Боже, как он радовался, узнав, что шведский кузен решил отказаться от поддержки своего шурина и готов заключить сепаратный мир! Глупец... наверняка это была уловка, чтобы заманить его в этот бесплодный поход, поманив блеском шапки Мономаха! Мекленбургский дьявол не терял времени даром и создал такую армию, что позавидовал бы сам император! К тому же королевичу передали оскорбительные слова герцога по поводу корон, на которые они с отцом имеют право, но пока не могут подтвердить силой. Боже! Ни один европейский монарх никогда бы не сказал столь оскорбительных слов по поводу священных прав на престол! Конечно, Модзалевский смягчил выражения герцога, славящегося своим умением говорить гадости с любезным видом, но королевич вполне понял смысл иносказаний. Мерзавец!
— Вы что-то сказали, ваше высочество? — встревоженно спросил едущий рядом с ним Казановский.
— Ничего, — ответил Владислав, сообразивший, что произнес последнее слово вслух. — Просто я хотел узнать, что там за шум у моего шатра.
— Держу пари, что это пан Карнковский ожидает ваше высочество.
— Хорошо, я поговорю с ним, — неожиданно для себя самого сказал королевич.
Говоря по правде, он чувствовал себя немного неловко. Его любовь к прекрасной панне Агнешке постепенно сошла на нет, но стать прожженным циником молодой человек еще не успел. К тому же он немного скучал по пылким ласкам и жаркому телу своей недавней возлюбленной. И хотя теперь он находил надоевшую ему любовницу не такой уж красивой и совершенно определенно не умной, совесть все же немного мучила его.
— Что вы хотели, пан Теодор? — Королевич хотел задать этот вопрос как можно более холодно и безразлично, но голос его дрогнул, и получилось почти участливо.
— О, мой добрый принц! — рассыпался в любезностях явно ободренный этим тоном Карнковский, — я старик и давно ничего не хочу от этой жизни. Но моя единственная доченька, моя Агнешка — она страдает!
— Разве панна нездорова? — встревожился Владислав.
— Она умирает!
— Я пошлю к ней лекаря.
— О, ваше высочество, да разве же от этой болезни поможет лекарь? Ведь моя девочка умирает от любви к вам!
— Да что вы говорите! — язвительным тоном воскликнул едущий рядом Адам Казановский. — А мне доложили, что ваша драгоценная дочь жива и здорова и провела целый день, наблюдая за сражением и любезничая с этим, как его, Корбутом!
— Какая низкая ложь, да моя девочка глаз не сводила с его высочества и только и делала, что молилась, прося Всевышнего даровать нашему воинству победу!
— Видимо, ее молитвы были неугодны Господу, потому что этот мекленбургский еретик совершенно точно одержал над нами верх.
Услышав слова своего фаворита, королевич поморщился. Упоминание о победе герцога было ему неприятно, к тому же он считал, что все прошло не так уж плохо. Во всяком случае, предпринятая им атака была весьма успешна!
— Но если прекрасная панна Агнешка и впрямь желает помочь своими молитвами нашему делу, так, может, ей делать это где-нибудь в другом месте? Скажем, в монастыре кармелиток... там настоятельницей моя двоюродная тетка, и я мог бы составить вашей дочери протекцию. Ну а что? Замуж ее вряд ли кто возьмет!..
— Адам! — Даже королевич не смог выдержать бесцеремонности своего фаворита.
— А что я сказал? — как ни в чем не бывало отозвался тот. — Кстати, друг мой, а ты знаешь, в чьей компании молилась прекрасная панна?
— В чьей?
— Наших французов, как их... Жоржа Бессона и Жака Безе.
— К чему ты это?
— К тому, что если у них есть время глазеть на битву, значит, они выполнили мое маленькое поручение.
— О чем ты?
— Да так, об одном сюрпризе для вашего мекленбургского кузена.
— Прости, но я все же не понимаю...
— Если вы, ваше высочество, проедете со мной, то немедленно обо всем узнаете, — постарался заинтриговать приятеля Казановский.
— Ладно, но...
