— А какая нам разница, сколько их, капитан? Если побегут, то это уже всё, только коли и руби их трусливые спины. Вы когда-нибудь гоняли тридцать тысяч одной ротой, отец?

— Нет, такого до сих пор точно никогда не было. — усмехнулся Ричард — А я ещё боялся, что следующее поколение выродится.

— Завтра вы всё увидите, капитан. Нашему поколению на подвиги повезло меньше, но мы не такие ничтожества, как вы думаете, точно не посрамим своих отцов.

— Разрешите идти, Сир? — обратился сержант Бомон — У меня ещё много работы. Если что — я был счастлив служить под вашим началом, даже если нам всем суждено здесь погибнуть.

— Ступайте, Генрих, храни вас Господь!

На рассвете, двадцать третьего февраля 1214 года, лагерь воинов Джихада разбудили взрывы. Сержант Генрих Штауфен-Бомон, как и обещал, накрыл ставку Чагатая с третьего залпа, а потом перенёс огонь на артиллерийский обоз. Трёхдюймовые* миномёты с опорной плитой соответствовали образцам Второй мировой войны из другой истории, поэтому ничего удивительного в такой точности не было — залп перелётом, поправка, залп недолётом, вилка, ещё одна поправка и накрытие. Если бы мин было не шестьдесят, а шестьсот, удалось бы накрыть не только ставку и обоз, но и разогнать всё вражеское войско, но чего не было, того не было.

*76,2 мм

Истратив две трети боеприпасов, миномёты прекратили огонь, а мусульмане начали приходить в себя. Неизвестно, кто у них принял командование, но поступил он довольно разумно, первым делом разослав дозоры, чтобы убедиться, что отряд на соседнем лесистом холме единственный, а убедившись, начал окружение, подтянув уцелевшую артиллерию.

Рота капитана Ричарда Львиное Сердце окопалась на границе рощи, покрывающей вершину холма, поэтому пушки мусульманам не удавалось установить довольно долго. То сработает заранее заложенный фугас, то снова отработает один из миномётов, то орудийный расчёт выкосят сосредоточенным винтовочным огнём. Отряд христиан был немногочисленным, но кусачим, всё-таки его вооружение представляло собой совсем другую эпоху — трёхлинейные винтовки со скользящим затвором имели прицельную дальность стрельбы в полторы тысячи футов, а по групповой цели работали и с вдвое большей дистанции. К тому же выучка бойцов была на уровне диверсионных групп спецназа двадцатого века, а занятая позиция давала тактическое преимущество. Одно печалило — слишком быстрый расход боеприпасов. Очень уж многочисленным был противник, даже если каждая пуля найдёт свою цель, на всех всё равно не хватит. Именно поэтому, в три часа пополудни, Ричард приказал прекратить огонь по артиллерийским позициям мусульман, реагируя только на угрозы прорыва.

Свои пушки мусульмане установили только к пяти часам вечера и полтора часа, и, до наступления темноты, обстреливали вершину холма, что называется, по площадям. В основном ядрами, бомб у них было мало. Окопавшимся бойцам, этот обстрел вреда не причинял, гибли только спрятанные в роще лошади, жалко безвинных божьих тварей, но что уж тут поделаешь. Не отогнать их, не устроить для них укрытие возможным не представлялось. С наступлением темноты, как и ожидал Ричард, обстрел прекратился. Мусульмане ночью не воюют, а кочевники до сих пор не воевали пешими. Ничему их жизнь не учит. Разве что луки сменили на кавалерийские мушкеты, а так, даже сто шагов до 'ветра' они преодолевали верхом. А верхом, ночью, на заросший лесом холм, не полезут даже самые безумные из них. Сутки продержались, завтра с рассветом Людовик Геноцид начнёт наступление. Именно такой был с ним уговор. Если до заката двадцать третьего, рота Ричарда не вернётся, с утра двадцать четвёртого, он двинет вперёд полк егерей. До позиций основных сил всего шесть лиг*, поэтому конные дозоры покажут себя уже к полудню. Эх, 'нам бы ночь простоять, да день продержаться'...

