— Алё!— почти бросился он на трубку.
— Привет, Мич, — раздался голос Берсеркера. Судя по интонациям, Володька явно собрался им, Харитоном, пообедать. — Есть пара минут на серьёзный разговор?
— Для тебя всегда есть пара минут, даже на несерьёзный, — попытался отшутиться Мичман.
— Тогда слушай, — хмыкнул Володька. — Я тут квитанцию получил. От ментов. На пару сотен "мертвых американских президентов". Им, видите ли, не по душе пришёлся мой стрит-рейсинг. Очень не по душе!
— Штраф? — Мичман ничуть не удивился — менты есть менты. Всегда голодные, сколько ни дай. — Что я могу сказать? Сочувствую.
— А как насчёт выразить сочувствие в твёрдой валюте?
У Харитона глаза на лоб полезли. То есть, всякое между друзьями бывало, но чтобы вот так незамысловато требовать денег — извините.
— Володька, ты чё, мухоморов объелся что ли, как твои скандинавские предшественники? — это была сильно порезанная внутренней цензурой реакция на более чем странное заявление Берсеркера. — Я то тут с какого боку припёку? Если у тебя бабок нет, я одолжу, но ты...
— Это ты меня на тот спор долбанный подбил. Значит, тебе и платить, — теперь в голосе Жирнова явственно прозвучала злость.
— Э, братан, ты не передёргивай. Кто первым закричал — "давай забьёмся"? Мне денег для друзей не жалко. Только если они тебе позарез надобны, и разговор должен быть немножко другим, согласен? А так, похоже, ты на меня наезжаешь. Причем грубо.
— Значит, так, — Берсеркер будто вообще его не слышал. Разве что злился всё больше и больше. — Сегодня в четыре буду проезжать мимо той грёбаной пивнушки. Если не принесёшь двести баксов, адекватный ответ я тебе гарантирую. Обещаю. Тренироваться тебе и твоей банде шаромыжников станет негде.
Пока Харитон приходил в себя от подобной наглости, в трубке уже раздавались частые гудки — Берсеркер счёл беседу оконченной.
— Ну, блин, — трейсер извечным российским жестом почесал затылок. — Это уже вообще ни в какие ворота не лезет.
Потом схватил трубку и принялся отправлять СМСки. Много СМСсок.
Харитон думал, что Жирнов звонил с работы. Но это было не так. Жирнов сейчас, к удивлению жены, был дома. И, вместо того, чтобы зарабатывать на хлеб насущный — или, на худой конец, на штраф ментам — беспощадно гонял комп и копил злость. Он был зол на Мичмана, потому что из-за спора с ним влетел на хорошенькую сумму. Злился на жену, вечно болтавшую о пустяках. Злился на тёщу, которая должна была сегодня нагрянуть с инспекцией... ой, прошу прощения — в гости. Одним словом, настроение, и без того испорченное штрафом, теперь стало еще хуже...
Бурлящую внутри злость непременно надо было на ком-то сорвать.
Не сдавайся. Настаивай. Он должен признать твоё первенство.
"Он должен заплатить за моё унижение... Хотя, если он скажет, что я победил, если признает это..."
Жирнов перешёл на следующий уровень игры, и вдруг, пока шла заставка, в голове словно что-то щелкнуло и скользнула мысль: а ведь раньше он и не подумал бы так сделать. Почему же сейчас?..
Ты лучший. Ты имеешь право поступать так, как хочется тебе.
"Почему? Да потому что я так хочу, и точка. А раз я так хочу, то так и должно быть. Плевать на всех".
— Володя, ты бы поел чего-нибудь, — в комнату всунулась жена. — Ведь даже не завтракал еще.
— Отстань, — отмахнулся от неё Жирнов.
— Что — "отстань"? — благоверная мягкостью характера не отличалась — вся в свою маму. Рассердилась. — Так и будешь целый день в монитор смотреть? Ещё не знаю, что твой начальник скажет насчёт прогула. А штраф этот? Где ты умудрился столько правил нарушить? Теперь звонки какие-то... Ты ведь Женкину звонил, так? Я ведь всё слышала. Зачем ты с него денег требуешь? Своих мало? Говорила я тебе — эта машина...
— Заткнись! — терпение Жирнова лопнуло. Точнее, был найден подходящий объект для срыва злости. Он вскочил так резко, что стул отлетел чуть не в другой конец комнаты. — Не лезь в мои дела, слышишь?
