— Это весной. И в Ирландии.
— Сида ведь тоже ирландка... Доброй ночи прекрасной дочери Риваллона! Что здесь ищет принцесса, ужасная в битве?
— Короля вашего ищу. Посовещаться надо.
— Не совещательное у него настроение... И у хранительницы тоже.
Тут дверь распахнулась.
— Вы что здесь делаете? Вам куда приказано? Все в сад, — объявил Гулидиен. — А я чем могу служить тебе, Кейндрих?
Та быстренько повторила, что нужно согласовать планы и попыталась внутрь зайти. Но путь преградила рука Гулидиена.
— Ты пока не часть моей армии. А потому о наших планах знать права не имеешь. Вдруг на общем совете выдашь за свои? Скажешь, вот чего я, умница-разумница, напридумала, подчиняйтесь мне. Мы, конечно, еще что-нибудь изобретем. Только зачем лишний раз голову ломать? А хочешь присоединиться — согласись, что армией командую я. Ничего зазорного: Немайн вон богиня войны, и то признала. Не хочешь? Тогда извини.
И ушел. К рыжей сиде. Неправда, что в Ирландии нет змей — а как же сиды? Она там короля с глазу на глаз охмуряет, а тот и уши развесил. Как же, признала главным... Еще бы не признать! Страшилищу-то, от которой все мужчины тысячу лет бегают!
Вот тут Кейндрих дверью хлопнула. Изо всей силы. Чтоб грохот дурака до сердца достал, и оно заставило — выбежать, догнать... Ничего.
Король и Хранительница мрачно молчали через стол, давили взглядами. Наконец, король снял с пояса флягу, отхлебнул. Протянул сиде. Та, скорей, губы смочила. Сидр, и довольно крепкий. Зато, обернувшись к дверям, потребовала:
— Соленых огурчиков!
Не нашлись — на теплом побережьи еще растут, а в Кер-Ниде не вызревают. Пришлось хрустеть репой. Посмотрев на дергающиеся в такт поглощения закуски уши, на прищуренные от скромного удовольствия глазищи, король против воли испытал приступ умиления.
— Не смог, — повинился, — вот хотел, поверь — а не смог.
— Тогда начинай исповедаться, — сообщила сида. — Сам не понимаешь, к чему стремишься — так я разберусь. Учти — меня твои грехи не волнуют, на то духовник имеется. Мне сейчас нужно душу твою на кусочки разложить, да посмотреть, что к чему. Я в таких делах не дока, но попробую ничего не сломать...
Говорили — до утра. Сида-то свое отоспать уже успела. С поздним рассветом собрали легатов — все дела разрешились за минуты. Гулидиен превратился в прежнего себя, деловитого и неунывающего. Оставалось заключить — что бы с ним сида ни утворила, для армии это к лучшему. Правда, от дерзких планов становилось не по себе.
— Воюя медленно и размеренно, — объяснял король, — мы дождемся поражения. Хвикке попросту больше. Пока они не подняли всех, от сопливых мальчишек до стариков, из которых песок сыплется, и не выставили на каждого из нас по десять воинов, нам нужно лишить их самой возможности собраться вместе. Я понимаю, мой план — игра в зернь. Но я не собираюсь играть с врагом честно ни партии! У меня свинец в костях.
Рыжий "свинец" застенчиво улыбался. Потом убежал. Кому идти первой, у той хлопот больше всех.
Кейндрих до утра так и не заснула. Пыталась себя успокоить. Гулидиен — не единственный благородный жених в Камбрии! Но — свет клином сошелся. И, как ни ругай ушастую разлучницу, на душе легче не становится. А поутру выплыли и королевские планы. Отправить рыжую и младшего брата вперед — за славой, пока сам будет хоронить убитых да ждать сенатского решения. Чтобы перечеркнуть все, что северная армия уже сделала, и что она еще только может сделать. Когда пойдет вперед.
Старейшины это ей объяснили. Долго старались. Как девочке, как блаженненькой — пока не дошло. Но не во всех же сидовская хитрость от рождения сидит. Сами, впрочем, тоже дурни. Вчера кричали — слава лежит на поле боя. Значит, надо стоять. Были правы, но вперед и на ход не посчитали. Тот, кто первым двинется вперед, станет победителем в глазах Глиусинга. И все мелкие княжества, доселе подчиненные Мейригу, начнут выбирать — кому впредь кланяться, кого о защите просить, случись беда. Между Артуисом, который саксов пропустил — и победителем. Тем из победителей, что явится первым.
