Во-первых, потому что не воспользоваться такой акустикой было бы непростительным грехом. А во-вторых, надо было заглушить горечь, которая камнеломкой пробивалась сквозь праведность моих мыслей. Сердце всё-таки ныло, будто его сжимали в кулаке.

Не сразу удалось мне распеться, потому что начала я с русских народных песен. А ведь, казалось бы — беспроигрышный вариант для желающих утопить горе в песнопениях.

— На Муромской дорожке стоя-а-а-али три сосны-ы-ы... — с чувством вывела я, вытянула ногу вверх ногу и полюбовалась ею. Длинная, стройная, розовая от горячей воды... пенные разводы, сползая вниз, облегали её экзотическим чулком... эх, жаль, такая красота, и никому не достанется... Я прибавила громкости: — Проща-а-ался со мной ми-и-илый до бу-у-удущей весны-ы-ы...

Но до конца не допела, потому что расстроилась. Ни к чему сейчас была песня про то, как кто-то любил одну девушку, а потом взял да и женился на другой. Неприятный какой-то сюжет.

— Ми-и-иленький ты мой, во-о-озьми меня с собой... — начала было я и снова замолчала. Тут миленький вообще изначально оказался женат — очень некрасивая история. У меня даже сложилось впечатление, что речь идёт об одном и том же рецидивисте по кличке "Миленький". Он шнырял из одной русской народной песни в другую и везде измывался над доверчивыми девушками. Только в "Окрасился месяц багрянцем" ему не повезло. Он думал, что всё будет как обычно в других песнях, но крепко ошибся.

"Окрасился месяц багрянцем" я пропела с удовольствием и до конца.

Но дальше дело опять застопорилось.

"Из-за острова на стрежень", "Степь да степь кругом" и "Чёрный ворон" не добрались до финиша, несмотря на то, что раньше я охотно исполняла их за праздничным столом. Теперь же самые любимые и самые подходящие для пения в ванне песни показались мне чересчур мрачным.

— Да что ж такое-то! — воскликнула я и чисто из принципа исполнила целиком "Ой, то не вечер, то не вечер, мне малым-мало спалось". Ведь есаул, истолковавший сон молодого казака в пессимистическом ключе, мог быть и не прав. Он же есаул, кадровый военный, в конце концов, а не гадалка и не доктор Фрейд. Ну, подумаешь, во сне с буйной головы шапка упала. Может, это к деньгам или дальней дороге.

Память почему-то подсовывала мне песни исключительно любовного содержания. Даже "Валенки", которые ранее казались беззаботной и бесшабашной песней, содержали волнительный куплет про "по морозу босиком к милому ходила".

Надо переходить к другому репертуару, поняла я. К чему-нибудь сдержанному такому, мужскому... к военной тематике, например.

— Бьётся в тесной печурке огонь, на поленьях смола как слеза... — Эх, хорошо пошло, душевно, отметила я. — И поёт мне в землянке гармонь, про улыбку твою и глаза... — Тут я внезапно обнаружила, что гармонь поёт мне исключительно про улыбку и глаза Их Высочества, Кайлеана Карагиллейна Третьего, принца Эрмитании. Они — улыбка и глаза — предстали передо мной как живые.

В смятении оборвав "Землянку" я поспешно завела:

— Три танкиста, три весёлых друга — экипаж машины боевой!..

Вот исполнение песни про то, как в эту ночь решили самураи перейти границу у реки, удалось на славу. Самураи не вызывали у меня нежелательных ассоциаций, и за это я даже к ним прониклась — несмотря на их антиобщественное поведение.

После "Трёх танкистов" стало веселее, и дальше песнопение пошло как по маслу.

— А дубы-колдуны... — выводила я, разглядывая расписной потолок, — что-то шепчут в тумане, у поганых болот чьи-то тени встают... — Это была песня не про зайцев. Это меня окружали туманы и болота. — Косят зайцы траву, трын-траву на поляне, и от страха всё быстрее песенку поют...

