— Темнеет, Лу.
Что же она такая к жизни неприспособленная?! Не догадалась прихватить с собой ни хлеба, ни плитку шоколада, пусть то и другое ненастоящее, зато сытное!
— Верно. И ветер поднимается. Будет ураган.
Дуня очнулась от размышлений о своей никчёмности и недоумённо огляделась. Тучи не стали чернее, лишь покраснели по краям — смотрелось ужасно — и спустились пониже. Странно, что такие высокие мужчины не задевали небо макушками. Эти великаны вполне могли расчистить небеса для золотого солнца... впрочем, оно, яркое и весёлое, здесь казалось неуместным. И не похоже было, что ветер усиливался, скорее, он стихал — воздух вдруг стал тёплым и тяжёлым.
— Ночь будет холодной, — продолжил тем временем мастер Лучель. — Поднажмём-ка, мальчики и девочки, я вижу деревья.
— А толку-то, Лу?
— Немного, ты прав — всё ж не обещанная тобою роща. Но деревья живые. Там есть магия. Мало. Но есть, на чём ставить защитный купол, да и амулет зарядится быстрее. Мы должны обустроиться, пока не догорит закат... ибо мне страшно представить, что тут творится ночью.
— Может быть, ничего, мастер Лучель, — подала голос Дуня.
— Может быть, — откликнулся волшебник. — Помолись об этом, девочка. А мы всё-таки побережёмся.
Несмотря на призыв поторопиться, быстрее они не пошли, как и не очень-то старались со стоянкой. Добравшись до пятачка, заросшего вполне приличными, чем-то напоминающими берёзы, деревцами — девушка-то ожидала увидеть хилые безлистые раскоряки, — они замерли. Странница, удерживаемая на месте певцом, пыталась ослабить тугой ворот платья — ей было душно, так она не задыхалась даже при беге по туннелям гигантской лаборатории. Спутники безмолвно смотрели на перелесок. Собственно лес белел шагах в ста, и больше всего он походил на те самые "стволы поломанных хребтов", о которых так и не сочинил балладу менестрель. Не лес, а костяной частокол.
— Серебрянка, — выдохнул на языке сэра Л'рута опекун.
— Серебрянка? — недоумённо переспросила Дуня, оставляя одежду в покое. Двумя руками шнуровка распускалась легко, а одной лишь запутывалась сильнее.
— Серебряная смерть, — пояснил по-эстрагоновски менестрель. — Земля умирает. Если поутру отсюда не выберемся, можем считать себя мертвецами. Лу, будешь ставить купол?
— Вы выберетесь. Я знаю! Я с вами уже встречалась, только для вас это...
— Буду, мальчик мой, — недослушал маг. — Девочка, потом расскажешь. Сейчас, мальчики и девочки, сядьте, где стоите, и не мешайте мне. Солнце закатится через десять минут. Надо успеть.
— Но...
Парень опустился на землю, утягивая за собой девушку. Та вздохнула. Потом — так потом. Есть дела и поважнее.
— Пожалуйста, — она умоляюще глянула на менестреля, теребя ворот. — Помогите.
Музыкант, как ни странно, понял сразу. Скорее, поверить не мог: чтобы убедить себя сделать то, о чём казалось, просили, ему понадобилось несколько секунд. Недолгих, как и положено секундам, но для задыхающейся Дуни ставших вечностью. К счастью, вечность внезапно оборвалась: певец неопределённо хмыкнул — мол, какая мне разница? Если симпатичная девушка просит её раздеть, то он, что, враг себе?
— Как тебе это удалось? — он взялся за шнуровку.
— Не знаю. Как-то, — сдавленно прохрипела странница. Она говорила едва слышно, так как боялась, что лёгкие опустеют, а чем заполнить их не найдётся. Куда же делся воздух, пусть и полный смрада?
Менестрель больше с вопросами не цеплялся. Он со сноровкой, выдающей немалый опыт, возился с платьем. Особенно крепкий узел не постеснялся расшатать зубами — Дуня чуть не задохнулась по совсем иной причине, но жара, катившийся по вискам пот не позволили отвлечься на глупости. Голова кружилась не оттого, что девушка сидела на колене у молодого мужчины.