Обогнать сиду надежды не было. Но хотя б не слишком сильно отстать? Тогда у князей появится выбор между соседом западным и соседом северным. Сама она с поля битвы не уйдет — но отправить небольшой отряд? Почему нет?
Засобирались и кередигионцы. Сида — тут как тут. Разыскала командира.
— Ты собираешься выступать?
— Да, но не под твоим знаменем.
— Зря.
Спорить без толку. Да и хорошо, что кередигионец не согласился. Он союзник ненадежный. А соперничество подстегнет людей.
Зато личная дружина Гулидиена уже седлает коней. И граф Окта собрался в поход! Пусть и морщился от боли, когда его грузили в колесницу. Боевую. Выкупленную у Монтови.
— Верхом с переломом не поездишь. А так... Мое знамя и моя болтовня, надеюсь, окажутся не лишними?
— Для Мерсии — точно, — Немайн подмигнула. — Собираешься прихватить всю свою ораву? Учти мою манеру. Всем придется махать лопатами.
— Так это ж волхование. Благородному человеку не зазорно.
У бриттов благородному человеку и навоз ворошить не зазорно. Если не чужой. Свой, известно, пахнет розами.
Ближе к утру хлынули одиночки. Вербовкой, привычно уже, занялась Нион. Самых первых, безусую молодежь с горящими глазами — отправила обратно. Велев без рекомендации старейшин не приходить. Вскоре, понятно, оказалась в работе по уши — услыхав про подобный подход, многие солидные люди, собрав бедных родственников и должников, приходили небольшими отрядами — разузнать, как да что. После первого разговора не уходили. Вокруг луковкина шатра собралась толпа, в середке — самые важные. Говорят мало, усы крутят, ловят пальцами в затылках ускользающие мысли. Большая половина, подумав, исчезает. Зато те, что остались — ждут саму Немайн.
Ждать пришлось до утра, до общего построения гленцев. И дележа добычи. Немайн явилась незадолго перед тем. В руках — саксонский топор. Уши прижаты, ноздри раздуваются.
— Вот, — шлепнула перед Нион незамысловатую добычу, — любуйся. Каменный! И эти дикари нас теснят. Хорошо, что не жрут... Эмилий это и оценивать не стал, сказал, можно горожанам подарить, может, пригодится для чего.
Луковка осторожно подняла незамысловатое оружие.
— Тяжелый. Для боя плох. Долго замахиваться. В хозяйстве... — пожала плечами. Мол, где я, где хозяйство. — А в Анноне хорошего камня нет. И вообще — мало. Зато железная руда встречается, пусть плохая, как здесь говорят. Потому там все железное, хоть и гниловатое. Ржавчина очень портит.
— А у Хвикке железо свое, и хорошее.
— Так чего они с вот таким воевать ходят? Правда, странные.
— Анна говорит, это с континента, — Немайн немного успокоилась. — На островах в Уэссексе встречается, в Кенте... Там железо дороже. И соха у них железом не оковывается, и вообще.
И вообще — получается, оружие не главное. Предки нынешних саксов забили романизированных бриттов каменными топорами. Причин две. Первая — организация. С падением имперской власти в Британии порядком и не пахло. До Артура — то-то при нем саксы встали, как вкопанные. Вторая — число. Цивилизованные граждане сами не воевали. Воевала армия — хорошо, если полпроцента от населения. Саксы шли всем народом. И ничтожное дикое племя сокрушило цивилизацию. Кто смог бежать — уплыли за море, в Арморику. Кто желал драться — сбились в последнюю пятину, Камбрию. Можно сказать, саксы бриттов, совершенно по Булгакову, "уплотнили и мобилизовали". Плохо бы им пришлось, но тут на выручку дикарям явилась чума. Саксы по деревням отсиделись, а торговые города бриттов запустели. Выживших осталось настолько мало, что возродились древние обычаи насчет женщин-воительниц. Теперь Камбрия восстановила население и готова биться всем народом. Первая попытка возмездия случилась при Кадуаллоне. Вторая — сейчас.
