— Да что же это такое? — шипел сквозь зубы Гано. У сиенцев творилось что-то не то. Отряды становились в боевые порядки, потом перестраивались, снова становились, снова перестраивались, потом их военачальник, словно недовольный результатом, уводил с поля боя, выводя на смену другие, и всё начиналось заново.
Радостное, по началу, возбуждение фирентийцев сменилось недоумением. Отряды сиенцев носили разные цвета и над ними развивались всё новые и новые флаги и получалось, что сиенцев как бы и не больше, чем фирентийцев. Подкрепление? Откуда? Как? Кто? Сколько? Ряды ополченцев заволновались. Сколько-сколько??? Тысячи? Тысячи! Да не может быть! Откуда столько? Манфред! Проклятый Манфред прислал германских рыцарей! Рыцарей? Рыцарей! И сарацинов! И наёмников! Тысячи! За холмом прячутся! Готовятся ударить в самый решающий момент!
Гано торжествовал, а Бокка мрачнел всё больше. Германцы — это плохо. Со времён Барбароссы нет рыцарей лучше. Нет силы страшнее. Может, всё-таки просто слухи? Нет! Ведь и тот сер секретарь, теперь Бокка это отчётливо вспомнил, ещё тогда проговорился, что на поле надо будет противостоять германцам.
От заколебавшегося войска к гонфалоньеру потянулись вестовые.
— Ага! Заволновались, мерзавцы! — торжествовал Гано. — Ну, теперь держись! Ты чего такой хмурый?
— Если Манфред и правда сумел дать Сиене такое подкрепление, — не скрывая досады ответил Бокка.— То остаётся только умереть с достоинством.
— С чего это ты заговорил о смерти?
— Мне, похоже, более ничего не остается. С поля боя можно бежать, можно даже сдаться в плен, но у командира полусотни гвардии такой возможности нет.
Гано нахмурился.
— Что такое, Бокка? Мы же договорились?
Армия Сиены, наконец, закончила свои бесконечные манёвры и встала в окончательном построении. На северном фланге сосредоточилась рыцарская конница, числом около полутысячи, остальных рыцарей было не видно, хотя Бокка был уверен, что их гораздо больше. Стоят за холмом? Резерв? Ощетинившейся пехоты было тысяч двенадцать-пятнадцать, растянувшихся с севера на юг прерывистой разноцветной линией. В центре развевались красные флаги с зелёным драконом, увенчанные треугольными вымпелами с чёрным орлом на золотом фоне. Тернийцы. Этот вымпел, в дополнение к флагу, им был пожалован самим Фридрихом Вторым за особую стойкость и преданность Императору. Тернийцы были особо яростными бойцами, но их было всего несколько сот, и в целом армия Сиены, будучи почти в три раза меньше, выглядела гораздо слабее войска Фиренцы. Вот только где остальные рыцари? И сарацины, и наёмники? Где они?
— Да, — тихо ответил Бокка. — Я помню, не волнуйся. Я помню...
[Год 1260. Сентябрь, 4. Утреня]
Рассветало. Утро после тяжёлой ночи выдалось прохладным, с туманом и обильной росой. Затухающие кострища чадили едким дымом. Вялые, как снулая рыба, монахи монотонно, на ходу, пробубнили благословения на битву, и их фигуры растворились в туманно-дымном утреннем мареве. Им ещё обойти многотысячное войско, а потом служить литургию на кароччо всё время сражения, под рёв труб над самым ухом беспрестанно призывая благодать на своих и проклятия на врагов.
