— Кто знает, может, мы и с Соединёнными провинциями* завяжем отношения через этого капитана?
*Флейт — тип парусного судна, созданного в Голландии в конце XVI века. Эти суда отличались хорошими мореходными качествами, высокой скоростью, большой вместимостью и малой осадкой .
*Соединённые провинции — западноевропейское государство, образовавшееся в результате победы Нидерландской буржуазной революции XVI века. Существовала с 1581 по 1795 годы.
Варяжское море, Остров Эзель. Ноябрь 7154 (1645).
На островах стояли последние осенние деньки, когда слабые солнечные лучи напрасно пытались согреть стынущую день ото дня землю. В первую неделю ноября шум холодного осеннего дождя стал привычным сопровождением чуть ли не каждой ночи, а утро встречало морозным хладом — совсем скоро должен будет выпасть снег. На море же редкий штиль сменялся периодическими и весьма сильными штормами, из-за которых эзельской флотилии пришлось ещё в середине октября укрыться в безопасной бухте Аренсбурга.
В один из тёмных ноябрьских вечеров Белов в компании Кузьминых и Микуличей, а также Павла Грауля и Василия Рыкова, ближнего человека князя Бельского, ужинал в нижней зале замка, когда боковая дверь отворилась и внутрь жарко натопленного помещения вошёл один из караульных дружинников, а с ним — его товарищ, усталый и вдрызг мокрый.
— Гонец из Зонебурга, господин воевода! — выкрикнул первый.
— Письмо от Йорга Виллемса! — хрипло прокричал второй.
— Отлично! — Брайан жестом пригласил гонца-дана к столу. — Садись с нами, поешь да выпей вина.
Когда тот, с поклоном передав письмо Белову, осторожно присел на край лавки, воевода спросил гонца:
— Передавал ли Йорг что-либо на словах?
— Нет, господин, — замотал головой дружинник-дан, сложив руки и поглядывая на пышущий жаром камин. — Можно мне пройти к огню?
— Да, конечно, — ответил Белов и, минуту подержав письмо перед глазами, передал его Граулю, чтобы тот прочитал всем послание Виллемса, который вместе с Ринатом находился в Пернове, в расположении войска. — Однако оперативно господа шведы сработали!
Повисла пауза, а покуда Павел изучал бумагу, зала наполнилась протяжным воем ветра из дымохода да шумом дождя, который безостановочно бил косыми струями в небольшие оконца.
— Йорг пишет про нашего старикана... — сказал Павел, подняв голову.
— Это я понял! — усмехнулся Брайан. — Читай теперь остальным!
Виллемс сообщал, что из Ревеля пришёл ответ на послание Брайана, написанное им ранее на имя королевы Кристины, а затем переданное в столицу наместничества через пленного офицера. В своём письме Белов просил унять её своих чиновников и военачальников в Эстляндии, которые зашли слишком далеко в своих необдуманных поступках. В частности, властям Эзельского воеводства Руси Сибирской вовремя не был передан град Пернов с округой, и его пришлось взять силой. Кроме того, близ Пернова, на лесной дороге был захвачен в плен наместник шведской короны в Эстляндии, граф Сёдермере, Аксель Густавссон Оксеншерна, который приказал умучить захваченных его солдатами пленных воинов великого князя Сокола, властителя Руси Сибирской. В своём послании Белов от имени своего князя настаивал на письменном подтверждении Стокгольмом условий Кальмарского мира, в части касающейся Эзельских приобретений в Эстляндии.
Ответа от королевы не последовало, впрочем, Белов на него надежд не питал. Йорг Виллемс предупреждал Брайана о том, что королева совершенно непредсказуема в своих поступках, что она весьма мнительна и властолюбива. За Кристину ответил ревельский бургомистр, который в своём ответном письме цитировал её слова. Он писал, что, мол, эзельский наместник великого князя Руси Сибирской самолично волен судить бывшего нерадивого слугу королевы и назначить ему такое наказание, которое он посчитает нужным. Также в послании сообщалось о крайнем нежелании королевы узнать о возвращении Оксеншерна в Швецию, а ещё о том, что всё имущество семьи бывшего риксканцлера взято в казну. Более того, членам многочисленной семьи Акселя было приказано покинуть столицу и удалиться в Эстляндию.