Наплескавшись и наголосившись вволю, я наконец смогла расстаться с чернобоким другом. Умиротворённая, чистенькая, приятно пахнущая, я растерлась пушистым полотенцем, надела шорты, накинула тонкую белоснежную рубашку, закатав её рукава.

Возникла мысль: сейчас пойду и сделаю огромный бутерброд — с зелёным салатным листиком, с помидоркой, огурчиком, сыром и ветчиной.

— А где мои семнадцать лет? На Большом Каретном! — выкрикивала я, накручивая на голове высокий тюрбан из полотенца.

— А где мой чёрный пистолет? — громко вопросила я, босиком выходя в гостиную.

Пистолет тоже находился на Большом Каретном, но ответ застрял у меня в горле, потому что, несмотря на заверения Кайлеана Георгиевича, у нас были гости.

Посетителей было четверо.

Не знаю, случайно ли, намеренно, но всё выглядело так, будто они приготовились позировать живописцу для парадного портрета.

Центр композиции занимало развёрнутое в сторону комнаты прикаминное кресло. В нём вольготно — нога на ногу, кисти в перстнях расслабленно свешены с подлокотников, — расположилась темноволосая женщина в длинном вечернем платье цвета слоновой кости. То есть это поначалу её наряд показался мне вечерним — такой уж у него был эффектный вид: узкий корсаж, высокий воротник, напоминавший изогнутый лист тропического растения, ниспадающий шёлк юбки, расшитый серебристыми нитями... Но за окном всё ещё светило солнце (я метнула отчаянный взгляд в ту сторону и поняла, что до вечера, когда обещал вернуться Кайлеан, ещё далеко); скорей всего для королевы Эрмитании такая одежда являлась чем-то вроде дресс-кода. Положение, небось, обязывало, и всё такое прочее.

В том, что передо мной именно королева, я уверилась, едва взглянув на неё. Тот же удлинённый овал лица, и те же скулы, и длинные тёмно-серые глаза, и ещё что-то неуловимо-узнаваемое... Кайлеан Георгиевич определённо являлся маминым сыночком — сходство было впечатляющим. Она, как и сын, не будучи совершенством, обладала той самой изюминкой, именуемой шармом и превращающей недостатки в достоинства.

...Может, конечно, сюда заявилась какая-то близкая родственница, но ёкнувшая интуиция настаивала — не тётя это.

Женщина далеко откинулась на спинку кресла и чуть склонила голову набок.

Меня разглядывали с типично кайлеановским неопределённым выражением.

Немедленно изобразив ответный "покер фейс" и скромно опустив глаза, в мыслях я заметалась как перепуганная курица по двору. Что им здесь надо — в отсутствие хозяина? Что положено говорить при встрече с коронованной особой? И вообще, положено ли начинать говорить первой? Наверное, если помалкивать, хуже не будет? Да, именно так. "Дипломатичность и сдержанность" — станет моим девизом, и тогда я не посрамлю Кайлеана Георгиевича в качестве его гостьи.

Я вновь подняла глаза.

За креслом слева возвышался расписной красавец в узорчатом камзоле, примерно одних с Кайлеаном лет. Стройный, черноволосый, черноглазый, с приметным чувственным ртом... Таких, пантерообразных, с удовольствием снимают в рекламе мужской туалетной воды с названием вроде "Deep passion" или "My dark obsession". Воображение быстренько разместило соответствующий рекламный плакат на Невском: на нём красавец со значением буравил прохожих взглядом исподлобья. Неуёмная фантазия тут же дорисовала подробности — с каждой стороны красавца обнимала томная дева, от дев отлетали облачка с их мыслями. У одной — "Кушать хочется, и давно", у другой — "Говорила мне мама, что надо институт закончить"...

Я тихонько хмыкнула про себя, видение пропало.

Да, очень красивый. И я голову могла дать на отсечение — он тоже из Карагиллейнов. Что-то знакомое неудержимо проступало сквозь экзотику. Можно было предположить, что это кто-то из братьев Кайлеана — выглядел он существенно моложе королевы, да и король, наверное, тоже сидел бы в кресле, а не стоял позади. Но если я угадала, то этот сын пошёл в папу — другая масть, и сходство проявлялось по-иному.