— Если вы беспокоитесь о пане Карнковском, то поручите его мне, — усмехнулся фаворит королевича и обернулся к старику: — Пан Теодор, его высочество теперь занят, так что я думаю, вам пора! Тем более вы сказали, что панна Агнешка нездорова. Идите и расскажите ей о монастыре, тамошние сестры весьма славятся умением врачевать.
— Вы негодяй, пан Адам, — почти прошептал совершенно уничтоженный словами молодого хлыща Карнковский, когда тот оттеснил его своим конем.
— Я знаю, милейший, — бессердечно улыбнулся ему Казановский.
Оставив несчастного пана Теодора страдать в одиночестве, Владислав со своим фаворитом направились на край лагеря, где французским инженерам было выделено место для их занятий. Еще подъезжая, они услышали, как один из них — мэтр Безе — распекает своих нерадивых подчиненных:
— Мон дье! Какого черта вы здесь разлеглись? Здесь же кругом порох! Чего доброго, вы по неосторожности и сами подорветесь, и нас с собой прихватите.
Надо сказать, что Безе был крайне невысокого роста, при этом несколько склонным к полноте. Одним словом, вид у него был совсем не грозным, и, возможно, поэтому польские жолнежи и в грош его не ставили. Его товарищ де Бессон, напротив, был весьма видным кавалером и пользовался некоторым авторитетом, однако сейчас его нигде не было видно. Увидев королевича с Казановским, толстяк сдернул с головы берет и склонился в почтительном поклоне.
— Ваш приезд — большая честь, месье, — постарался он быть любезным.
— А где пан де Бессон? — осведомился фаворит.
— Я здесь, господа, — выскочил тот из ближайшей палатки, застегивая на ходу камзол. — Прошу меня простить, но я заканчивал последние приготовления.
Договорив, он нахлобучил на голову шляпу, потом решительно сорвал ее с головы и, изобразив изящный поклон, тщательно подмел своим плюмажем площадку перед собой.
— Прекрасно, — воскликнул довольным тоном пан Адам, — его высочество желает ознакомиться с плодами вашей работы.
— О, это большая честь! Прошу идти за мной, господа.
Спешившись и отдав поводья своим провожатым, Владислав и Казановский проследовали за де Бессоном в его палатку. Было уже довольно темно, но француз посветил им фонарем. Посреди палатки лежал довольно большой предмет, в котором королевич не без труда опознал колокол. Снизу к нему была прикреплена толстая, окованная железом доска, а в верхней части было просверлено отверстие.
— Что это? — недоумевающе спросил королевич.
— Это, ваше высочество, некоторым образом, петарда.
— Что, простите?..
— Петарда. Нечто вроде фугаса. Внутренности этого колокола заполнены самым лучшим порохом, какой мы только смогли найти, а вот здесь вставляется запал. Если это устройство определенным образом закрепить на воротах или стене, то оно непременно их разрушит.
— Очень интересно; а каков заряд в этом, как вы сказали, устройстве?
— Почти пятьдесят фунтов, ваше высочество.
— Что же, прекрасно. Так в этом твой сюрприз, Адам?
— Ну как, нравится?
— Да, но что мне с ней делать?
— Тебе — ничего! А вот несколько ловких людей под командой нашего славного де Бессона могут установить ее на воротах Можайска и взорвать их ко всем чертям!
— И что нам это даст?
— Как что, разве ты забыл, что у герцога там собраны все припасы? Если они окажутся под угрозой, он тут же покинет свой укрепленный лагерь, который мы с таким беспримерным героизмом и столь же великой глупостью пытаемся штурмовать, и бросится на помощь Можайскому гарнизону. Вот как только это произойдет, вы с ясновельможным паном гетманом сможете заняться своим любимым делом — обрушите на врага нашу великолепную гусарию!
— Черт возьми, да ты прав!
— Конечно, я прав! — засмеялся довольный фаворит.
— Надо рассказать об этом Ходкевичу.
— Это еще зачем?
— Как зачем?
— Послушайте, ваше высочество, разве вам не надоела мелочная опека со стороны гетмана? А тут — прекрасный повод отличиться. Атаки, предпринятые ясновельможным паном гетманом, окончились лишь потерями в людях и артиллерии, а вы сможете взять вражеский город со всеми припасами и утереть нос своим завистникам. Тем более что скоро к войску прибудут подкрепления во главе с Сапегой, который также послан сеймом следить за вами.