Намерения Кристины были более чем серьёзны и даже жестоки. Как писал Виллемс часть семейства Оксеншерна уже находилась в Пернове.
— Это же как надо было насолить этой королевне, чтобы она была столь жестока? — удивился Тимофей Кузьмин, покачав головой.
— Просто она нашла отличный повод раз и навсегда избавится от вредного старикана, который её донимал в юности, — проговорил Белов, пожав плечами. — Нам это на руку — Кристина не понимает, что Аксель нужен Швеции больше, чем она сама. Пусть теперь спокойно даёт балы для любовников, авось денежки и кончатся.
— А нам что с ним делать, Брайан? — спросил Бекасов, наблюдая за молодым гонцом-даном, который, согревшись, решился-таки подступить к столу и, предельно аккуратно налив себе вина, с величайшей осторожностью и смущением потянулся за остывшим уже куском жареной курицы.
— Если его от таких новостей карачун не хватит, — размышляя, произнёс Белов, — то, с согласия Соколова, его стоит пригласить на службу.
Схваченный ещё в августе близ Пернова на крестьянской лесной дороге Аксель Оксеншерна содержался в замке Аренсбурга под домашним арестом. Впрочем, ему разрешались и долгие прогулки, в том числе и конные, но обязательно в сопровождении датчан-дружинников. Лишь в последнее время он смирился со своим положением и сейчас много времени посвящал письму. С большим волнением Аксель ожидал ответа от королевы на своё прошение о выкупе его из эзельского плена за счёт собственных средств. Эта бумага, в которой также объяснялись и обстоятельства его пленения, была передана в Ревель вместе с письмом Белова, но в ответе бургомистра некогда всесильный риксканцлер Оксеншерна не был удостоен и слова.
На следующий день Акселя пригласили в кабинет воеводы, который располагался в башне 'Упрямый волк', чтобы ознакомить его с письмом ревельского бургомистра. Бумагу шведу молча передал Грауль. Надо признать, этот удар Оксеншерна принял достойно, без лишних эмоций. Он лишь устало закрыл глаза и бессильно опустил плечи, вжавшись в кресло.
— Получается, я вам теперь не нужен, — проговорил Аксель тихим голосом, сохраняя достоинство. — Теперь я никто.
— Но почему же? — отвечал Павел, глядя собеседнику в глаза. — Я сожалею о недальновидном и импульсивном поступке вашей бывшей подопечной... Но, насколько я знаю, Кристина весьма довольна своим нынешним положением. И вы, господин Оксеншерна, действительно более ей не надобны. Однако ваши знания и опыт, возможно, могут послужить другим. Я предлагаю вам службу и весьма достойное жалование, а также всеобщее уважение.
Бывший риксканцлер с изумлением смотрел на говорившего человека, пытаясь понять, не шутит ли он? Представившийся как барон Грауль, начальник дипломатической службы Сибирской Руси, которая, завладев островами Моонзунда, продолжала прибирать к своим рукам западную Эстляндию, в свою очередь с интересом наблюдал за Оксеншерной. И тут швед, совершенно неожиданно для себя самого, смутился.
Спокойный взгляд голубых глаз барона, в которых таилось нечто, способное огнём вырваться наружу, вкупе с мягким, но уверенным голосом таили в себе некую загадку. Швед, будто захотев проснуться, потёр лицо ладонями, уставившись в бумагу, поданную ему Граулем. Вдруг его осенило и кольнуло в груди — подделка! Письмо подделано! Аксель схватил бумагу, впившись в неё глазами, полными отчаянной надежды. Нет... Писал назначенный ревельским бургомистром в начале года Адольф Эберс, своею рукой. Швед бросил взгляд на Белова — этот сибирец, казалось, усмехнулся одними глазами. Да откуда он взялся, этот самоуверенный болван? Предлагает службу... Кому служить?! Сибирскому князю, о котором Оксеншерна почти ничего не знал, кроме отрывочных сведений, полученных от купцов? Много в Тартарии разных князей и безвестных царьков, которым грош цена. Но тут иное дело...