Я, вроде, ему не понравилась. Смотрел он как-то сквозь меня, лицо было бесстрастным, фигура неподвижной, но ноздри чуть подрагивали, и грудь заметно вздымалась как от еле сдерживаемого гнева.

Непонятно... Обычно молодые люди относились ко мне дружелюбно. Может, красавец обладал титулом чемпиона королевства по пению в ванне, а я глубоко оскорбила его эстетическое чувство? Впрочем, было возможно иное толкование: он, наоборот, из последних сил боролся с нахлынувшим восторгом. Может, ему хотелось захлопать в ладоши и выкрикнуть "Брависсимо! Спойте ещё!".

Но это вряд ли. Мне упорно казалось, что он раздражён самим фактом моего здесь пребывания.

Я поспешно перевела взгляд на особу, стоящую рядом. Молодая женщина, тоже одетая как на великосветский приём, в малиновое с золотом. Причём её одеяние было расцвечено богаче, но в итоге выглядело дешевле королевского.

Придворная дама?

Она обладала кукольными чертами лица и пышными формами — судя по фасону туалета, формы малиновая дама считала не последним своим преимуществом. Фамильного сходства здесь не наблюдалось. В отличие от Карагиллейнов, чувства она скрывала гораздо хуже — кукольные губки были плотно сжаты, а кукольные бровки страдальчески нахмурены. "Что творится, люди добрые, что творится!.." — как бы восклицали бровки.

Я ощутила сильное желание успокоить всех, выступив с разъяснениями, что если я стою здесь в спортивных трусах их сына, брата и повелителя, то это ещё ничего не значит.

Четвёртый участник мизансцены стоял сбоку у камина и вертел в руках большой кристалл, взятый с каминной полки. Этот дядечка произвёл на меня положительное впечатление. Наверное, потому что он был похож на поэта Бродского с фотографий последнего венецианского периода. Только у настоящего Бродского тонкое лицо выглядело преисполненным печали — от многих знаний, очевидно, а эрмитанский дядечка светился благожелательностью и поглядывал на меня из-под очков в стальной оправе с каким-то весёлым любопытством. Одевался он неожиданно для этих мест — самые обычные брюки, рубашка, трикотажный джемпер с полосками вдоль V-образного выреза... Если бы он появился в таком виде в моём мире, никому бы и в голову не пришло, что это пришелец из другого измерения.

— Всё равно странно, — нарушила вдруг молчание королева. — Но хоть что-то прояснилось.

— Это может быть случайностью, Ваше Величество, — прощебетала дама в малиновом.

Ага-а-а... всё-таки Величество!

Королева пожала плечами.

— Скорей всего, так и есть. Но Кайл... он никогда не был склонен к авантюрам. Кто угодно, только не Кайл.

Разговаривали они так, словно кроме них здесь никого не было. Я заставила себя стоять спокойно. Подумаешь. Смотрины с банным полотенцем на голове — пустяки, дело житейское. На этот раз я, слава богу, не голая. И не на четвереньках, кстати. Большой прогресс. Хотя сходные обстоятельства знакомства с членами клана Карагиллейнов начинали понемногу нервировать.

— Может, дело вовсе не в этом, — негромко произнёс пожилой дядечка и вернул кристалл на полку.

Все повернулись и посмотрели на него. Похоже, дядечкины слова имели определённый вес.

Пышка недовольно чирикнула:

— А в чём же тогда?

Дядечка кивнул в мою сторону и слегка невнятно развил свою мысль:

— Ну-у-у... ноги, например. И всё остальное тоже... — он изобразил в воздухе овал, закончив непонятной волнистой линией. — Ну так, как вариант... в порядке гипотезы...

Все повернулись и ещё раз дружно осмотрели меня сверху донизу.

Я с трудом подавила позыв застенчиво изобразить одноногую цаплю на болоте.

