назиданием и чуть напыщенно резюмировал Миддлуотер, — что личность русского следует воссоздавать непременно на качественном этическом основании. Кстати, сейчас я летаю до Токио рейсовым самолетом и сюда на Хоккайдо еду скоростным поездом по тоннелю под проливом. Дольше, зато не устаю. Деньгам налогоплательщиков солидная экономия. Вот как отреагировали эксперты на твое нежелание спешить в отношении Густова. За что благодарю: высвободилось время почитать и подумать...
— Поменяй, смести акценты, Джеймс, — Акико не поддалась нажиму и не оставила последнего слова за Миддлуотером, — пойми: разница в действиях, в поступках людей начинается с того, чему их с детства учат! И учиться потом каждому человеку надо всё время, постоянно!
Не знаю, что читал и насколько рационально использовал Джеймс высвободившееся время. Но в мою жизнь, так или иначе, пришла пора серьёзно учиться. Учиться, начиная с самого начала. В чём-то почти с азбуки.
Хочу отметить, что и отец Николай своего добился. Прежде получения специального образования мне действительно создали религиозно-культурный подслой под него. Не мне судить о его истинной ценности. Я изучал Коран, но в это же время происходили занятия в русле православия с отцом Николаем. Ему я и адресовал первое противоречие, на которое мне указывали мусульмане, по их мнению, содержащееся в православной вере в Святую Троицу, которая, вроде бы, противоречит вере в Единого Бога. И подразумевался, сам собой, неизбежный вывод: кто не верит в Единого Бога — тот неверный, тот язычник.
Отец Николай продолжал эту мысль:
— А с язычниками, они считают, хотя и не все настаивают прямо, надо бороться. Всеми средствами. Я ведь тоже изучил Коран.
Поэтому, думается, прямой или подразумеваемый вывод их всё-таки торопливый, хоть и древний. Согласитесь, господин Борис, не все древние выводы выдерживают проверку временем — возраст ещё не гарантия и не критерий истинности. Возраст они используют в качестве инструмента для достижения другой цели. Возраст всего лишь создаёт у их оппонентов впечатление основательности, незыблемости устоев. От обнаруживаемого возраста явления у наблюдателя складывается иллюзия очевидности.
Думается, главное различие между исламом и христианством в том, что ислам требует справедливости здесь, на земле, и для её достижения разрешает судить и определять, кто язычник, а кто правоверный. А христианство основывается на требовании высокой Божественной любви ко всем. И ещё: разве не сказано, что не судите и несудимы будете? Христианам нет необходимости вершить свой суд, правом судить обладает только Бог.
Я внимал очередным поучениям оппонента ислама.
— Пока никому из оппонентов христианства не удалось убедить меня, — терпеливо разъяснял мне отец Николай, — что на Бога следует и правильно будет смотреть, как на человека, уподобляя Его человеку и понимая так, что отец и сын — они разные. У людей — да, разные. Но я считаю, что, по меньшей мере, некорректно даже оценивать трансцендентные, духовные категории с человеческой материалистической точки зрения.
Почему бы им не увидеть и не понять простого: Сын — одно из бесчисленных проявлений, или ипостасей Отца, для смертных непостижимого во всей Его полноте. И Отец и Сын, как проявление Своего Отца, есть Дух Святый, незримый, не проявленный для нашего зрения. А вот когда Отцу потребовалось материализовать Свое проявление в нашем видимом вещественном мире в облике Сына, то Сын явился и получил Имя в человеческом мире — Господь Иисус Христос. Как же можно теперь проявление Отца и Его ипостась считать только пророком, то есть относиться к нему, как к избранному из числа смертных, а не Самим Господом? Разве личностное проявление непостижимого нам Бога — не Бог?
— Как вы лично относитесь к Библии и Корану, святой отец? — спросил я.
Отец Николай подчеркнул, что ни в малейшей мере не осуждает ни одну из религий, ни одну из конфессий, к которым сам не относится, и не проповедует обнаруживающихся различий. Он сделал исключение из собственного правила вообще не рассуждать о других религиях только потому, что на его долю выпало обучать меня. И уж здесь-то молчать невозможно:
— Но разве я призываю вас, Густов-сан, осуждать хоть что-то в любых конфессиональных традициях? Напротив. Читая и Библию, и Коран с благоговением уже хотя бы за то, что по ним жили миллиарды людей до нас, принимайте их, господин Густов, и сердцем, и во внимание.
Но авторитетны ли эти не увиденные нами миллиарды для нас, живущих сегодня? Какими были они — те люди, образованными или неграмотными? Но всё ли правильно запомнили и записали и всё ли нужное честно и добросовестно складывали в знаменитый сундук ещё при жизни Пророка Мухаммеда его современники? Кто за них может поручиться, кто считает себя достойным для этого ручательства перед другими? Упоминается некий хранитель первых записей Корана, уличённый преданными Пророку в недобросовестности, не все Откровения записавший и сберёгший. Он вполне мог намеренно исказить Откровения. Об этом говорят самые авторитетные исламские теософы. Кроме того, вправе ли был Пророк истолковывать ипостаси Единого? Ведь он и сам считал, что его миссия была вовсе не в истолковании Всевышнего, а только в передаче истины от Всевышнего нам. Неужели сегодняшние толкователи Пророка мудрее, чем сам Пророк Мухаммед?