— В сёдла, мессеры! — скомандовал Бокка и устало взгромоздился на коня. Поспать эту ночь не довелось. Вчера армии несколько часов простояли напротив друг друга, но атаковать неизвестные силы врага гонфалоньер Фиренцы так и не решился. На ум Бокки пришла мысль, что в том и был план сиенцев: запутать фирентийцев и сорвать атаку в тот день. Но зачем? Ждали ещё подкрепления? Вряд ли. Дозоры гонфалоньер всё-таки догадался разослать, и никакое войско незаметно подойти бы не смогло. Зачем ещё откладывать битву? Теперь-то понятно, зачем. Ночью, когда фирентийцы уже затушили все костры, кроме как у сторожевых постов, сиенцы напали. Бокка, только задремавший, услышал шум и крики: зло кричали нападавшие, в смертном ужасе визжали убиваемые, кто-то орал какие-то команды, кто-то сыпал проклятиями. Над всем этим истошно ржали лошади. Судя по шуму, это была не ложная атака и не просто беспокоящая вылазка: сиенцы напали крупными силами и рвались к кароччо. Войско Фиренцы быстро превращалось в бесполезную толпу. Никто не знал, что делать — ведь по ночам, как известно, добрые католики не воюют. Ночное нападение — неслыханное дело. Сиенцы, конечно, отродья дьявола, но даже от них такого не ожидал никто.
Бокка поднял свою полусотню в седло, успев ещё надавать древком копья по спинам неповоротливых сонных горожан, пеших гвардейцев, никак не могущих взять в толк, куда бежать. Капитан гвардии где-то затерялся, командовать было некому. Совсем неподалеку кипела схватка, сиенцы и фирентийцы продолжали яростно резать друг друга. Соваться на шум сражения было нельзя, место гвардии было у кароччо, хотя Бокка сдерживал себя с трудом. Шума и неразберихи в темноте, едва освещенной редкими кострами, было много, часто было непонятно, чьи мелькают тени между огнями — свои, или уже враги, но, тем не менее, каким-то чудом к кароччо сиенцам прорваться не удалось и вскоре бой затих. Сколько было нападавших никто не знал, говорили о целой тысяче, которую геройски отбили. Убитыми, однако, сиенцев нашлось лишь пара десятков. Фирентийцев полегло заметно больше, сотни две. Но это ещё и хорошо кончилось, поскольку казалось, что в такой сутолоке только затоптать должны были больше. Пока отбились, пока разобрались, кто где, пока командиры советовались, пока отделяли свои трупы от не своих, пока приводили лагерь в порядок, время перевалило далеко за полночь. Вскоре, однако, вновь поднялась суматоха: часовые обнаружили сиенцев готовящихся к новой атаке. Выслали дозоры, вроде бы нашли какие-то следы, но самого врага не нашлось. Побоялись, посуетились, побегали, покричали. Окончательно лагерь Фиренцы утихомирился только под утро, и перед рассветом, естественно, сиенцы напали опять. На этот раз они не очень старались и убрались едва организовалось сопротивление, оставив всего полсотни убитых фирентийцев, но и сами потеряли лишь несколько человек. Однако сна этой ночью они армию Фиренцы лишили.
Бокка тронул поводья, ведя свою полусотню на положенное место. Вокруг, в утреннем тумане и в дыму полузатухших костров, бродили усталые ополченцы, волоча по земле потяжелевшие копья, разыскивая свои потерянные ночью десятки и сотни, перекликались, переругивались, проклинали сиенцев, жаловались на скудный завтрак. Гамбезон под кольчугой промок от росы, рубаха неприятно липла к телу.
Что было решено на ночных советах у гонфалоньера Бокка не знал, Капитана гвардии он так и не видел со вчерашнего дня, но, по всей видимости, было решено атаковать: конница выдвигалась вперёд, арбалетчики на флангах конницы, за ними остальная пехота. Однако когда фирентийцы вышли на склон, оказалось, что армия Сиены уже стоит в полной готовности. На этот раз у них тоже впереди стояло несколько сот германских рыцарей и пехоты. За ними выстроились копейщики, а на севере, как и вчера, стояла тяжёлая конница. Сиенцы стояли в полной тишине, и опять где-то скрыв основную часть войска.
Командир гвардии из палатки пока не выходил. Полусотники, в его отсутствие, неуверенно построили своих людей и собрались вместе. Рядом с Боккой, конечно же, постоянно крутился Гано, но был услан следить за своим десятком.
— Дьявол разберёт, что творится, — прокомментировал Дзенато, командир второй полусотни. — Никто ничего не знает!
— После вчерашнего ещё не решили, чего именно ожидать, — философски заметил третий полусотник по имени Виорнато, которого Бокка раньше видел только мельком.