— Так лучше?
— Да, — она вдохнула полной грудью — завязки не мешали! Так же Дуня наслаждалась жизнью на постоялом дворе, когда вот этот же тип освободил её от сжавших рёбра бинтов, хотя тогда его никто ни о чём не просил. — Лучше.
И снова что-то сдавило грудь. Девушка рванула бы проклятый ворот — снять это дурацкое платье! — но её остановило удивлённое:
— Ты что делаешь?!
— Душно, — нашла в себе силы пояснить несчастная.
И в следующий миг она буквально оказалась спелената крепкими объятиями. Не человек, а верёвка какая-то!
— Лу. Лучель! Побыстрее! Она сейчас с себя кожу начнёт снимать!
— Дунька. Да Дуня же! Евдокия Семёновна, вставай! — кто-то настойчиво и сердито тряс за плечо. Больно, синяки останутся.
Девушка отмахнулась от нахала... хм, кажется, нахалки... как от надоедливого комара. Кусать — кусай, только не звени. Твоя, мол, взяла — расчешусь в кровь, но выспаться-то дай! Каникулы как-никак. Или выходной? А-аа, какая разница — главное, из кровати не вылезать!
— Живо, кому говорят, вставай! — рявкнули над ухом. Другой голос. Но если в первом преобладала отчаянная мольба, то в этом сквозило явное умение и желание командовать. — Евдокия Семёновна, если ты не хочешь и дальше оставаться Лебедевой, то откроешь глазки и отправишься умываться! Впрочем, если ты вдруг передумала расставаться с девичеством, то у меня припасён чайничек с холодной водицей! Вместо первой брачной ночи после загса будешь здесь уборкой заниматься! Как обрадуется этому молодой муж, не передать!
— Какой первой брачной ночи? — резко проснулась Дуня и села. — Какой молодой муж?
Рядом пристроились Люся и Флора. Флора и впрямь держала заварочный чайник, который использовала вместо лейки, безбожно заливая алоэ, кактусы и другие колючки, что, несмотря на все усилия квартиранток, единственные выживали из домашних растений. Собственно, благодаря Флоре (наверное, в оправдание её имени) бедняги и держались.
— Твоей, — улыбнулась Люся. — Твой.
— Всё шутите, да? — обиделась на подруг Дуня и откинулась на подушки, томно прижала руку к голове. Ту словно ватой набили — н-да, действительно пора вытряхивать себя из постели, иначе проходит, как в тумане, целый день, а потом пол ночи будет мучиться бессонницей.
— У-уу, как всё запущено, — сокрушённо протянула Флора. — С девичника неделя как прошла. А она всё похмельем страдает!
— Не, — не согласилась Люся. — Это у неё на почве страха память отшибло. Давай уж, подруга, вставай. Жених уже прибыл, вот-вот конкурсы по выкупу закончатся, а ты даже непричёсанная. Ввалится он сюда, увидит, какая ты по утрам — чего доброго передумает... хм, под венец тебя вести. А нам что тогда делать? Мы уж договорились твой диван сдавать...
Она сдавленно хихикнула, потом расхохоталась. Флора залилась следом, весело расплескав воду — ковёр украсили лужицы, что девушку нисколько не смутило. Между прочим, это было Дунино имущество, подаренное родителями, и, естественно, оно перекочует за хозяйкой на новое место жительства. А жених тому не помеха!
Новое место жительство? Жених? Что за ерунда?!
— Элеонора, — донеслось из-за двери. — Вы её растолкали?
— Да, Екатерина Сергеевна, — откликнулась владелица чайника. Вообще-то она звалась Лорой, но из-за позабытой за давностью лет, переделки, в которые три неразлучные подружки с завидной регулярностью влипали ещё в детском саду, стала Флорой. — Представляете, она удивлена тем, что выходит сегодня замуж!
Мама? Зачем она прилетела в такую даль? И так внезапно.
— А уж как мы удивлены! — подхватил мужской голос. — Элеонора, Людмила, надеемся на вас! Быстрее приводите её в порядок, а то разведка доносит, что парень ох как хорошо нашу малышку знает. А где не знает, красиво выкручивается.
Папа?