— Ты скоро совсем свихнёшься со своей машиной и этим долбаным компьютером! — жена обиделась и пошла в контратаку.
— Твоё дело — кухня и дети! — загремел Владимир, багровея. — Это всё, в чём ты хоть что-то соображаешь! Надо же, как мне повезло — женился на полной дуре!
— Сумасшедший! — на глазах жены блеснули слёзы: всё-таки в иснтитут она поступила не по блату и закончила его вполне достойно.
Глядя ей вслед, уходившей с обидой на душе, Жирнов на какой-то миг почувствовал себя полным идиотом. Он ведь любил ее. И уже почти решился пойти на кухню — просить прощения.
Не допускай никакой слабости. Ты прав во всём.
"Да ну её. Достала, в самом деле".
И пошёл не на кухню, а в прихожую. Оделся и, выйдя из дома, направился на стоянку. Откуда с визгом покрышек рванул на встречу, хотя времени было еще с избытком. Зато можно было выплеснуть свою злость на дороге. И при этом его даже не посетила мысль, что, ведя машину в подобном настроении, он может наполучать новых штрафов на еще большую сумму. А то и попасть в ДТП. Но об этом ставший в данный момент действительно похожим на тех древних скандинавских воинов, прозвище которых он носил, Владимир не думал. Ему было плевать на все, кроме своей злости!
К той "блеваловке" (которую совсем еще недавно он таковой не считал), в которой Мичман справлял свой день рождения, Берсеркер подъехал точно в обещанное время. Припарковав машину, он вошел в зал, где увидел уже находящегося там Харитона. Вот только не одного, а с четверыми парнями из его трейсерской тусовки. Причем именно теми, которые присутствовали во время того спора и слышали все от начала и до конца. Это несколько осложняло ситуацию, но остановить Владимира сейчас можно было бы разве что танком. Он уверенно подошел к столу и сев на оставленное, как он понял, специально как раз напротив Харитона, место, произнес:
— Привет честной компании. Ты деньги принес, Мичман? Или решил "спрыгнуть", а смелости одному это сказать не хватило?
— Не "спрыгнуть", а поговорить по справедливости. При свидетелях, чтобы потом, не дай Бог, никто не мог сказать, что что-то было "не по понятиям".
— Ну какие ж они свидетели? Они — люди пристрастные. Из вашей тусовки. Так что по справедливости не вышло. Ну так что, отдашь деньги или как?
— А если "или как", то что?
— А я тебе говорить не обязан. Ты не финти, а отвечай по существу — отдашь двести "американских рублей"?
— Он ничего тебе не должен. Ты сам первый затеял этот спор, — вступил в разговор один из парней.
— А я что, спрашивал твое мнение? Или ты его адвокат?
— Нет, но я видел все с момента, как вы начали спорить, и до конца.
— И что? Я лишь выразил разумное сомнение в том, что трейсер может передвигаться по городу быстрее, чем автомобилист. Но именно Мичман втянул меня в дальнейший спор, раззадорил и практически поставил в ситуацию, в которой, откажись я от спора, выглядел бы полным ничтожеством и, как говорят японцы, потерял лицо! Харитон фактически использовал то, что он давно меня знает. Он все точно рассчитал и в результате повернул дело так, что я уже просто не мог отказаться от этого пари. Он меня использовал! А в результате у меня штрафов на двести баксов! И я считаю, что заплатить их должен он!
— А ты что, ребенок? Или тебя можно на понты развести как последнего лоха? — вступил в разговор еще один из парней. — Все, что ты сейчас тут только что втюхивал — фуфло и прогон! Ты вполне мог отказаться и остаться при своем мнении. И уважать тебя от этого меньше не стали бы. Тем более на Харитоновом дне рождения — наоборот, сочли бы, что ты отказался из вежливости, чтобы именинника не выставлять. А ты повелся, как ребенок, а теперь еще и претензии гонишь. Нет в этом правды и нечего здесь права качать!
На сей раз Владимир просто проигнорировал речь парня и, глядя лишь на Мичмана, мрачно произнес:
— Значит, не хочешь отдавать деньги? Ну что ж, я тебя предупреждал. Теперь не обижайся.
После этих слов Берсеркер встал и, повернувшись, пошел к выходу. Харитон остановил дернувшегося было что-то ответить еще одного парня, и вся пятерка трейсеров молча смотрела, как за Берсеркером закрылась дверь.
— А что он тебе наобещал то плохого? — спросил у Мичмана тот из парней, который говорил последним.