Вот и ждут: гленцы, конница Риса, добровольцы Нион и Окты, диведцы — из граждан Кер-Нида и клановых ополчений Диведа. Выстроились шеренгами. Позади коноводы с лошадьми. Хоть сейчас в поход. Хотя прямо сейчас не получится — нужно выяснить нужду в трофейном оружии и доспехах, выкупить те у Эмилия, раздать. Но сначала напомнить, что они избранные и добровольцы разом. Значит, опять напяливать церемониальное одеяние...
Что сида с башни видит все, как-то самой собой разумелось. Что память у нее хорошая — знали, но не соотнесли. И лишь как рыжая да ушастая начала обход рядов, поняли — не только видит все. Еще и помнит все. Совсем или почти — не важно. Главное рассмотрела. Кто герой, кто трус. Кто умно бился, кто чудом не полег по глупости. Теперь шагает вдоль гленской шеренги. Спрашивает имя. Как бился — сама рассказывает. Два-три слова — рисунок. "Завалил сакса. И подранил двух". "Крепко и сильно бился, не бросил щит с тремя дротиками в нем". "Добрый боец. Но горяч. Сегодня со мной не иди." Вручает расписку. Заранее объяснила: это чтобы врагу добыча не досталась. Дома, как бы то ни было, можно будет получить золотом. Отличившимся — двойная доля. Семьям погибших — тройная. Раненым — по увечью.
С добычей покончено. Короткая речь — Ивор довольно дергает ус, все по его советам. Обращается ко всем, не только к гленцам. Предлагает — всем, кто здесь, но не желает идти — уйти. Времени — пока сида стократно прочтет "Ave, Maria". Становится на колени — перед ними, перед строем. Откидывается на пятки. Закрывает глаза. Чтоб уходящим стыдно не было. Только ушами воздух щупает — много ли сапог топочет?
В ушах — тишина и собственный шепот. Уходят те, кому сказала — больше никто! Слишком молодые, слишком горячие, многодетные и единственные кормильцы. Ирландцы — все. Горячие головы с ночи отвозмущались и смирились. Им везти домой Этайн. Главой местной ветви клана выберут кого-то из ее детей, а пока те маленькие, посовещавшись, просили в регенты Луковку. Хороший человек, целая пророчица, а вне клана! Родителей, и тех не помнит. Непорядок. А тут просят сразу в старшину. Та отказалась, умница. Сказала, ирландкой числиться — честь, а вот управлять пока не умею. Придется почетной родне меж себя регента выбирать.
Сэр Кэррадок стоял плечо к плечу с товарищами, но ощущал себя вдали. Жизнь превратилась в краткий сон между схватками. Смерть не приходила, несмотря на все удобства, и это значило, что главный подвиг еще впереди. Недалеко впереди, судя по тому, как смыкался вокруг волшебный туман. Среди которого плыла тонкая фигурка сиды. Между ним и Немайн тумана почему-то не было. Вытоптанная земля гнется под тяжелым шагом, носки белых башмачков изредка выглядывают из-под серого от росы подола. И голос. Что золото волос и белизна кожи? Сила сидов в песнях. И красота тоже, даже когда не поют. Повторяет одно и то же. Хотя каждый раз чуть по иному.
— Сэр Овайн, рада, что ты со мной.
Этот придумал таранную атаку. Умный, читать умеет. Постоянно рассказывает про подвиги Александра Македонского. Теперь носится с идеей усилить заднюю луку у седла.
— Сэр Валган, рада, что ты со мной.
Тот самый мальчишка, что получил охранную грамоту вторым. И сейчас таскает на тесемке за пазухой. Ничего не боится, кроме потусторонних козней, а как обзавелся защитой, так и вовсе ничего.
— Сэр Ллевелис, рада, что ты со мной.
Человек, способный выдернуть товарища с падающей лошади — себе за спину. Хотя, если что, двоим на одной кобыле не уйти.
— Сэр Белен, рада, что ты со мной.
— Сэр Мэлон... сэр Гайон... — этот покраснел. Гайон — измененное Гвин, — сэр Карадуг, сэр Марх, сэр Кинлан...
— Леди Вивиан...
— Я зовусь твоим именем! Если позволишь, после кампании я перейду в твою гвардию. Нехорошо, что гленские рыцари — сплошь мужчины.
