Пришлось перенести слушания в огромный концертный зал, самый центр города. И, по настоянию Петра Васильевича, вход объявили свободным. Безопасник хорошо знал, что до конца процесса дотерпят одни лишь родственники жертв, а огромной толпы уже на третьем-пятом заседании не будет — суд не цирк и не спектакль, суд вынимает нервы и душу похуже фильма ужасов; не любой вытерпит.
Но кое в чем просчитался даже герой-ликвидатор мятежа.
Отведенный зал, и правда, забили полностью — однако, и на улице и в сквере, до самого поворота на охотничий домик Паскевичей, люди стояли тройками — точь-в-точь, как требовал “закон о собраниях”. А от группы до группы отмеряли пятнадцать шагов — с той же угрюмой исполнительностью. Курили — с напряженной, злой аккуратностью складывая окурки в консервные банки. По приказу Петра Васильевича сотрудники осмотрели всю округу — на землю окурок не бросил никто. Ни один человек!
Подходивших одиночек прямо за рукава втягивали в образующиеся на глазах тройки, расстояние между которыми все также вымеряли шагами — только людей становилось все больше, и стояли уже не через пятнадцать шагов: через шесть, через восемь. Стояли молча — мужчины, женщины, ни единого ребенка или старика — пили воду из маленьких бутылочек, переминались, поправляли красивые куртки или потертые пиджаки, перебирали в пальцах платочки. Ни слова, ни выкрика, ни плаката, ни лозунга — напрасно в переулках парился ОМОН.
До “событий” просто двинули бы цепи, щитами выдавили бы людей с площади. Самых громких — дубиналом поперек наглой морды, руки за спину — и в сундук. А теперь Петру Васильевичу докладывали, что между собой ОМОНовцы говорят прямо: если соберется человек двести, разгоним-повяжем. Выйдет несколько тысяч — не полезем, нам тут майдан без надобности. А накопится хотя бы десяток тысяч — присоединимся!
Так что приказали вмешиваться сугубо по фактам нарушений, и винтить строго активных участников беспорядков — как их выдергивать из разъяренной толпы, стратеги, конечно, не расписывали.
Перед самым открытием суда от площади Ленина подъехал белый фургончик с тонированными стеклами, расписанный электронными адресами. С фургончика стартовал съемочный дрон, поднялся примерно до третьего этажа. На крышу фургончика неожиданно ловко для внушительной фигуры взобрался представительный мужчина средних лет, оправил красивый синий костюм с искрой, откашлялся, поднес к губам рупор:
— Сограждане! Братья и сестры! В тяжелый для родины час обращаюсь я к вам...
Тротуарная плитка ударила точно в рупор, вбила прибор в нижнюю челюсть оратора; потеряв равновесие, тот сел на задницу — пластиковая крыша фургончика громко треснула.
Сэнмурв — он из-за случившегося даже на ежегодную “Куликовку” не поехал — одобрительно кивнул отряхивающему руки викингу. На дырку в мощении тут же наступил его товарищ.
Никто так и не произнес ни слова. Подбежавшие милиционеры подошли сперва к трем хмурым дядькам изрядного возраста: кто бросал? Документы! Дядьки выставили перед собой стену развернутых паспортов, и ближайший к наряду, седой, краснолицый, пузатый, затянутый в клетчатую рубашку, в едва сошедшиеся летние полотняные брюки, процедил:
— Когда у таких, как я, не станет работы — у таких, как ты, не станет золота на погонах.
Площадь и сквер перед семиэтажной громадой медицинского университета опять затопила нехорошая тишина. Раздайся хоть один выкрик, вылети еще хоть один камень — ОМОН и патрули знали бы, что делать.
Но люди не произносили ни единого слова. Где-то зашелестели доставаемые паспорта. Кто-то уронил пластиковую бутылку с водой, даже не выругавшись. Кто-то аккуратно поставил консервную банку с окурками, чтобы освободить руки — скрежет ободка по асфальту разнесся на всю площадь.
И старший патрульный, до которого на планерке доводили политическую ситуацию, а именно, число уезжающих — тоже молча остановил подчиненных, взявшихся переписывать паспорта. Патрульные отступили на несколько шагов, ушли в тень автобуса цвета хаки. Фургончик посадил на крышу летучую камеру, забрал плюющегося кровью оратора, уехал.
Тройки стояли до перерыва в заседании, потом начали понемногу расходиться, и к вечеру исчезли совсем.
На всех последующих заседаниях все повторилось, разве только фургончик больше не показывался. Петр Васильевич приказал сделать опознание и убедился, что люди в тройках по большей части переменяются, но угрюмое молчание всегда неизменно.