*около 30 км

— Докладывайте, лейтенант. — Ричард устал, очень устал, всё-таки не мальчик уже, а денёк выдался жарким, поэтому он кивнул сыну на место рядом с собой, не вставая.

Генрих Плантагенет присел рядом с отцом.

— Погиб капрал Левит, рядовые Уолтер и Дампьер. Шестнадцать раненых, но все легко, в основном, древесной щепой. К утру все встанут в строй.

Пятнадцатилетний Михаэль Левит, третий сын Иакова Левита, короля Нового Сиона и сына старого соратника Ицхака, служил ротным каптенармусом. Тринадцатилетний Гийом Уолтер, второй сын кардинала Хьюберта Уолтера, он был зачислен в отряд всего полгода назад. Четырнадцатилетний Роберт Дампьер, второй сын Ги Дампьера, бывшего короля Ливана Хамы и Хомса, старого соратника Ричарда ещё по Третьему крестовому походу, ныне монаха Петра, принявшего постриг в сентябре 1212 года. Эх, мальчики, мальчики...

— Как они погибли?

— Капралу оторвало ядром ногу, истёк кровью...

— Как может ядром оторвать ногу в окопе?

— Никак. Он зачем-то кинулся к лошадям.

— Дурак. Царствие ему небесное. Продолжайте, лейтенант.

— Рядовые, похоже, погибли от собственной гранаты. Чеку сорвали, а бросить не успели, видимо, бомба рядом взорвалась и контузила.

— Бывает. Отпою я их сам, похороним прямо здесь. На этом месте потом построим храм. Или его построят для нас... Что по боеприпасам?

— К миномётам осталось двенадцать мин, по двадцать восемь патронов на винтовку и сто семьдесят две ручные гранаты. Пятьдесят четыре динамитные шашки, но детонаторов осталось всего два.

— Что с лошадьми? Уцелела моя Валькирия?

— Уцелела, отец.

— Везучая скотина... А ведь она жерёбая, Генрих.

— Отец?

— Говорю — жерёбая она, от Орлеана. Хорошее могло получиться потомство.

— Может ещё и получится.

— Теперь уже вряд ли. Велите оседлать её к рассвету. Спать сегодня никому не придётся. Распорядитесь заложить фугасы на юго-западном и западном склонах, с рассветом попрут именно оттуда. Остальным валить деревья вокруг вершины, устраивать засеку. Всех лошадей прогнать, кроме Валькирии. На вершине стройте укрепление, перекрывайте его брёвнами в два наката. К рассвету приказываю оставить позиции и всем собраться в цитадели. Патроны беречь, стрелять только наверняка. Через засеку Аллах-Акбары быстро не проберутся, а два наката брёвен защитят вас от артиллерийского огня. К вечеру уже должен подойти Геноцид.

— Почему вас, а не нас, отец?

— Потому что, лейтенант. Сержанта Бомона ко мне. Бегом, марш!

— Сержант Бомон прибыл по вашему приказанию, капитан.

— Мне доложили, что у тебя ещё двенадцать мин, Генрих.

— Так точно, Сир.

— Сегодня нам поспать не доведётся, не дай выспаться и мусульманам. Ты успел засветло наметить цели?

— Конечно, Сир.

— До их табуна достанешь?

— Нет, Сир. Далеко отогнали.

— Ну и шайтан с ними. Выпускай по одной мине каждый час, по собственному усмотрению. К рассвету весь боезапас расстрелять, а расчётам укрыться в цитадели, это приказ, сержант.

— Слушаюсь, капитан!

Всю ночь, наследники самых могущественных семей Принципата, собственноручно копали землю, пилили и укладывали брёвна, закладывали фугасы и... При этом они шутили и смеялись. Иногда даже натурально ржали. Хорошее выросло поколение, зря Ричард сомневался, теперь осталось только его спасти. Не так-то это просто. Перекрытие в два наката выдержит взрыв бомбы из бронзовой дульнозарядной пушки. Выдержит десять, может быть даже пятьдесят, но у мусульман около тридцати орудий на уже пристрелянных позициях, их нужно было чем-то отвлечь.