Немайн благосклонно кивает. Вивиан — еще одна форма ее имени, хотя и искаженная. Неметона-Немайн-Нимуэ-Вивиан...
— Сэр Кинон, сэр Кай, сэр Оуэн... — заминка. Но и ему рада... — сэр Эрбин, сэр Ллойд... — этому подарила улыбку. Даже спросила, как сиятельному мужу нравится новомодный ячменный напиток. Неудивительно, славный рыцарь сэр Ллойд! Даром что шрамы через морду накрест, да восемь внуков подрастают. Выполз из отставки ради битвы с саксами, чему теперь очень рад. Говорит, с Кадуаллоном так интересно не было...
Сида с каждым шагом все ближе. И вот — бескрайние серые глаза упираются в него.
— Сэр Кэррадок, — заминка. Сейчас назовет судьбу — или с губ сорвется лишь общее "рада"? Вот уши виновато упали вниз, как у побитой собаки... — Сэр Кэррадок, ты слишком храбр. В этом походе мне понадобятся более осторожные люди. А потому я прошу тебя не идти с нами.
Шагнула вбок — и туман сомкнулся, оставляя только сон, бессмысленный и бесконечный. Вокруг мелькают тени. Тени-люди скользят мимо, некоторые что-то пищат, проносятся тени-лошади. Кер-Нид стоит на месте, и найти свой шатер, наверное, несложно. Да зачем шатер человеку, лишенному судьбы? И винить некого, сам потерял! Не то, чтобы отказался. Утешаться сомнительным величием выступившего против рока героя рыцарь не стал. Различил ясность разума и любовный дурман. Теперь они уживались в голове вместе, почти не мешая друг другу, но тогда, в ночной скачке — нет. А новую судьбу сида подарить не хочет. Или не может. Она не всемогуща. Наоборот: маленькая, хрупкая, так нуждающаяся в защите — и не той, которую дает ящеричья шкура пластинчатого панциря. Увы, закрыть ее телами доведется другим. А у него — туман, и ничего более.
Кэррадок помахал рукой перед глазами. Болотная муть не рассеялась. И куда же деваться? А никуда. Теперь что ни делай, куда ни иди — все одно. Пустота. Так не повернуться ли спиной к последнему остову, что связывает с миром людей, к деревянным башням, мужеством людей и мудростью сиды ставших неприступными? И сделать шаг. Еще один. И еще.
Шаги — это все, что у него осталось. И верный лук за спиной. Остальное — растворилось в тумане, и больше не имело смысла. Таков Иной Мир. Не христианское посмертие. Удел сидов. Здесь можно провести годы — и вернуться к людям в то же мгновение. Или час — но застать правнуков стариками. Можно бежать и остаться на месте — и стоя перенестись в Ирландию или Дал Риаду, а то и на острова блаженных. Сиды как-то ухитряются понимать Иной Мир, и пользоваться им к собственной пользе. Вот и Немайн давеча — наверняка срезала дорожку, а войско подумало — утренняя сырость. И правда же, сыро. Вот и овес не вызревает. Впрочем, что овес человеку, у которого нет судьбы?
Зато есть мужество. Быть может, стоит прекратить служить игрушкой неведомым силам? Сломать себя? Вот дымка гуще, сквозь нее дышит вода. Берега и вовсе не видно, наверное, достаточно просто дойти, упасть в бездонный поток. Лучше муки ада, чем служить орудием злу. Только туман этот наверняка ее. А Немайн — не зло! Достаточно вспомнить ее лицо, когда сына баюкает. И песню, повергающую врагов Камбрии. Тогда, что, и Камбрия — зло? Нет. Всему виной собственная растяпистость. Сам потерял судьбу, сам виноват... Стоп!
Кэррадок с маху хлопнул себя по лбу и захохотал. Были б рядом люди — сочли бы безумцем. Но вокруг вьется молочная дымка, и если на земле его и слышат, то, вздрогнув, затворяют ставни плотней, и крестятся, поминая разных фэйри. Кто — проказливых, радующихся шутке, кто — угрюмых, хохочущих раз в столетие. А кто прижившихся в Волшебной Стране людей, тоскующих по прежней жизни. Эти-то почти правы.