Суд завершился в равноденствие, а поток уезжающих начал спадать лишь к середине октября. Петр Васильевич не ставил это в заслугу ни себе, ни даже беспрецедентным усилиям столичных властей. Просто уехали все, кто мог собраться быстро: без оглядки на родственников, долги, работу. Безопасник знал подробности, потому как завербовал на волне эмиграции целых сорок шесть человек в Проект. И уже к середине октября Аризонский Лифт поднял их на опорную орбиту.
* * *
На опорную орбиту кандидатов спустили утром. Затем, прямо из дверей лифтового терминала, оставляя справа уютные зальчики отелей, слева грандиозные панорамные окна обзорных палуб, отвели в неприкрытый металл служебной зоны. Змей читал, что человек ощущает не абсолютную температуру, а утечку тепла. И потому металл при одинаковой температуре наощупь холоднее дерева. Тут металл окружал со всех сторон: синий, серый, светло-зеленый, расчерченный желто-черными полосами габаритов, усаженный тускло-желтыми проблесковыми маяками, светофорами. Все светофоры горели красным: как и положено, все закрыто. Холодно и тоскливо даже на вид, не на ощупь!
Чтобы отвлечься, Змей попробовал посчитать в уме угловую скорость, необходимую для создания земной гравитации на ободе колеса диаметром два километра. Переключившись на учебу, он внезапно понял, что легко узнает служебные пиктограммы на стенах — значит, не зря зубрил “стандарты информационной среды”!
В группе их набралось двадцать шесть — Змей пока не присматривался подробнее. Из перечня он знал, что парней и девушек поровну, а различал с трудом: фигуры тех и других скрадывали серебристые учебные скафандры, искажали пристегнутые пока за спиной шлемы, коробки регенаторов, аварийных баллонов, толстые энергопояса. Стрижка у всех уставная, короткая, чтобы волосы не лезли в гермоворотник. Лица у всех напряженно-сосредоточенные. Еще не курсанты, всего лишь кандидаты — и потому знакомиться пока никто не лез. Конкуренция, невидимая рука, честная игра, вот это вот все...
Появился рослый мужчина в синем скафандре с “белой чайкой” на груди, тремя желтыми лапками на плечах: расцветка Стокгольмского летно-орбитального. Лапки на плечах — это и есть знаменитые “тре крунур”, три короны шведского флага.
Кандидаты подтянулись, встали неровным полумесяцем, впились в инструктора напряженными взглядами. Человек вызвал голографический экран из правого наруча, сверился с фотоснимками, представился по-английски — но уже с первой же фразы Змей понял, что английский для него не родной. Фразы звучали слишком рублено, слишком резко. Скандинав? Немец?
— ... Слушать внимательно, дамы и господа испытуемые. Главное, что проверяется — ваш характер. Нажимать кнопки наш Старик научит любого суслика. Но характер или есть, или нет. Ясно?
Подростки синхронно кивнули.
— Мы не собираемся вкладывать время персонала, ресурсы и деньги в человека, не способного справиться хотя бы с собой. Поэтому сейчас мы пройдем на стартовую палубу. Там, на глазах у толпы туристов, каждый из вас войдет в стандартную капсулу. В настоящую посадочную капсулу, знакомую всем вам по теоретическим тестам. Особо предупреждаю — никаких тренажеров, никакой виртуальной реальности. Настоящий металл, настоящий керосин. Ясно?
Все молчали.
— Капсулы будут отстрелены в заданный район. Ваши аттестаты показывают, — инструктор подчеркнул слова движением ладони:
— Каждый из вас достаточно умен и образован. Управление несложное. На минимальный балл: посадить капсулу днищем вниз!
Подростки захихикали — не все. Змей тоже не хихикал. Их закрутит либо при отстреле, либо потом, вот на что дан жирный намек. Срочно вспоминаем центровку, ориентирование...
Инструктор внимательно посмотрел, ухмыльнулся:
— На средний балл: накрыть капсулой радиомаяк!
Шушуканье и смешки прекратились.
— На высший балл: накрыть капсулой заданный мной радиомаяк.
Кандидаты заметно призадумались. А Змей не задумывался, он уже вывел на терминал карту тренировочного района — пока инструктор не успел запретить. Много радиомаяков там не влезет. Если проложить столько траекторий в один посадочный район, пилоты-новички просто побьются друг о дружку. Сейчас инструктор не дает цель, это и понятно. Сперва — стабилизировать капсулу, выйти на связь, получить волну радиомаяка и позывной...