— Пока разберутся, сиенцы будут прямо у кароччо, — ухмыльнулся Дзенато. Виорнато пожал плечами. — Да и ладно. А нам-то что делать?
— Пока другой команды не было, встанем, как вчера, — решил Бокка. — Там видно будет.
— А эти? — Дзенато показал подбородком на десяток у палатки Капитана гвардии.
— Без них обойдёмся.
Бокка, подъехав к кароччо, приподнялся в стременах, вглядываясь в построение сиенцев.
— Беспокойная выдалась ночка, не так ли? — услышал он звонкий голос. — Мессер дельи Абати? Я не ошибаюсь?
Бокка обернулся. Голос принадлежал мужчине лет сорока, священнику, судя по выбритой макушке и одеяниям. Лицо его было спокойным, на губах — приветливая улыбка. Священник устроился на широких ступенях кароччо и безмятежно оглядывал Бокку.
— Ваше спокойствие, как я вижу, потревожено не было, — в том, что незнакомый священник или монах знал его имя ничего особо странного не было, к нему, как к командиру, часто обращались по имени, но тем не менее Бокке было неприятно. — Э-э?...
— Моё имя Бонуомо. Бонуомо Инфаньяти.
— Вы... монах? — осторожно поинтересовался Бокка.
— Не совсем. — Инфаньяти улыбнулся. — Я викарий.
— Вот как... — Бокка оглядел более чем скромные одежды собеседника, на что тот снова улыбнулся. — Рад видеть ваше высокопреподобие. Чем могу быть полезен? Прошу прощения, — он поклонился в седле. — Что не приветствую вас достойно вашего сана. Сами понимаете — война.
— Ну что вы, что вы! — тон викария был небрежным. — Не стоит. Отец Бонуомо, этого вполне достаточно.
— Польщён, отец Бонуомо.
— Я тоже весьма рад знакомству с вами, сын мой. Приятно видеть возвращение заблудших на путь истинный. Вы ведь не так давно были в стане богопротивных гибеллинов? Да, да... я знаю, знаю. Ну, что было, то прошло и свои былые ошибки вы вполне искупаете нынешней верностью праведному делу. Ваше рвение выше всяческих похвал и, несомненно, будет отмечено после победы. Более того: я бы сказал, оно будет высоко оценено.
— Но, — неожиданно смешался Бокка. — Я не понимаю, отец Бонуомо... о чём вы? Я всего лишь исполняю свой долг...
— И это верно. — согласился викарий, глянув по сторонам. — Вы — исполняете. И, кажется, только вы один. Я вот до сих пор не вижу мессера Буонконте, вашего командира, и это вы фактически командуете конной гвардией вместо него.
— Слишком громко сказано. Мы просто выполняем команды, которые получили ещё вчера.
— И это весьма мудро с вашей стороны... О! Смотрите-ка! Я узнаю этот вымпел. Это граф д"Альяно. Вот, кто, оказывается, стоит в авангарде гибеллинов.
— Не слышал этого имени.
— Вы редко бывали за пределами Фиренцы, сын мой. Имя это достаточно известно.
— Однако в вашем голосе не звучит одобрения.
— Ещё бы. Он ведь не на нашей стороне.
— Хорош как воин?
— И весьма. И как воин, и как командир. Не зря же Фарината доверил авангард именно ему. А вот основные силы, разумеется, Альдобрандино возглавит сам. Ну да, конечно, это имя вам тоже ничего не говорит, хотя вы и гибеллин... бывший. Это сам Альдобрандино Альдобрандески, фактический хозяин Сиены.
— Вы упомянули, что командовать авангардом графу д"Альяно доверил мессер Фарината, значит ли это...
— Ну да, да. Альдобрандино — хозяин Сиены, и командует основными силами, состоящими из сиенцев. Но командование всей армией отдали Фаринате, как наиболее опытному военачальнику. И вот что интересно, мессер Бокка, почему Фарината, столь опытный полководец, выбрал столь странную и проигрышную позицию для своего войска? К тому же уступающего числом?