— Да ничего конкретного. Сказал лишь, что сделает так, что мне и моим ребятам негде станет тренироваться. Но как, не сказал.
— М-да... Поговорили, блин... Нечего сказать... Слушай, Мичман, а чего это вообще на него нашло-то? Вы ж ведь, вроде, друзьями раньше были? — спросил второй парень.
— Хотел бы я сам знать. Очень хотел, — задумчиво произнес Харитон, рисуя по столу взятой в руку вилкой видимые ему одному узоры. — Ладно, чего гадать, пошли отсюда. Спасибо, что поддержали. И видит Бог, хотя я никакой вины относительно его штрафа не чувствую, а осадок на душе какой-то неприятный.
36. США. Где-то на Среднем Западе.
Раньше он считал курение вредной привычкой номер один. Однако сейчас сигарета была той соломинкой, за которую хватается утопающий.
А он тонул. Конкретно тонул.
Говорят, у беглецов обостряются все чувства. Ли проверил это на себе. Действительно, обостряются. Он не мог точно сказать, почему его то и дело обжигало ощущение чужого прицельного взгляда. Раза два он, помнится, оборачивался. В автобусе, конечно, хрен поймёшь — следят за тобой, или просто кому-то не понравилась твоя причёска. Он ведь изрядно оброс за эти дни. Но второй раз это случилось на улице. Притом, совершенно пустой. Ни людей, ни авто.
"Не призраки же за мной по пятам идут, в самом деле?"
Ли курил на балкончике, чтобы не раздражать табачным дымом своего некурящего компаньона. Совершенно случайного человека, с которым познакомился дней пять назад, в кафе. Вообще странно, что он вот так, ни с того, ни с сего доверился кому-то постороннему. И это в тот момент, когда по его следу идут неизвестные, но не склонные к шуткам ребята. Надо же — отслеживали его даже по наведенному сигналу выключенного сотового. Будто он украл коды системы НОРАД! А ведь он всего лишь дизассемблировал какую-то вонючую игрушку. Да и то не всю.
— Джейсон! Я тут готовых обедов прикупил. Разогреть?
— Давай, — согласился Ли. Сосед, студент местного колледжа, знал его как Джейсона — не хватало ещё называться настоящим именем.
"Вот, — подумал ли. — Допрыгался. Лишён даже права на собственное имя".
Сделав последнюю затяжку, Ли бросил окурок в жестяную коробочку. Сейчас подогреется обед, вернее, ужин, они поедят на скорую руку, и Стив убежит на дискотеку, к своей девушке. А он останется наедине с невесёлыми мыслями. Правда, студент приволок кучу книг, и Ли уже причастился к очередной порции человеческой мудрости. Чего его новый знакомец делать пока не спешил.
Он наспех проглотил свой консервированный ужин — невкусный, сверх всякой меры сдобренный специями (не иначе делали какие-нибудь мексиканки, нанятые за двадцать долларов в день). Проводил Стива и включил местный канал. Приглушил звук до минимума — только звуковой фон — и задумался. Книги подождут, для них ещё есть весь вечер и вся ночь. А мысли возвращались всё к той же главной проблеме.
Почему за ним охотятся?
Ли казалось, что если он поймёт глубинные причины происходящего, то найдётся и способ этому противостоять. Пока, во всяком случае, он не знал, что делать. Бегство — не выход. Не собирается же он бегать от этих ублюдков всю жизнь? Да и не получится: рано или поздно его всё равно где-нибудь да прищучат. Так что выхода у него два — или сдаться, или бороться. Ли предпочёл бы второе. Но для этого надо было понять хотя бы — с кем? Кто такие те, кто гонит его, словно затравленного зайца? И всего этого не понять, если не разобраться в главном — так почему же, чёрт подери, он оказался по уши в дерьме? Что такое не то он случайно ковырнул?! И кому принадлежит это самое не то?