Не вмешивайся, Даня, сказала я себе и стиснула зубы. Твоё дело маленькое, ты тут проездом. "Сдержанность и дипломатичность!"

— Возможно... что есть, то есть. Но всё равно, на Кайла совсем непохоже. — Королева вновь повела плечом. — Что у него, всего этого, — она, снисходительно усмехнувшись, пародийно изобразила несколько волнистых линий, — мало, что ли, было?.. Кстати, магистр, что она там сказала на своём варварском наречии? Переведите.

Я изумилась. Как это — переведите? Я ведь их прекрасно понимала!

На магистра откликнулся пожилой дядечка. Ага. Он у нас, стало быть, силён по части наук. Придворный маг?

— Юная леди спрашивала, где её оружие.

— Какое ещё оружие?

— Скорей всего, автоматическое и самозарядное, — охотно пояснил магистр. — Весьма распространено в соседней империи. Такая, знаете, металлическая штучка с рукоятью и коротким дулом. Чёрного цвета, но модель девушка не уточнила.

Королева нахмурилась.

— Зачем ей это?

— Возможно, юная леди чувствует себя несколько неуверенно в незнакомой обстановке.

Магистр отвечал серьёзно, но казалось, ситуация его забавляет. Мне даже почудилось — он знает, что я понимаю каждое слово.

Королева знакомым движением вздёрнула подбородок.

— Неужели она думает, что это ей поможет? Нелепое предположение. — Помолчав, она произнесла: — Теперь послушаем, что скажет Луссия. Луссия, ты готова?

— Да, Ваше Величество... — ответили королеве тусклым голосом, даже как бы нехотя. — Я попробую.

— Так приступай же.

Луссия вышла из-за кресла, вздохнула, постояла немного — едва заметно раскачиваясь, и вдруг двинулась в мою сторону мелкими крадущимися шажками. Руки со скрюченными пальцами она согнула в локтях и держала перед собой, а шею вытянула, будто принюхивалась. Кукольное личико исказилось, я с оторопью увидела, что глаза её закатились под лоб и теперь в глазницах виднеются одни слепые белки.

Метаморфоза, произошедшая с хорошенькой пышечкой Луссией, была так неожиданна, что меня просто приморозило к месту.

Где носит этого Кайлеана Георгиевича, в отчаянии подумала я, глядя, как ко мне приближается существо из ночного кошмара. Я приготовилась отступить в ванную, там можно будет попробовать отбиться от бесноватой с помощью холодной воды, пущенной из душевого шланга. Но Луссия затормозила, не дойдя пару шагов, и вновь стала раскачиваться, потом выкинула вперёд руку. Её пальцы сплелись в такую невозможную комбинацию, что я невольно сморщилась — неужели не больно? Однако Луссия, казалось, вошла в такой транс, что уже не почувствовала бы и калёного железа.

— Ты! — пронзительно выкрикнула Луссия. — Ты возлежала на груди сына кесарева!

Краем глаза я заметила, что после этих слов молчаливый красавец словно встрепенулся. Он как-то хищно сузил глаза и взглянул на меня с новым интересом.

Не сразу до меня дошло, кто у нас сын кесарев, но потом я так возмутилась, что немедленно выпалила в ответ:

— Ничего и не возлежала!

Королева резко повернулась к магистру, а Луссия как-то скептически оскалила зубки. От этого оскала в сочетании с белыми глазами у меня снова прошёл мороз по коже.

— Возлежала, возлежала, возлежала! — истерически повторила она.

— А вот и нет!

— А вот и да!

— Луссия, прекрати! — ледяным голосом перебила королева. — Что ещё?

Луссия попыталась ещё что-то сказать, но немо похватала воздух ртом как снулая рыба, внезапно потеряла боевой задор и сдулась, как воздушный шарик. Она плетью уронила руку с магически скрученной фигой, повернулась, и, пошатываясь, направилась в сторону свободного кресла.

— А вот и нет.... — растерянно повторила я ей в спину...

— Луссия! — грозно прикрикнула королева.