Ночь с двадцать третьего на двадцать четвёртой февраля 1214 года никто на линии соприкосновения не спал. Причём, не спали не только они, но и егерский полк Людовика Геноцида, который он отправил как раз в ночь. Раз к вечеру не вернулись, то утра ждать незачем, можно и опоздать. Людовик Блуа не был лучшим полководцем из взращённой Ричардом плеяды. В тактике он, наверное, уступал и Спящему Леопарду, и Роберту Бомону, но Геноцид брал своё не тактическими изысками. Он жил войной, он чувствовал её спинным мозгом. Он и был войной, её Богом, или Демоном. Никто больше не решился бы нарушить приказ Ричарда, кроме него, если Людовик Блуа чувствовал, что приказ неправильный.

На рассвете, двадцать четвёртого февраля, Ричард на Валькирии выехал из-за укреплений и начал вызывать на поединок командующего мусульман. Чагатай, такой вызов, возможно бы и принял, но неизвестный, принявший командование, приказал обстреливать 'Гнева Аллаха' из всех стволов. Картечью они не доставали, но бомб и ядер потратили изрядно, что от них и требовалось.

С каждым залпом Ричард ругался всё громче, вызывая на поединок сына барана и козы, всё сильнее раздражая мусульман, если бы по нему не била вся артиллерия, наверняка нашлись бы желающие спросить за эти слова, но под град ядер и бомбовые разрывы никто сунуться так и не осмелился, а к полудню показались дозоры Луи Геноцида. Валькирия, умная девочка, тоже чувствовавшая войну спинным мозгом, как раз в этот момент расслабилась и получила ядро себе в брюхо. Ядро, которое заодно по колено оторвало левую ногу Ричарду Львиное Сердце.

Разумеется, в цитадели на вершине холма, при этом никто не усидел. Не потребовалось даже команды, в атаку бросились молча. Семьдесят восемь мальчишек, из которых шестнадцать были ранены, без приказа, молча, бросились умирать. При этом ещё и разъезды егерей вмешались, а значит на подходе был уже и сам Геноцид... Короче, мусульмане дрогнули. Сначала дрогнули, а потом сломались. Сперва они отступили от раненого Ричарда, потом от позиций, окружающих холм, а потом и вовсе бросились бежать, уже не слушая никаких приказов.

Выздоравливал Ричард очень долго. Жизнь не хотела возвращаться в тело, словно намекая — ты уже всё сделал, пора заканчивать. Пора воссоединяться с, уже отправившейся на тот свет, ногой. Горячка затянулась почти на три месяца, высушив некогда могучего воина почти до состояния скелета, но всё-таки отступила. В июле 1214 года, во Владивостоке, он поднялся на палубу 'Марка Аврелия'. Уже сам, на протезе и с костылем, но сам. Во главе своей роты. Правда для этого пришлось делать специальный трап, но это уже мелочи.

Плавание тоже переносилось очень плохо. Никогда не страдавший морской болезнью, Ричард сполна вкусил все её 'прелести'. Видимо, оторванная нога являлась важной частью вестибулярного аппарата. В Сингапуре к 'Марку Аврелию' присоединился конвой из двух кораблей, а возглавил эскадру лично контр-адмирал, король Франков и острова Ява, Людовик Капетинг-Плантагенет, поднявший свой вымпел, разумеется, на корабле своего приёмного отца.