Ли очень хорошо помнил, как жили его родители. С утра до ночи на работе, получая сущие гроши — только-только прокормиться и уплатить налоги. Но при этом мечты у них были вполне определённые: заработать (или лучше — выиграть) несколько миллионов, купить дом в Калифорнии, одеваться в дорогих бутиках и отдыхать как минимум в Санта-Монике. Странные мечты для людей, считающих каждый цент, не правда ли? Этими же мечтами жил и сам Ли. И даже кое-что сделал для их реализации. Но теперь... Теперь, питаясь дешёвыми суррогатами, снимая квартиру с гипсокартонными стенами на паях с бедным студентом, одеваясь в обноски из секонд-хенда, Ли мог бы вполне чувствовать себя счастливым. Если бы не погоня. "Значит ли это, что вещи — не главное в жизни человека? — думал он, не замечая мелькания образов на телеэкране. — Если бы ещё совсем недавно мне это сказал кто-то другой, я бы покрутил пальцем у виска и посоветовал обратиться к психоаналитику. А теперь и сам грешу такими еретическими мыслями?" Впрочем, "еретическими" его сегодняшние размышления можно было назвать с большой натяжкой. Особенно в свете прочитанного им за эти дни из книг, которые брал из библиотеки для подготовки к своим семинарам его сосед. И которые Ли читал гораздо тщательнее него самого.
Создатели РЕОЛовских игрушек были изрядными философами — это Ли понял уже давно. За тысячи лет люди создали несколько довольно долговечных моделей развития. Есть, например, хорошо знакомый ему "западный" или технократический способ Видения Мира. Но оказалось, что есть качественно иная, нежели господствующий британский тип аналитической рефлексии, мыслительная парадигма. Британская рефлексия (великое "физическое" объединение) всегда привязана к самому предмету рефлексии, то есть не-чиста. Создатели же РЕОЛовских игр, судя по всему, мыслили в иных категориях и владели методами чистой, непрагматической рефлексии, рефлексии неконкретного, рефлексии "вещи в себе". Именно это и составляло, судя по всему, ту систему образов мира "чистого разума", которую он нащупал в "темных комнатах" — скрытых частях программного кода игр РЕОЛа. Англосаксонская рефлексия принципиально незавершена, опосредована фактичностью, и в этом качестве является не только локомотивом, но и бременем европейской рациональности. Однако в принципе у человечества имеются альтернативные нынешнему пути развития. Они были выработаны наиболее длительными, уходящими в самое глубокое прошлое традициями. Пути совершенствования самих себя, предлагаемые различными доктринами Востока, предусматривают накопление субъективного опыта при индивидуальной практике. Эффективные методики движения по такому пути существуют, как оказалось, и в культурах, развивавшихся "между Востоком и Западом". Когда он задумался об этом пару дней назад, то случилось странное совпадение — Стив получил у себя в колледже задание написать реферат по теме "Мистический опыт и традиции восточнохристианских (православных) мыслителей". И притащил из библиотеки несколько посвященных этой теме книг. Тех самых, которые Ли буквально "проглотил", пока студент "отрывался" на танцполах вечерних клубов. И теперь Ли размышлял о том, что построенный на раннехристианском духовном опыте путь совершенствования человека в чем-то был очень похож на путь индийских йогов. И при этом более доступен и близок для западного типа мышления и психики. Но, что важно, в отличие от йогов, в православной мистической традиции уединение в абсолютной темноте и тишине подземных монастырей (чтобы ничто не отвлекало от внутреннего поиска), предусматривало возвращение в мир, к людям, к общине. Поскольку православная духовная практика, устремления к вершинам Духа, как было прекрасно подмечено православным пресвитером Нью-Йоркской духовной семинарии Александром Шмеманом, имеет свой апофеоз, заключенный в формуле: "Миром Господу помолимся!.." Путь просветления для единиц, каким была и остается йога в суперкультуре Индийского субконтинента, в Восточной Европе становился (не без сложностей и сопротивления) достоянием всего "христианского мира". А духовная практика "предстояния ума в сердце", проводимая посредством "внутренней сердечной Иисусовой молитвы" стала доступной каждому, кому попадал в руки сборник "Добротолюбие". И именно поэтому Ли думал, что, доведись ему найти единомышленников (для чего надо еще суметь хотя бы просто спасти свою жизнь!), он бы теперь, пожалуй, с удовольствием направил бы свои таланты на разработку моделей путей общественного развития, альтернативных нынешнему и совмещающих внутреннюю духовную работу с развитием современных технологий. А в качестве граничных условий такого моделирования использовал бы постулаты исихазма. Согласно которым сущность человеческого духа состоит в том, что человек сам способен выбирать программу своих действий, а затем выполнять её вопреки всем помехам со стороны окружения и даже собственного тела. Это торжество духа над материей положено в основу всех мировых религий и служит основанием считать человека носителем "искры Божией", "сыном Божиим": "Ибо закон дан через Моисея, благодать же и истина произошли через Иисуса Христа". (Иоанн, гл.1, ст. 17)