— И когда ты думаешь устроить эту авантюру?
— Я бы предпринял ее прямо завтрашним утром.
— Но наши войска устали!
— Армия герцога — тоже. Надо не давать им ни минуты покоя! Атаковать с разных сторон, и когда они изнемогут, Господь дарует нам победу!
— Прошу простить меня, господа... — вмешавшийся в их разговор француз явно мучился, подбирая выражения, — но боюсь, что заложить петарду утром никак не получится.
— А в чем дело?
— Видите ли, дело это непростое и требует подготовки, а также обученных помощников.
— Но ведь вам были выделены люди!
— Э... дело в том...
— Дело в том, что эти польские свиньи никуда не годятся! — сердитым тоном помог своему товарищу Безе. — Мало того что они ленивы и нерасторопны, так они еще и напились сегодня вместе с их начальником месье Криницким! Право же, если бы не "помощь" этого господина, мы бы закончили работу как минимум на сутки раньше. Я совершенно не представляю, где он берет это отвратительное пойло, да еще в таких количествах!
— Хорошо, — сразу же согласился королевич, — нам тоже нужно подготовиться и решить некоторые вопросы.
— Разумеется, — склонился в поклоне де Бессон, — мы будем только рады угодить вашему высочеству и сделаем все в лучшем виде! Мой друг несколько пристрастен к господину Криницкому, но не могу не согласиться, что работы, при должной организации, могли проводиться несколько более интенсивно.
— Мы довольны вашей работой, — повторил Владислав и собрался выйти, но оказавшийся у него на пути Безе и не думал уступать ему дорогу.
— Есть еще одна вещь, о которой нам необходимо потолковать, ваше высочество, — угрюмо заявил толстяк.
— Что еще?
— Э... видите ли, мой принц... — начал было Бессон, всячески пытаясь заставить замолчать своего товарища. Однако тот был настроен куда более решительно и продолжал мрачным тоном:
— Мы давно не получали жалованья!
При упоминании о деньгах королевич поморщился. С тех пор как они вышли из Вильно, касса Владислава не пополнилась ни единым грошем, напротив, злотые утекали как вода меж пальцев. Более того, из Литвы приходили вести, что многие монеты, которыми он расплачивался за поставки продовольствия и амуниции, оказались порчеными. То есть содержание серебра в них было куда менее того, что полагалось. Но что хуже всего, вся эта ситуация очень заинтересовала великого канцлера Сапегу, который должен был скоро догнать войско королевича, вместе с внушительной комиссией, направленной сеймом. Впрочем, в случае победы все эти неприятности оказались бы несущественными, но вот она почему-то все время отодвигалась.
— Мы непременно расплатимся с вами, — сухо ответил Владислав, недовольно поджав губы. — Сразу же после взятия Можайска.
— Да-да, конечно, — залебезил было Бессон, но толстяка было не удержать:
— Я это уже слышал! В Вильно нам говорили, что расплатятся после взятия Смоленска. Затем, что после Вязьмы, теперь речь зашла о Можайске, а завтра вспомнят о Москве!
— Любезные господа, — кинулся на помощь своему господину Казановский, — не думаете же вы, что его высочество начнет прямо сейчас отсчитывать вам злотые? Для этих дел есть пан казначей, а он сейчас спит. Я уверен, что не далее как завтра вы получите все, что вам причитается. Главное, чтобы мина взорвалась как следует, а то мы слышали от ваших милостей много требований, а вот в деле вас еще не видели. Смоленск-то мы штурмовать не стали...
— Разве это наша вина! — вскипел Безе, но товарищ уже тащил его прочь из шатра.
— Жак, как ты можешь так говорить с принцем! — принялся выговаривать де Бессон своему товарищу, когда королевич с Казановским отправились восвояси.