— Не беспокойтесь, Семён Яковлевич, мы всё сделаем, — уверила Люся. — Сейчас будем.
Дуня упиралась, пыталась сопротивляться и требовать объяснений, но что можно сделать, если, открыв рот для возмущённого вопля, обнаруживаешь там зубную щётку и вызывающую озноб ментоловую пасту? Или, так и не успев зацепиться за косяк, чувствуешь, как неприятно липнет к телу ткань, потому что тебя прямо в ночной рубашке засунули в полную до краёв ванну, а попутно ещё и стянули нижнее бельё... Да в таком положении девушка не была с яслей, когда её купала мама!.. Затем, не спросясь, обтирают жёсткими полотенцами и напяливают что-то тяжёлое, путающееся в ногах и широкое в плечах, постоянно разъезжающееся на груди да ещё царапающее кожу.
— Что вы со мной делаете?! — сумела улучить момент и, отскочив от мучительниц, истерично вскрикнула Дуня.
— Надеваем свадебное платье, — как само собой разумеющееся ответила Флора, школьная да и детсадовская подруга, соседка по съёмной квартире.
— Зачем?!!
— Ну, жених у тебя, конечно, парень остроумный, но, боюсь, и он не поймёт, если ты явишься на люди голой, — хмыкнула Люся. — Так что, давай, не дури.
— Какой жених?! Не пойду я замуж!
— Как это не пойдёшь? — в комнату вошла мама, красивая и нарядная. В дверном проёме осуждающе маячил столь же расфуфыренный отец. — Ну, девочка ты моя, хватит глупостей. Не бойся! Он ведь хороший парень, ты нам о нём столько рассказывала, а твои глаза сияли от восторга. Что же ты теперь? Чего испугалась? Помнишь, он и нам с папой понравился? — она подмигнула. — А чтобы твоему папе понравиться, нужно ох как постараться... Папочка ведь даже не приревновал свою любимую дочу — это многое значит. Так, Дунечка?
— Так, мама, — всхлипнула несчастная. — Но... но... — Нужно найти правильные слова. — Мне надо подумать. Куда спешить?
— Ох, спешить, — всплеснула руками мама. — Он никуда не спешил, это ты его торопила. Он предлагал обождать месяц, чтобы экзамены нормально сдать, но ты настаивала, позабыла? Ему даже пришлось отсрочку просить — и это-то в Военной академии! Спасибо, что он там более чем на хорошем счету! Так что хватит трусить!
— И зачем ты человека обижаешь, Дунька? — продолжила Флора-командирша. — Он так для тебя старался! Всё по правилам сделал. Даже, как положено, на боевом слоне приехал!
Невеста фыркнула.
— Умеешь же ты поднимать настроение! — оценила она шутку и дальше практически не сопротивлялась... Однако, оказавшись выпихнутой на площадку у подъезда, Дуня поняла, что подруга нисколько не шутила. Во дворе стоял огромный слон.
Во всём, кроме размеров, обыкновенный. Тёмно-серый, с лёгким коричневатыми мазками на ногах-колоссах и белым крапом на обвисшем брюхе. А, в целом, ничего необычного — не то что васильковые жирафы! По очертаниям — индийский. Дуне, как и многим, нравились именно цирковые красавцы, а не страшноватые африканцы. С одним, длинным и закрученным, словно у мамонта с картинки, бивнем, тот обвивали небольшие розочки. С серьгами-кольцами в ушах и золочёными полосками на хоботе. Да и вообще украшенный как индуистское божество, сам добродушный Ганеша — вот только пары-другой рук и не хватало. Чем он в действительности выделялся, так это — величиной. Дуня никогда не слышала и, тем более, не видела, чтобы слоны лбом дотягивали до карниза окон на третьем этаже.
Серый гигант шагнул — ожерелье из пушистых цветов качнулось, зазвенели бубенцы. Перепуганная до онемения девушка отшатнулась и попыталась сбежать обратно в дом, но у двери наткнулась на Флору и Люсю, которые с каменными улыбками заложили несчастной за уши колючие стебельки полураспустившихся роз, видимо, в комплект к бивню, и развернули к слону. Ага, будто так и задумывалось.