— Шейх Низамитдин то же самое говорил мне о христианских Евангелиях, отец Николай. Евангелия тоже писаны людьми, причем, канонизированы избирательно, и нам даются только четыре из большего числа, чуть ли не десятка, если не дюжины, написанных.
Отец Николай хотел что-то сказать, но не стал меня прерывать.
— В Новый завет, — продолжал я, — входят Евангелия от Иоанна, от Матфея, от Луки и от Марка. Но ведь было двенадцать апостолов. В земле Египта найдено пятое Евангелие, от Фомы. Поднимается вопрос, что надо канонизировать и его. Вообще, не писал о Христе, вероятно, не успел, только Иуда Искариотский, как некоторые считают, тринадцатый апостол, преимущественно занятый мыслями о возвышении своего народа над остальными, в этом духе действовавший против Христа и понёсший наказание.
— Известны почти две сотни текстов, претендующих быть Евангелиями, — заметил отец Николай. — Не признанных церковью, то есть апокрифов. А канонизированы да, четыре.
— Спасибо, буду знать.
Мне не хотелось огорчать ни одного из обучающих меня священнослужителей. Меньше всего хотелось бы мне уподобиться первокурснику, с лёгкостью ниспровергающему маститых академиков. Но у меня побочно стало складываться устойчивое впечатление, что священнослужители, как и некоторые учёные, и не хотят, и не способны услышать друг друга. Никто, мне кажется, не способен им помочь преодолеть разногласия. Каждый из умудрённых теософов выискивает противоречия, которые, по его мнению, содержатся в другой религии, и в этом видит долг и правоту своего личного служения Богу и своего служения церкви, или религии, к которой принадлежит. И служения своей Церкви Богу.
Опять только анализ, пусть умнейший... "А где же синтез?" — поначалу думал я. Да, вряд ли это сейчас возможно. Сегодня везде найдутся жгучие спорщики, убеждённые, что только исповедуемая ими вера истинно верная, исключительно их точка зрения, единственно их философия соответствуют тому, что предписано Богом; это спорщики, своими дрязгами оставившие лазейку дьяволу, который этим воспользовался и угнездился внутри них.
Следовательно, размышлял, обучаясь, я, проблема не в качестве и не в содержании религии, вообще не в существе религии, но в чисто человеческих качествах, а также в ограниченности способности человека на нынешней стадии его развития воспринимать мир во истине и полноте. Средний человек в том виде, каков он сегодня есть, пока не готов к восприятию нового знания. И без собственных усилий ещё долго готов не будет. Для восприятия нового знания о мире должен внутренне, духовно, измениться сам человек. "Царствие Божие внутри вас есть", неоднократно утверждал Господь наш Иисус Христос, самоочевидно имея в виду, что достигать Царствие Божие надо по пути духовного совершенствования, а не отрицания этого наивысшего пути.
Логическую задачу из области человеческой веры и царящей путаницы в умах людских подбросил мне даже уравновешенный, не вскипающий, лишь зайдёт речь о вере, господин Ицуо Такэда: "Если я не отношу себя к приверженцам ни одной из религий, следует ли, Густов-сан, считать меня атеистом?" И, поскольку тогда ответить ему я затруднился, он разъяснил, что в Бога верует и, следовательно, атеистом себя считать никак не может. Однако истые коммунисты не могут принять его стопроцентно за своего, потому что знают, что он верующий, значит, "не наш", и соглашаются признавать его не более, чем им сочувствующим. А вот священнослужители считают его безбожником, тоже "не нашим", поскольку он не скрывает своих симпатий к определённым социалистическим и коммунистическим взглядам. Они даже не интересуются, к каким взглядам конкретно. Но разве хоть какая-то из программ этих партий начинается со слов, что Бога нет? Разве действительно авторитетно предписано, что социалистом или коммунистом может быть только человек, в Бога не верующий? Отчего такая путаница в человеческих представлениях? Что такое "наш" или "не наш" человек, не откровенная ли глупость?
Меня же в признании господина Такэда удивило, зачем было ему публично именовать себя так или иначе, как бы он себя ни назвал, хоть горшком, если истинное внутреннее содержание его самоопределения на деле никого из "судей" не интересует? Если люди, которым он открывается, с удовольствием принимающиеся судить о нём да рядить, по масштабу личности таковы, что в глубь вникать не способны. Если они удовлетворяются лишь единственной характеристикой себя в сложнейшем мире: коммунист, социалист, инженер, священник, адвокат, банкир, профессор, полковник, князь.