— Да вот так и могу, — окрысился на него Безе, — с тех пор как ты, Жорж, присвоил себе приставку "де", я один только и пекусь о наших интересах! Эти польские свиньи задерживают нам жалованье, а тебе и горя мало. Ты любезничаешь с ними, как будто у тебя есть шато в Провансе или еще где, которое приносит тебе верный доход, и ты живешь с него. Пусть этот чертов королевич заплатит нам, если он такой богатый!
— Но нельзя же так...
— Ей-богу, Жорж, — продолжал бушевать толстяк, — мы выбрали не того нанимателя! Судя по всему, этот герцог, против которого мы воюем, славный малый и знает толк в фортификации. И уж, конечно, не задерживает выплаты своим солдатам.
— И что ты предлагаешь?
— Ничего я не предлагаю, просто мне надоело каждый раз кланяться маркитанту, чтобы иметь возможность пообедать как человек.
— Но все находятся в такой же ситуации...
— Мы с тобой, дорогой мой де Бессон — не все! Эти свиньи только и умеют, что размахивать своими глупыми железяками да скакать на конях. А вот чтобы изготовить петарду, рассчитать заряд или заложить фугас, нужны мозги! Знания, которых у этих надутых фазанов нет и никогда не будет!
Закончив свою филиппику, Безе успокоился и решительно направился к себе. Де Бессон с досадой посмотрел толстяку вслед, буркнул: "Чертов гугенот!.." — и побрел следом.
— Вот видишь, дорогой мой, — улыбнулся пан Адам, когда они оказались у себя в шатре. — Все требуют денег, а они кончаются. Так что нам надо поторапливаться.
— Ты уверен, что твой план сработает?
— Разумеется, уверен. Герцога Иоганна не одолеть в прямом столкновении, он слишком хорошо знает свое дело. К тому же он хитер и постоянно устраивает нам какие-нибудь козни. Надо расквитаться с ним его же оружием.
— Ты тоже хитер, Адам.
— Ну что я могу сказать... — поднял вверх глаза Казановский и неожиданно засмеялся: — Есть немного!
— Послушай, — не поддержал его смех королевич, — а как так получилось, что мы расплатились за поставки порченым серебром? Ведь король Рудольф прислал нам субсидии...
— Не знаю, о чем ты, — беспечно отмахнулся фаворит. — Если бы мы ждали графа Хотека с деньгами, то до сих пор стояли бы в Вильно. Мы расплачивались средствами, взятыми в долг у местных евреев, а когда поступили деньги из Империи, просто погасили займ. Кстати, основными поставщиками тоже были "сыны Израиля", так что если им не нравятся деньги, то пусть обращаются с претензиями к своим единоверцам. Тем более что это недалеко.
— Наверное, ты прав, — поразмыслив, согласился Владислав, — однако все это как-то неприятно. Скорее бы уже победить, тогда никто не посмеет совать нос в мои дела. Слушай, уже поздно, я, пожалуй, отправлюсь спать.
— Спокойной ночи, мой принц, я как верный слуга, буду охранять ваш сон.
Оставшись один, Казановский тут же сменил выражение лица с беспечного на озабоченное и двинулся к себе. "Черт бы побрал этих евреев! Говорили ведь, что никто ничего не узнает..." — с раздражением подумал он.
Несмотря на то что с момента принятия унии многие литовские шляхтичи перешли в католичество, немало оставалось верными вере отцов. Как бы то ни было, среди войска королевича Владислава было немало православных шляхтичей. Вообще, Речь Посполитая была достаточно веротерпимым государством. В ней мирно, или если точнее, относительно мирно, уживались католики и протестанты, мусульмане и евреи, и в этом отношении республика двух народов могла бы быть примером для всей Европы. Единственными, кто не слишком вписывались в эту идиллию, были православные. Принадлежность к греческой вере означала для многих отсутствие карьеры, невозможность участия в сеймиках и многие другие ограничения. Правда, пока существовали влиятельные магнатские роды православных князей Острожских, Вишневецких и прочих, все было не так плохо. Но, кто знает, всегда ли так будет? К тому же с тех пор как королем стал фанатичный католик — Сигизмунд Ваза, многое переменилось. Конечно, сам по себе король в Речи Посполитой — не слишком большая фигура, но когда за ним стоит Святая католическая церковь... многое, ох многое переменилось в Польше и Литве.