— Я думаю... — начал было озадаченный швед, но Брайан прервал его:
— Нет! Ваш ответ сейчас мне не нужен! — повысил голос сибирец, выставив вперёд ладони. — Сначала вам следует увидеться с семьёй, для этого нужно отбыть в Пернов...
— Она уже выставила мою семью вон?! — поражённо воскликнул Аксель и, сжав кулаки, прошептал:
— Змея... А мои сыновья?! Эрик, Йохан? Анна, жена моя?!
— Они в Пернове, — нарочито спокойно кивнул барон и продолжил:
— После встречи с семьёй, господин Оксеншерна, — продолжил барон, нахмурившись, — вам нужно будет вернуться в Аренсбург и убедить воеводу Белова в вашей пользе для Руси Сибирской, покуда ваша родня будет ехать к Пскову.
* * *
Через неделю, проведённую бывшим эстляндским наместником и шведским риксканцлером в Пернове в кругу семьи, Аксель вернулся в Аренсбург. Он был подавлен и молчалив, казалось, за это время граф постарел ещё на добрый десяток лет. В Пернове остались его сыновья — Йохан и Эрик, снятые со всех постов и выдворенные из столицы, жена Анна и даже вдовствующая дочь Катарина с двухлетней Барбарой, постоянно находившейся на руках няньки. Участи изгнания, однако, избежали родные сёстры Акселя — Эльза и Эбба, а также многочисленная родня Оксеншерны.
— Вы готовы дать свой ответ на наше предложение, господин Оксеншерна? — вместо приветствия сказал Белов, встречая Акселя внутри укреплений замка.
— Да! Я говорю да! — хрипло отвечал тот, поднимая ворот волчьей шубы. — Но у меня нет выбора, господин Белов! И если служба будет идти во вред моему королевству, то мой ответ будет отрицательным.
— От вас нам нужна только информация, Аксель, — проговорил Брайан, приглашая собеседника войти внутрь замка.
— Вопрос в том, как вы будете её использовать, — проворчал Оксеншерна.
Фамилия бывшего риксканцлера была одна из самых влиятельных в королевстве, и пусть Кристина искренне ненавидела старика, сделать более того, что она сделала, было уже нельзя. В Стокгольме же после нападок на Оксеншерна, тотчас начались разговоры о непременном повторении Кристиной судьбы короля Эрика, сына Густава.
Этот король, руководствуясь лишь своим гневом, расправился со знатной семьёй Стуре, среди членов которой были даже регенты Швеции, а также пробовал нападать на привилегии дворян и вообще, был совершенно непредсказуем и опасен для самого королевства. Вскоре он был низложен своими братьями, Юханом, ставшим королём, и Карлом, после чего Эрика заключили под арест и, в конце концов отравили мышьяком по приказу Юхана. Именно поэтому против дальнейших репрессий были ближайшие теперь к королеве Делагарди — и риксканцлер Якоб, и риксмаршал Магнус. Причём Магнус надеялся, что как только Кристина, озлобленная последними неудачами Швеции, которые она связывала с именем бывшего канцлера, успокоится, она простит Акселя, позволив ему вернуться на Родину с Эзеля. Этот остров, захваченный русско-датскими наёмниками, пришедшими несомненно из Тартарии Московской, что лежит в Сиберии, стал всё больше занимать обоих Делагарди, поскольку недавно стало известно о несомненной связи эзельцев с теми московитами, что продолжали тревожить корельские окраины королевства.