Но при торможении капсулы в атмосфере вокруг уже ореол плазмы — связи нет. Когда скорость погашена, связаться можно — но тогда уже поздно рулить: пока волну-позывной получишь, пока маяк найдешь — а можно поспорить на любую часть зарплаты, что твой маяк по чистой случайности окажется в самом дальнем углу полигона! — вот уже и земля. И еще на твой маяк может нацелиться конкурент, не надеющийся попасть по собственной пищалке.
Вывод: успеть выровнять капсулу нужно перед входом в атмосферу, только тогда нормально получится маневр. А хватит ли на это времени, если они сейчас на низкой околоземной орбите, всего-то двести километров? Аэродинамическое качество “фары” одна четвертая, если с перегрузками не выше трех гравов. Значит, на каждый километр скольжения в нужную сторону, придется потратить четыре километра высоты. Начинать скольжение, хоть как-нибудь опираясь на воздух, можно только с высоты сто километров — по каковой причине эта высота, “линия Кармана”, и считается условной границей космоса. Капсула с крылышками, как “Буран”, может начинать маневр со ста двадцати километров, да и планирует самолетик намного дальше и точнее, чем “фара”. Оба челнока, “Буран” и “Челленджер”, ведь и замышлялись так, чтобы сесть на запасной аэродром, если главный закрыт погодой.
Стоп. А если вырулить еще в безвоздушном пространстве, чисто на сжатом азоте из системы ориентации? Тут не придется высоту терять, можно точно навестись. А потом остатками азота тормозной импульс, и дальше уже падать камнем, по баллистической, точно в маяк? Заманчиво. Но сколько залито сжатого азота именно в двадцать шестую капсулу? И успеет ли Змей до входа в атмосферу стабилизировать кувыркание, получить частоты, услышать маяк, рассчитать маневр?
Инструктор поглядел на задумавшуюся группу, потом на часы, и привлек внимание взмахом руки — включенный голоэкран метнулся флагом:
— Итак, дамы и господа, до стартового окна девятьсот секунд, вопросы!
— Почему нас не готовят на тренажерах?
— Потому, кандидат Си Тай Лунь, что ваш же Конфуций говорил: осваивая науку стрельбы из лука, нельзя иметь более одной стрелы. Чтобы не надеяться на вторую попытку. Чтобы вы сразу включались в полную силу. Статистика показывает, что такой старт обучения лучше всего.
— Но мы же можем погибнуть!
— Разумеется, кандидат Хадсон. Мы, конечно, приложим все усилия, чтобы вытащить вас. Но вы должны понять главное. В космосе смерть всегда рядом. Открыл не тот клапан, включил не тот баллон, ускорение на пол-соточки больше — и все. Лучше вы поймете это сегодня, чем за штурвалом настоящего челнока с сотней пассажиров, перед ударом в орбитальную теплицу или там причальную ферму. Сегодня вы еще можете отказаться, сберечь себе и нам несколько лет бесценного времени.
Мужчина прошелся по палубе — магнитные подковки отстучали секунды внимательной тишины.
— Конкурс двести сорок три человека на место, — инструктор улыбнулся. — Мы не потеряем ничего, вы не потеряете ничего. А вот если вас отчислят на середине обучения, поломаются все ваши планы на жизнь. К тому же, на отчисленных коршунами накинутся банки: ведь кредиты за полгода-год обучения вам все равно придется возвращать!
Лицо инструктора правильное, твердое, чуть вытянутое. Волосы короткие, светлые... Почему он кажется Змею немцем — и почему это кажется ему важным?
— Итак, дамы и господа, прошу. Номер первый — Си Тай Лунь. Желаете отказаться?
— Нет.
— К проходу налево, под светофор, ожидайте. Номер второй — Хадсон. Желаете отказаться?
— Да.
— К проходу направо, под желтый маячок. Ожидайте. Номер три...
Змей оказался двенадцатым; увидев, что кандидат уже вовсю строит варианты траекторий в наручном планшете, инструктор сказал с неприятной ухмылкой:
— Дамы и господа кандидаты, обратите внимание. Ваш спутник расходует время с толком, пользуясь тем, что это не запрещено. И он вполне грамотно не стал задавать лишних вопросов, чтобы не навести на умную мысль конкурентов. Браво! Но... Космос жесток!
Инструктор развел руки:
— В космосе много-много заряженных частиц, двести семьдесят четыре тысячи триста сорок семь рукотворных объектов, бездна пространства, миллиарды тонн ресурсов, будущее человечества, о! Но, юноша! Там совсем-совсем нет справедливости. Ни грамма. Да!