Переход до Рима занял почти полгода, приходилось делать длительные остановки, чтобы на твёрдой земле Ричард хоть немного пришёл в себя. Две недели в Индии, где правил уже новый император — Чола-младший. На удивление, правителем он оказался неплохим, видимо, успел растратить основную дурь в бурной молодости, а может так на него повлияла ответственность. Как бы то ни было, Индия, под его руководством, уверенно шла к получению статуса полноценной провинции Принципата. Процесс шёл медленно, но не по вине императора, сам Чола делал всё, что мог. Подавил мятежи сикхов и тамилов, которые противились появлению в своих землях непонятного МВД, ограничивающего их власть чужим законом, ввёл налог на третьего ребёнка в семье, отправляя неплательщиков тысячами в трудовую армию, сам принял христианство и правительство себе собрал из европейцев, в основном, боевых товарищей, но... Слишком большой была Индия по численности населения, слишком много в ней проживало разных народов и исповедовалось религий, даже если сюда перевести весь штат МВД, что по определению невозможно, то и его не хватит. Сплотить огромную империю в единую державу можно только со временем. Чола это понимал, но рук не опускал, он был довольно молод, едва за тридцать, а значит имел шанс закончить главное дело своей жизни. А оно было для него именно главным. Если Чола-старший стремился в Принципат ради получения технологий и экономической выгоды, то его сын уже был настоящим европейцем, проведённая в Риме молодость сказывалась, он мечтал изменить и культурный код своих подданных.

Две недели провели в порту Имам Али, в устье Инда*. Абу-Мансуру уже исполнилось семьдесят два года, но выглядел он бодрячком. Больше не Старец Горы, все владения низаритов в горах Ливана и Сирии он передал Ричарду, в них, после объединения ислама в шиизме, нужды больше не было, зато она была в людях, на обширных территориях северо-западного Китая, где покойный шах Чагатай установил шариат, что называется 'для галочки'. Верховный Имам тоже ввёл новшества в закон. Он не отменил многожёнство, каждому правоверному так и разрешалось иметь три жены, но ввёл ценз. Одну жену мог иметь каждый, а вторую и третью только очень состоятельные люди, потому что за них полагалось платить немалый налог. Причём, если вторую ещё можно было найти в кругу своих, то третью обязательно нужно было привести в ислам из язычества. Из Индии, Африки, Китая, или Индокитая — не важно, расистами мусульмане не были, теперь это был вопрос только денег, либо особых заслуг перед государством. Жёнами теперь награждали вместо орденов, а в Африке тут-же организовался рынок невест. Не рабский, Господи упаси, за такое любого вождя мигом определяли в трудовую армию. В невесты шли добровольно, но калым ведь никто не отменял, а большую его часть забирал себе именно вождь. Теперь в их прямых интересах было насаждение целомудрия среди своих подданных, чтобы эти тупые дикари не портили 'товар'.

*примерно современный Карачи

Абу-Мансур представил Гневу Аллаха своего наследника, двадцатишестилетнего внука, Абу-Мансур Низара. Низар был восьмым внуком Верховного Имама, но в шариате не практиковали христианский майорат, и он был в своём праве, назначить своим наследником кого угодно. Выбор пал точно не на самого худшего. Низар был образованным мужчиной, свободно общался на всех обиходных европейских языках (лингва-франка, латынь и русский), интересовался историей, естественными науками и мечтал стать лётчиком. К Ричарду он испытывал искреннее почтение, хотя от былого Гнева Аллаха осталась едва половина, и это ещё не считая потерянной ноги. Что ж, пусть будет лётчиком. Научиться летать на биплане не так уж сложно, этому Ричард научился всего за две недели занятий. Пусть новый хранитель мусульманских Святынь охраняет их и с воздуха. На прощание, Абу-Мансур 'подарил' Ричарду личного лекаря, клятвенно пообещав, что тот восстановит ему прежние силы, разве что ногу вернуть не сможет.

В старый Канал Фараонов не полезли. Ричард понимал, что это его последнее путешествие, поэтому приказал взять курс на Мапуто, столицу Восточной Южной Африки. По пути размяли ноги (и протез) на Сокотре, где узнали (благодаря уже вездесущему телеграфу), Что Верховный Имам мусульман объявил Ричарда Махди. Но не предвестником апокалипсиса, а обновителем веры*. Неожиданно, ничего не скажешь. Но теперь, что есть, то есть. Вера и правда обновлялась. Не только мусульманская, но и христианская и даже языческая. Обновлялась благодаря именно Ричарду, поэтому, возможно, что старый Абу-Мансур не так уж и не прав.