Тем временем члены семьи Акселя, кроме заболевшей, а оттого оставшейся в Пернове жены, уже двигались к Пскову, сопровождаемые полуротой конных дружинников во главе с Павлом Граулем, а также небольшим отрядом феллинских драгун Бельского. Путь лежал в Москву, на Ангарский Двор, где им предстояло перезимовать, а по весне отправляться дальше, в далёкую Ангарию — Сибирскую Русь.
Глава 15
Москва, Кремль, Теремной дворец. Начало декабря 7154 (1645).
Окованная железными полосами дверь гулко закрылась, звякнув вычурной щеколдой, этим скрыв за собой мельтешение озаряемых свечным светом фигур и их сдавленные волнением голоса от любопытных глаз столпившихся в коридоре людей. Ввалившийся в коридор боярин, кажущийся огромным, словно медведь, из-за своей богатой шубы, привалился к косяку, тараща глаза. Крупные капли пота блестели на его лбу, взгляд был затуманен, будто боярин мертвецки пьян. С трудом разлепив губы, он прохрипел:
— Всё, отмучился Государь! Преставился...
Впущенный боярином до мерзости тяжёлый, спёртый воздух помещения, где долгие месяцы находился несчастный Алексей Михайлович, наполненный парами снадобий и химикалий, заставил Бориса Морозова поморщиться. Прикрыв рот широкой ладонью, на пальцах которой красовались несколько перстней с крупными каменьями, он чихнул и, тяжело зыркнув на окружавших его людей, ждавших от опекуна только что скончавшегося царя каких-то важных слов, проговорил:
— Чего буркала выпучили? Подымайте людишек, живо! Делати всё, как уговорено было. Аль не слыхали?! Ну! — слова свои Морозов дополнил стуком посоха о пол.
— Не станет ли спешка излишней, Борис Иванович? — произнёс один из приближённых бояр.
— Не успеем сейчас — Никита своё непременно урвёт, — уже спокойным тоном пояснил Морозов и с ухмылкой добавил:
— А ты, Илья Данилович, вовремя государю и мне тестем стал! — и, кинув взгляд на запертую дверь, из-за которой раздавался женский плач и стенания молодой жены, Борис быстрым шагом покинул коридор, заставив вжаться в стены царских рынд, шедших на смену. За ним последовали и остальные, шумно шурша полами одежд. Языки свечного огня поколебались, и по причудливо расписанным стенам заплясали тени.
* * *
Уже к обеду дня следующего скорбная весть о кончине Государя, выйдя из деревянного терема, где жил несчастный Алексей Михайлович последние месяцы, да обогнув Успенский Собор, где царь, по настоянию своего дядьки-опекуна, обвенчался с Марией Ильиничной Милославской в краткий миг облегчения от хвори, миновала толстые стены Московского Кремля и ушла в народ. Оный, немедля оказавшись взбудоражен, принялся собираться на торжищах, в церквах, у ворот монастырей и просто на площадях и улицах, где горожане и приезжие людишки стали с увлечением выспрашивать друг у дружки, как, мол, случилась беда-то такая. Гул колоколов сгонял чёрные стаи тревожно гомонящего воронья с насиженных мест, заставляя их долгое время летать над крышами домов. Он же выгонял на улицы и людей. Узнав о случившимся, многие плакали, Государя юного жалеючи. На торжище, что длинными рядами лавок занимало Красную площадь, также собиралась гудящая, словно растревоженный улей, людская толпа. Здесь, в этот час, как и во многих иных местах в столице, встревоженные горожане слушали тех, кто хоть что-то знал или пытался таковым казаться. Несмотря на мороз, толпы на улицах с каждым часом росли в числе, и вскоре в них стали захаживать разные личности с бегающими глазками и срывающимися на сип голосами. И если одни из них по привычке стали предрекать скорый Апокалипсис и всеобщую гибель от насылаемых диаволом моров, то другие принялись талдычить о лекарях-убийцах. Дескать, от них всё зло и учиняется — и хворобы они приносят, и пагубы наводят, да и падёжная болезнь без сомненья их промысел.