— Почему же уступающему? Вчера мы убедились, что их силы вполне могут превосходить наши.
— Да бросьте, сын мой. Оставьте эти бредни дураку вроде Рангони, нашему самозванному гонфалоньеру.
— Почему самозванному? Мне кажется, его выбрали...
— Принимающие любой титул и должность без утверждения Святым Престолом являются самозванцами. Запомните это, сын мой. Не важно, где это происходит и каковы названия этих должностей. Не может он быть никем просто "выбран", ибо всякая власть от Бога, а наместник Его на Земле — Папа, и только он может назначить или утвердить какой-либо выбор. В данном случае никакого утверждения не было. И это печально, поскольку такое небрежение — путь к катастрофе.
— Но, получается, что все командиры тут — самозванцы? Я, например, тоже не получал должность от Его Святейшества.
— Это не страшно. Его Святейшество не может назначать каждого десятника или полусотнкика. Для этого у него есть мы, его слуги. Вы — не самозванец. С вашей кандидатурой я вполне согласен.
— Э-э... а в каком диоцезе вы служите, отец Бонуомо?
— Ни в каком. У меня нет диоцеза. Я — викарий. Вам знакомо изначальное значение этого слова?
— Разве это не замещение епископа?
— Это всего лишь название должности, причём современное. Двенадцать сотен лет назад викарием называли и... Впрочем, не будем об этом сейчас. Это очень интересная тема, но есть вещи более насущные и не менее интересные. Не так ли?
— Не уверен, что понимаю, о чём вы, отец Бонуомо.
— О расстановке сил. Как вы думаете, Фарината дельи Уберти — дурак?
— Не имел чести знать этого человека.
— Того, кто был для вас лидером, в вашу бытность гибеллином?
— Не думаете же вы, что все гибеллины состояли между собой в дружеских отношениях? Я никогда не разговаривал с мессером Фаринатой. Более того, я никогда не встречал его лично, и мне не довелось принимать участие в сражениях под его руководством. Так что я никоим образом не могу составить своего мнения относительно его ума.
— Да? Ну, допустим. А вот мне посчастливилось свести с сим мессером знакомство. И я вас уверяю, сын мой, что ум его ясен и остр, и он очень хорошо представляет, что делает. И я ни в коей мере не допускаю, что он может допустить столь грубые ошибки в том деле, кое знает лучше всего. И я задал себе вопрос: тогда что это?
От шатра гонфалоньера протрубили сигнал. Солнце потихоньку поднималось в небо, разгоняя туман. Становилось совсем светло. Мало-помалу, войско фиренцы организовывалось, ополченцы находили свои отряды и вставали в строй и сигнал к обороне застал построение на завершающем этапе. Войско начало спешно перестраиваться, готовясь отразить атаку врага, конница сместилась на фланг, но сиенцы по-прежнему не двигались с места.
— И как же вы на него ответили, отец Бонуомо? — поинтересовался Бокка, думая, что сейчас у сиенцев для атаки самый подходящий момент.
— А так, что есть кое-что, о чём Фарината знает, а мы нет. И он будет очень сильно рассчитывать в сражении на это кое-что. Вы, часом, не знаете, что бы это такое могло быть, сын мой?
Страх никогда не парализовывал Бокку, не заставлял его терять контроль; наоборот: он как будто сжимался перед прыжком и мысли его становились быстрыми и чёткими, он начинал замечать такие детали, которые ранее ускользали от его внимания, время замедлялось, и становилось возможным спокойно подумать, какой из возможных вариантов действий выбрать. Он не стал спрашивать в ответ, с чего бы викарий решил, что он, Бокка может что-то об этом знать. Вместо этого он ответил более нейтрально:
— Нет. Да и откуда? — он даже не повернул головы, пожав плечами и продолжая оглядывать будущее поле боя.
— А вы сами не задумывались об этом?
— Нет, — Бокка вынужденно повернул голову к собеседнику и снова пожал плечами. — Меня поставили полусотником, но, думаю, просто из-за недостатка хороших бойцов. Я неплох с мечом, но я не полководец, и даже это назначение может превысить мои способности.