— Что теперь-то не так, Дунька? — недоумённо шикнула Люся.
— Э-ээ... параметры, — горе-невеста повела руками, очерчивая что-то кубоподобное, и тотчас обнаружила у себя пышный букет, всё те же розы, туго перевязанные накрахмаленным холстом — наверное, для защиты нежных пальчиков.
— Ну ты даёшь! — восхитилась подруга. — Что поделать, власти разрешают в пределах города появляться только карликам — они движению не мешают...
Карликам? Это они называют карликами? Что же они подразумевают под нормальными животными? И зачем ей слон, она согласна даже не на карету с лошадьми, а на обычный лимузин... ладно, и метро сойдёт.
Какое метро?! Она, что, совсем ума лишилась?!
— Евдокия Семёновна, — рыкнула Флора, — а теперь-то ты зачем пятишься?
— А вдруг я ему не понравлюсь, — отыскала новый аргумент против встречи с женихом, а, прежде всего, со слоном, Дуня. — Я даже в зеркало не посмотрелась перед выходом! Не знаю, как выгляжу! Может, мне это дурацкое платье не идёт!
— Идёт-идёт, — хором уверили подружки. — И ты что? Самая набожная из нас, а позабыла, что невесте видеть себя в подвенечном наряде — плохая примета!
— О... — оценила бедняжка и покорно замерла. Абсурдность происходящего породило слабую надежду, что оно вовсе не происходит. С другой стороны, как это может быть ненастоящим? Ведь одежда тяжёлая и неудобная, а Флора и Люся крепко держат за локти, мама пахнет её обожаемыми медовыми духами и желудок воет диким зверем — никто не удосужился накормить невесту завтраком. Неудачно зажатые заколками волосы стянули до боли кожу головы, исцарапанные уши горели... Одно было хорошо — едва уловимый аромат утренних роз над челом и полынная горечь, окутавшая слона. Вероятно, сочетание любимых запахов и позволило успокоиться. Дуня вздохнула и посмотрела наверх.
Укутанный плащом небес, у яркого домика на спине гиганта стоял он. Непоколебимый, уверенный в себе. Исключительно ради зрителей — чего доброго испугаются! а пугаться на свадьбе нельзя! — державшийся за резной столбик. Дуня никак не могла его разглядеть — мешали плохое зрение и ослепительно сияющее солнце. Кажется, он насмешливо улыбался. Не зло — глупый страх невесты его забавлял, но чувствовалось, жених сделает всё, чтобы мучивший её кошмарик... нет, не забылся, а стал весёлой историей для их будущей дочки, внучки, даже правнучки, когда те будут волноваться перед свадьбой, а добрые и заботливые родители — или бабушка с дедушкой — станут утешать и вразумлять юных невест.
— Сладкоежка, — одними губами произнесла Дуня. Кто же ещё мог быть таким же надёжным и желанным? Кто мог ради неё оседлать боевого слона, пусть и карликового? Кто...
Жених кивнул. Девушка, скидывая оковы-подруг, потянулась ввысь. Он шевельнулся, заставляя серого великана наклониться — тело невесты крепко обвил мощный хобот, сжал, перехватывая поудобнее... и вдруг расплёлся шёлковой лентой.
Куда? Почему? Как же так? Зачем? Не уходи!
И Дуня очнулась — из-под неё осторожно, но настойчиво высвобождали руку.
Неужели всё это только сон, дурманяще-сладкий? Но тогда отчего она лежит в объятиях мужчины?
— Хе, рука затекла, герой-любовник? — донеслось откуда-то со стороны и сверху.
Девушка осторожно посмотрела на мир сквозь ресницы. Удивительно, она умудрилась пробудиться, ничем, однако, себя не выдав, лишь на мгновение приоткрыв глаза — с ней такое часто бывало в незапланированный выходной. Привыкшее к звону будильника тело велело ставать, а разум утверждал, что можно ещё поспать. Правда, сейчас Дуня бодрствовала.
— Лу, тебе ещё не надоело? — раздражённо зашипел менестрель. — И потише ты, разбудишь.
— Куда там! Продрыхнет до рассвета. Так что в твоём распоряжении ещё пять часов, мальчик мой. Пользуйся.
